Один, выходит, и есть его родной Вефиль, а три – гениально смоделированные дубли. «Дымное стекло» – это непонятно вовсе, но не особо колышет: ну воздух загустел, ну зрение помутилось – Книга ведь, высокая литература, метафоры всякие… Но вот вопрос, Книгой не объясняемый: если один город – настоящий, то где его настоящие жители? Куда их спрятал Старший Пионервожатый и Массовик-Затейник и, главное, зачем?..
Хорошо, подвесим последний вопрос, пусть пока повисит, не исключено – еще какая-никакая подсказка всплывет, а пока подумаем про солнце.
Чернов посмотрел на него, сильно сощурив глаза, и ничего не увидел. Солнце как солнце, в меру жаркое, смотреть больно. Ответа на нем нет. А если… Он колебался с секунду, потом решительно взглянул на солнце, заставив себя не щуриться, раскрыв глаза, даже выпучив их, чтоб сами не закрылись.
И ослеп.
Ничего истинного «в слепоте своей», как требует Книга, он не узрел, потому что немедленно зажмурился, прямо-таки стиснул веки, если можно так выразиться о веках. Ну не рекомендуется никому смотреть в упор на солнце, сие чревато ухудшением зрения, ожогом, глаукомой, слепотой. Но темнота и покой, – как всегда бывает после очень яркого света, – пришли не сразу. Несколько мгновений и под зажмуренными веками продолжало гореть солнце, вернее, яркое бесформенное пятно, в центре которого торчал черный неровный пятиугольник почему-то с одним острым углом. Такой нарисованный ребенком домик с острой крышей… Когда пришла наконец желанная тьма, глаза успокоились, и Чернов позволил себе открыть их, уставившись, естественно, в землю, в траву, он почему-то подумал, что пятиугольник с неравными углами и сторонами, то есть домик на листе бумаге, – это что-то должно значить. Хотя зачем ломать голову над ерундой? Обычная реакция зрения на световой удар, каждый знаком с нею, а форма черного пятна – случайна…
Но не сбылось написанное в Книге и, что самое интересное, когда-то уже бывшее с Бегуном, в каком-то из его прежних Путей, раз всплыла соответствующая цитата. Ничего не подсказало светило, или Чернов – в отличие от канонического Бегуна из Книги – не смог вытерпеть и дождаться «истинного». Ясно было лишь одно: какой-то из смоделированных здесь и сейчас Вефилей – именно истинный, и надо посетить каждый, не торопиться, попробовать поискать какие-то другие, не солнечные, подсказки, чтобы определить свой город. Можно было, правда, плюнуть на поиск, рвануть прочь от всех четырех и рано или поздно наткнуться на Зрячего. Чернов верил, что Сдвиг произошел, хотя и ублюдочный, с полной потерей людей, но раз произошел, то в этом среднеевропейском ПВ обязательно должен оказаться Зрячий, иначе придется отказать Сущему даже в минимуме логики. А этого Чернов сделать не мог. И не потому, что верил истово, а потому, что упрямо видел – или все же подозревал, но тоже упрямо! – железную логику во всей внешней нелогичности происходящего изо дня в день, из ночи в ночь.
Логика в нелогичности – это сильно, признал Чернов, но от подозрений не отказался. Четыре Вефиля – это знак, намек, четыре карты, упавшие на сукно рубашками вверх, одна из которых – искомый туз. Туз – это обязательно. Чернов должен найти его и, говоря языком преферансистов, зайти прямо с него.
Четыре города лежали на четыре стороны света. С какой начать?.. Начну-ка я с востока, решил Чернов, поскольку солнце вставало с утра именно там, а именно в солнце крылась подсказка, которую Чернов пока не обнаружил. Не любил кроссвордов, ребусов, криптограмм, не умел разгадывать их.
К месту – маленькое отступление. Очень часто пополняется список того, что Чернов не любил и не умел. Поневоле должно сложиться впечатление, будто Бегун – ограниченно образованный, ленивый умом физкультурник из разряда «сила есть – ума не надо». Не стоит спешить с выводами, до конца Пути еще пилить и пилить…
Отступление закончено, можно вернуться к действию. Оно началось с привычного – с бега. Через лес – к Вефилю-восточному, обозначим его так.
