– Завтра поверишь, – презрительно выдавил из себя Житник. – И бессмертность свою проверишь. Треплешься, почем зря, вместо того, чтобы о боге подумать.
– Зачем проверять? – расхохотался Кивелиди. Его давно уже проверили и от армии освободили. Да, Черный? По статье 2б, кажется?
– “Годен к нестроевой в военное время”, – подтвердил я. – Правда, я ее снял лет десять назад, потом билет военный выстирал и новый получил. Теперь я простое пшено перед вами, господа обер-лейтенанты.
– Так ты, что, псих подпольный? – подумав с минуту, нарушил возникшую тишину явно насторожившийся Житник. – Не только бессмертный, но и контуженный?
– Ага! Только особенный, конечно, псих, романтический, можно сказать. Бегаю я, вернее, когда-то бегал по ночам. Лунатик по-простому или сомнамбула по научному.
– И давно ты бегал последний раз? – не отставал Юрка, несколько успокоившись.
– На Кумархе, Юра, на Кумархе, – заулыбался я, решив удовлетворить любопытство Житника. – Слушай:
В 76-ом вел я 2-ой штрек 5-ой штольни по 10-му рудному телу. После второй отпалки вошли в зону мощного разлома, два дня вода из него хлестала. Подождали пару дней, пока вытечет, дальше пошли, а за разломом жилы не оказалось. А что за разлом – сдвиг, сброс или взброс – не поймешь: нет в его зоне никаких борозд и зеркал скольжения... И не поймешь, следовательно, куда поворачивать, где жилу искать... А проходчики сзади стоят, “Давай, – говорят, – соображай быстрее, нам до конца месяца надо еще пятьдесят метров пройти”. А ошибиться нельзя – повернешь не в ту сторону, придется обратно крутить, а это – потеря времени, да и катать породу по штреку буквой “зю” изогнутому тоже удовольствие небольшое, вагонетки бурятся... Постучал я молотком и безо всякой идеи пошел в камералку погоризонтные планы и планы опробования изучать. И заснул далеко заполночь, так и не решив в какую сторону поворачивать. А утром прихожу в забой, глаза еще не протерев, и вижу, что проходчики влево повернули и по второму разу уже обуривают. Я к ним бросился, кулаками размахивая.
– Кто велел, вашу мать!!? – кричу.
– Как кто!!? – отвечают, ошеломленно на меня глядя. – Ты же сам ночью приходил и велел влево рельсы гнуть???
Ну, думаю, и хрен с вами, надо же куда-то поворачивать... Поднялся в палатку и вижу: на доске моей чертежной план погоризонтный лежит, кнопочками приколот! А я ведь его точно перед сном в тубус убирал! Подлетаю к столу и глазам своим не верю: этот не поддававшийся участочек со злополучным разломом отрисован на плане полностью! И жила, и секущий ее разлом. И стрелочки маленькие, на левый взбросо-сдвиг указывающие, по бокам его нарисованы. Вот так вот... Во сне нарисовал по журналам документации штрека, по разрезам и по памяти или наитию. И все точно. И во сне же на штольню потом спустился, и распоряжения проходчикам отдал. Через пять отпалок снова на потерянную жилу вышли...
– Все это замечательно, – равнодушно зевая, продолжил беседу Сергей, – но как ты с “2б” в военном билете ежегодную медкомиссию проходил?
– А никак! На справке Чернов Р.А. исправлял на Чернова К.А. и Ксению Алексеевну посылал. И потому в моей справке, разрешающей работать в высокогорных условиях и на подземке, всегда была отметка гинеколога “Здорова”... Но за семь лет ни одна экспедиционная крыса этого не заметила.
– Так, значит, лунатик ты... Больной, значит, – задумчиво подвел черту Житник.
– Не знаю. Наверное, больной. Я и по жизни хожу, как лунатик. Ничего не вижу, на все натыкаюсь, ничего не понимаю... И никуда не могу прийти... И луну люблю во всех вариантах. Завораживает она меня. Вот такие вот дела. Ну ладно... – зевнул я. – Доверь вам потаенное... Всю жизнь дразнить станете...
– Всю жизнь – это до завтра, – усмехнулся Житник уже в полусне. – Или до послезавтра.... Все... Отбой.