Домчал до него Чернов, бодро домчал, хотя и провел ночь без сна и в нервных метаниях по полям-лесам, обосновался на площади перед Храмом, решив начать поиск с центра. Поиск чего – этого он не знал. Считал по-наполеоновски: главное – ввязаться в сражение, а потом, как в песне, «зеленая сама пойдет». Была общая цель: определить, какой Вефиль настоящий, выбрать его из четырех одинаковых и тем или иным способом сообщить о результате Сущему. Или – что вернее! – Он сам все узнает. И тогда, как надеялся Чернов, возникнут люди, где-то сейчас спрятанные Главным Мистификатором, и продолжится Путь. И еще, опять надеялся Чернов, станет более или менее ясно, на кой черт Мистификатору понадобилось испытывать логические способности Бегуна. Может, потому что он, Бегун, неоднократно и не без самодовольства отмечал про себя собственное пристрастие к науке логике? Доотмечался, выходит…
Город был все тем же. Как прошел по нему Супервихрь, так ничего не изменилось: порушенные ограды, с корнями вырванные деревья и кусты, сорванные двери, взрытые на улицах кривые траншеи. Чернов опять уселся на ступени Храма – и принялся думать. Процесс этот идти не хотел, в башку лезли отвлекающие мысли, наука логика не будоражила творческую мысль. Очень есть хотелось.
Помнится, когда в первом Вефиле Чернов шастал по домам в поисках жителей, он не обратил внимания на отсутствие или наличие в домах съестного. Воды не было, высохла вода – это факт. А вот насчет еды…
Он не поленился дойти до дома Кармеля, вошел в знакомую гостиную, добрался до подвального помещения, где Хранитель держал вяленое и сушеное мясо, кое-какие овощи, пресный хлеб. Здраво полагал, что коли вихрь и смерчи не уничтожили и не повредили обстановки в домах, то с чего бы им «выдуть» из подвалов припасы? Однако ничего не обнаружил. Деревянный ларь, или аргаз на еврейском, оказался девственно чист. При внимательном изучении его нутра Чернов не нашел даже крошек. Ну, ничего в аргазе никогда не хранилось! Сюрприз! Примитивное чувство голода позволило замечательной логике Чернова сделать вывод: этот Вефиль – липовый. Дубль. Декорация. Фантом… Хотя не спеши с выводами, тут же подумал он, уж коли людей изъяли, то и следы их пребывания – по той же логике! – следовало уничтожить. Что и сделано… А что насчет одежды?.. Обыскал дом – нет одежды…
Все та же замечательная логика тащила за собой: странно, что дом (и все остальные дома, ясный пень…) был девственно пуст. Ну хоть бы нитку неизвестные Чистильщики где-нибудь обронили, хоть бы тряпка какая в углу завалялась – так нет ничего, все подмели-подобрали. Понятно, что Режиссеру или Декоратору сей очистительный процесс – с Его-то возможностями! – нетруден, но зачем огород городить?.. Четыре Вефиля, все – без людей! Да Чернов уже на стену от всего увиденного влез и по ней в панике мечется…
И опять продекларированная логика настойчиво долбила: дубль, декорация, фантом. Потому долбила, что круто замешана оказалась на интуиции Бегуна, коей – в отличие от логики – всякий профессиональный спортсмен должен быть наделен по определению. Интуиция игры, борьбы, соревнований – как же без нее?..
А посему плюнем на голод и рванем на север, но не по катетам треугольника, через лес, а прямо по гипотенузе. В конце концов, заблудиться в этом квадрате сцены, где углами стоят декоративные города, вряд ли возможно, да заодно не мешает разнообразить маршрут.
Любимый и наиболее часто употребляемый глагол в этой истории – «бежать». Но в чем здесь беда? Герой – бегун со строчной буквы и Бегун с прописной, что ему еще делать, как не бежать бесконечно либо по дистанции (как было), либо по Пути (как есть)? Он и бежит. Как теперь – по полю, в обход леса, вниз с горушки… А это что такое? А это – дорога. Причем вынырнула откуда-то сбоку и потянулась вдаль, круто забирая вправо от того маршрута, куда направлялся Чернов. То есть Вефиль-северный явно оставался слева, дорога вела не к нему. Но – дорога! И Чернов, забыв о голоде, забыв о желании исследовать остальные три города, забыв обо всем, потому что любопытство, которое оказалось сильнее здравого замысла, перевесило оный замысел, – неугомонный Чернов понесся по дороге, поскольку ясно было и ежу: всякая дорога куда-то ведет. И раз есть дорога, значит, есть люди. И в конце концов, Чернов все-таки – не крыса, чтоб гонять между «кормушками-городами, кто бы их там ни расставил для него. Он – человек, это, как известно, звучит гордо, у него есть право выбора. И он выбрал дорогу.
Хотя есть хотелось смертельно.
Он бежал по дороге и вдруг с удивлением отметил, как быстро и резко, а главное, незаметно для глаз поменялся пейзаж по ее сторонам. Куда делась зелень?.. Вдоль дороги тянулись вроде бы те же поля, но будто над ними вот уже многие недели лили сплошные ливни, превратив их – и дорогу, кстати, – в месиво грязи, в болота. А дождь и вправду моросил, будто выдохся уже, залив округу водой, или взял короткую передышку, чтобы пополнить небесные водные запасы. И холодно стало Чернову в легкой рубашке, холодно и отвратительно мокро. И что, еще раз повторим, странно: Чернов действительно не заметил, когда климат из среднеевропейского стал среднерусским, осенним, октябрьским. Как-то вся эта перемена сразу случилась, даже более того: Чернов понял, что она случилась, когда и волосы, и рубаха, и тело стали мокрыми, а в кроссовках захлюпала вода, а он все бежит по одной и той же дороге, которая не стала ни уже, ни шире. И бежит при этом минимум десять минут по грязи под дождем, мило представляя, что вокруг по-прежнему – солнце и лето. Помня тезис о логике нелогичности, стоило предположить, что Чернов просто не понял, как проскочил Сдвиг. Ни тебе встречи со Зрячим, ни тебе дополнительных эффектов в виде, например, полетов и падений – бежал в одном ПВ, прибежал в другое. Как у классика: «Шел в комнату, попал в другую»… Кстати, очень точное и емкое описание Сдвига.
А просторы в этом ПВ – поистине бескрайние! От горизонта до горизонта, куда ни кинь взгляд – равнина грязи. Что было на ней до прихода ненастья? Сущий знает… Только сдавалось Чернову, что ненастье не приходило, а существовало здесь изначально. Пространство дождя! И повезло Чернову, что дорога из лета в осень привела его сюда в краткий, наверно, момент, когда дождь действительно приустал. Но есть вариант: коли ненастье здесь – с сотворения мира, то такая мелкая морось за такой бескрайний срок что угодно в болото превратит, даже камень.
И как следовало ожидать, впереди сквозь дымную пелену дождя замаячил Вефиль. Пятый! Даже он здесь выглядел не белым, а серым, мокрым насквозь.
Чернову хотелось прибавить темп, но тонны грязи, налипшие на когда-то белые кроссовки, еле позволяли переставлять ноги. Поэтому он перешел на шаг, что, к слову, дало возможность поразмыслить в неторопливости об очередной «логичной нелогичности» Верховного Метеоролога, в которой Чернов ну никак не усматривал логики. Кажется, он польстил Верховному. Ну, попробуйте отыскать хоть что-то разумное в том, чтобы сутки гонять «крысу» по квадрату между четырьмя моделями любимого Вефиля, а потом, ничего от «крысы» не дождавшись, перебросить ее к настоящему Вефилю. (Если он настоящий, а то Чернов еще не дотопал до него…) Всякий эксперимент имеет цель, продолжительность и результат, пусть и отрицательный. «Крыса» Чернов только-только сумела найти подтверждение того, что ее дурят, что города не просто безлюдны, но пусты, как бочки, в которых никогда не было вина. А тут ее раз – и в другое ПВ!.. Или цель эксперимента заключалась как раз в том, чтобы узнать: сообразит «крыса» про бочки или нет?.. Вряд ли. Уж больно просто. Думать так – Чернова не уважать, а ему очень хотелось считать, что Сущий к нему относится особенно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64