Не успели, однако, мы устроить головы на бедрах и животах друг друга, как крышка нашей ямы откинулась и в свете полной луны мы увидели Лейлу и молодую женщину, по виду – русскую. Не говоря ни слова, они спустили нам жердяную лестницу. Мы быстро поднялись по ней и, оглядываясь по сторонам, пошли к воротам. Перед ними чавкали два уважительного вида волкодава. Женщина подошла к одному из них, почесала за ухом. Волкодав, недовольный вмешательством в трапезу, глухо зарычал. Бочком, бочком мы миновали собак, и подошли к нашей машине, стоявшей в соседнем дворе.
– Ты сядешь? – коротко спросил Юру Сергей.
– А кто еще? – презрительно ответил ему Юрка, одинаково хорошо водивший все виды автотранспорта.
Он открыл дверь кабины и чертыхнулся:
– Мешка нет, черт, пошли назад.
Делать было нечего: без нашего арсенала благополучный исход предприятия становился весьма проблематичным.
– И спирта нет, – зло прошипел Фредди из кузова. – Надо брать эту хату...
Посадив женщин в машину, мы с ним и Сергеем пошли в дом. У порога, на корявых тесаных ступеньках лежал парень в ватном халате. Рядом валялась распустившаяся чалма.
– Видно, на стреме стоял. Девка та его вырубила, – опять прошипел Фредди, тронув ногой лежавший подле тела обрубок толстого сука. – Как бы не очнулся...
И, ухватив голову неудачливого стража за прядь жидких волос, чуть смоченных густой, запекавшейся уже, кровью, тюкнул ею о край ступеньки.
Понаблюдав со смешанными чувствами за этой профилактикой, мы, крадучись, вошли в дом. Нам повезло – все наши пожитки и канистра находились в углу знакомой нам комнаты. В тусклом свете бог весть зачем горевшей керосиновой лампы мы похватали их и пошли в выходу. В это самое время отварилась дверь смежной комнаты, и нашему взору предстал озабоченный хозяин дома.
Сергей пришел в себя первым: молниеносно сорвав саблю со стены и обнажив ее, он плашмя ударил Резвона по голове. Это было нелегко сделать – ведь разбойник стоял в проеме двери и достичь нужной силы удара было непросто. Но мастер спорта – есть мастер спорта и, перешагнув через упавшее тело, Кивелиди бросился в комнату и мы услышали глухие звуки падения, по крайней мере, еще двух тел. Через секунду он появился перед нами и, слава богу, лезвие сабли было сухим...
Но Всевышний не дал нам улыбнутся этой удаче. Лишь только глаза мои остановились на кончике сабли, во дворе дома раздалась короткая автоматная очередь, тут же за дверью комнаты послышался топот многих ног, она с грохотом распахнулась, и на пороге мы увидели вооруженных людей, полных решимости немедленно растерзать нас голыми руками. Осмотрев их, Сергей криво улыбнулся, повертел в руке саблю, затем повернулся к стене и, вложив в поднятые с пола ножны, повесил на место.
5. Жизнь бьет ключом. – Спасает лампочка. – Допрыгался и лег спать. – Спасительный сель.
Свалив нас на пол и опутав по рукам и ногам, бандиты бросились в комнату главаря. Скоро из нее послышалось бессвязное бормотание, матерные выкрики на русском и отрывистая таджикская речь – это Резвон приводил в чувство своих проштрафившихся охранников.
Через минуту Резвон предстал перед нашими глазами. Левое его ухо даже в тусклом свете керосиновой лампы малиново светилось и выглядело великоватым. Но, – было видно, – он не думал о боли. Глаза его горели злорадством, и всем нам стало ясно, что часы наши сочтены. Или, по крайней мере, часы нашего безбольного существования...
Оглядев комнату цепким взглядом и увидев лежащего на полу Сергея, Резвон подошел к нему и несколько раз ударил ногой в голову, пах и живот. Бил он расчетливо, сильно и с явным знанием анатомии. Убедившись, что обидчик надолго потерял сознание, он отошел к стене посмотрел на саблю и, обернувшись ко мне, надменно сказал:
– Это сабля великого Хромого.
– Тамерлана!?
– Да. С ней он стоял под Москвой, раздумывая брать ее или нет. Она из душанбинского музея.
– Вас надули, раисака! В советские времена все настоящее в Москву увозили. Даже согдийские фрески. А взамен оставляли дешевые подделки.
– Сабля настоящая!
С минуту помолчав, Резвон снял оружие со стены, вынул из ножен и вернулся к бездыханному Сергею. И следующую минуту потратил на приведение его в чувство. Делал он это с помощью кончика сабли.
Поняв, что Сергей не сможет в ближайшее время сознательно участвовать в экзекуции, Резвон разочарованно плюнул ему в лицо и, взяв саблю в обе руки, поднял ее над животом Кивелиди, намереваясь немедленно пригвоздить его к полу. Но тут, о чудо, над нашими головами неожиданно и очень ярко вспыхнула забытая всеми электрическая лампочка... Бандиты, задрав головы, разом загалдели. По отдельным их словам я понял, что в кои веки загоревшаяся лампочка – это знамение завтрашнего, вернее, уже сегодняшнего приезда муллы...
Покачав головой, Резвон что-то приказал своим людям и вышел, в задумчивости обхватив пальцами подбородок. Проводив его глазами, подручные загалдели, решая кому браться за тяжелые и неудобные для переноски плечи, а кому – за легкие и удобные ноги. Решив, схватили и вынесли из комнаты сначала Сергея, а затем и Федю. Через минуту дверь распахнулась, и на пороге появились Лейла и освобождавшая нас незнакомка. У обеих были связаны руки. Приведшие их охранники грубо столкнули девушек на пол, накрепко связали им ноги и тут же удалились.
– Как там Юрка? Живой? – спросил я Лейлу.
Она была бледна. Губы ее подрагивали.
– Ну, ты, гражданин начальник, даешь! – удивилась незнакомка. – У него баба от страха дрожит, нет, чтобы успокоить сразу, слово ласковое сказать, а он окрестностями интересуется... Жив приятель твой... Они в воздух стреляли. Теперь с другими двумя вашими опять в яме сидит...
– Хорошо... А что касается слов ласковых... Что толку по головке гладить? Тебе, вот, это поможет? Нет!!! А Юрка может помочь. Я точно знаю, что не умрет он, пока не вылезет. А мы, похоже, влипли. И проживем до отъезда муллы, если начнем друг друга гладить по головкам...
Резвон вернулся минут через пятнадцать-двадцать, когда я уже успел или, по крайней мере, постарался внушить Лейле надежду на освобождение. Войдя в комнату, он сразу же подошел к нам и внимательно, не торопясь, проверил наши путы.
– В общем так... – обращаясь ко мне, начал Резвон. – Мне, дорогой, надо чтобы ты меня слушался. И завтра, когда мулла приедет и потом, когда главным моим геологом будешь. Скажу честно, я послезавтра все равно всех остальных убью, всех, кроме тебя и твоей красавицы, конечно. Не могу, понимаешь, поступиться принципами! Если ты меня не будешь слушать, то буду твою подругу на глазах у тебя мучить и насиловать всеми средствами и всем своим личным составом, а потом, когда она в себя придет, буду два месяца тебя убивать, уже у нее на глазах. И убью так, что навсегда останешься безвольной скотиной, яйца мои будешь лизать, хвостом вилять и “спасибо за угощение” говорить...
– Хозяин – барин... А что тебе завтра от меня надо?
– Когда мулла приедет, ты Робертом будешь. Похожи вы, понял? А мне надо мулле кого-то показать, чтобы отстал пока. Он как муха голодная у меня над лагманом! “Где этот человек, где?” Ищет этого Роберта кто-то из города. Какой-то большой раис из МВД. Своего муллу надо ставить... Этот совсем надоел... В общем, я тебя с твоей красавицей покажу ему, а ты скажешь, что не хочешь в город возвращаться, а будешь в Пакруте золотодобычу на благо долине организовывать. Завтра, короче, генералом у меня будешь. По полной программе. Вино, шашлык, фрукты, ковры мягкие и подушки. До его отъезда, ха-ха! Есть еще вопросы?
– Нет, агаи Резвон, нет вопросов. Есть одно пожелание. Девушку эту не убивай, а? Женщина все-таки. Пусть завтра рядом со мной посидит?
– Не убью – хуже ей будет. Спроси, она сама у меня лишнего дня жить не захочет, ха-ха!
– Да уж! И что только руки у тебя чешутся? Не любишь ты людей... Значит, себя не любишь...
– Нравишься ты мне, такой же, наверное. Только словами мучаешь... Ладно, оставлю ее... Тебе на ночь, ха-ха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57