Выдели главное. И от этого главного, как от печки, начинай плясать. Ну?
— Вывести людей, организовать им легенды, прикрытие и связь. Обеспечить материальную часть. Финансы… — определил очередность проблем полковник.
— Нет. Ошибка. Это все проблемы второго плана. Так сказать, послесловие. Не о них надо думать. О главном. А главное — это сохранить тайну операции. Любой ценой сохранить! Потому что от этого зависит все прочее, в том числе и жизнь твоих людей. И твоя жизнь. Усек? Отсюда и надо строить все дальнейшие рассуждения. С сохранения тайны! А тайны всегда требуют жертв. Тебе нужны люди? Согласен. Но все ли люди тебе нужны? Все ли сто процентов личного состава? Сомневаюсь. Может, только половина. Или треть.
Или одна десятая. Лучшие из лучших. С другой стороны, способны ли они, все эти сто процентов, как один подписаться на такое дело? Или нет? Или найдутся сомневающиеся? Уверен — найдутся. И не один, и не два! Не на прогулку, не на пикник их зовем. И если ты потянешь тех сомневающихся за собой, ты подставишь всех остальных, по-настоящему верных делу!
Полковник начинал догадываться, куда гнет генерал. В нехорошую сторону гнул генерал.
— Теперь, допустим, ты выявил слабаков. Что с ними дальше делать? Брать с собой? Нельзя, потому что опасно. Смертельно опасно для всех. Оставлять? А где гарантии, что по поведению остальных они о чем-нибудь не догадаются? Что их слабость не перерастет в трусость, а трусость — в прямое предательство? Какой напрашивается вывод?
Вывод напрашивался печальный.
— Теперь следующая по очередности проблема. Твоя задача усложняется тем, что тебе нужно не просто уйти и увести своих людей, а прихватить с собой оружие и снаряжение. Немало — центнеров восемь-десять. Причем не простого снаряжения, а особо секретного, номерного, находящегося на спецучете. Исчезновение такого рода оружия в таком количестве на утруску и потраву мышами не спишешь. Хватятся его — хлопот не оберешься. Весь Комитет под ружье поставят, чтобы выяснить, куда оно пропало. Согласен? Значит, надо его так взять, чтобы никто не догадался о его преднамеренном исчезновении. Или чтобы не с кого было спрашивать. А теперь давай состыкуем две проблемы. Эту и предыдущую. Что в случае пожара, наводнения или еще какого стихийно-запланированного бедствия, разрушившего спецсклад, предпримет начальство? Правильно — создаст комиссию, нагонит экспертов, вызовет на ковер ответственных за хранение лиц, допросит их с пристрастием, сравнит показания и результаты экспертиз и рано или поздно докопается до истины. А что сделает начальство, если спрашивать будет не с кого? Если, к примеру, имущество исчезнет не на складе, а за тридевять земель, где-нибудь в гнилом болоте, в полуметре от края мира? Например, во время выполнения боевого задания? Комиссию туда пошлет? Едва ли. Такая комиссия и сама пропасть может. В полном составе. Командира на ковер поставит? Вполне вероятно. Только кто показания этого командира проверить сможет? Тем более опровергнуть?
— Но это означает, что командир должен остаться один!
— Это еще ничего не означает. Это еще только предположение. Гипотеза. Теперь вернемся к людям. К тем, которые сомневаются. Спроси их, как бы они, случись им умирать, предпочли закончить свой век — в результате бытового несчастного случая, где ничего ни им, ни родственникам их не светит? Или на боевом — где и слава тебе, и орден на подушечке посмертно, и пенсия, и единовременное вспоможение семье? А? Я думаю, последнее. Если все равно умирать. А умирать, боюсь, все равно. Когда Комитету снимают голову, не до заботы об отдельных волосках на его макушке. И не до слез. Понял?
Полковник кивнул.
— Таким образом, одним выстрелом мы ухлопываем двух зайцев — нейтрализуем потенциально опасных в будущем людей и списываем на них утрату снаряжения. В общем, и овцы целы, и волки… мертвы. Согласен? Вот и хорошо, что согласен. Другого от тебя не ждал. Вот в этой плоскости и думай. Тогда и результат будет. И помни: сверхзадача — сохранение тайны. Общая тайна важнее судьбы отдельных людей. Включая твою и мою. Лучше пожертвовать еще несколькими жизнями, чем пожертвовать всем!
Глава 3
На этот раз план операции связался довольно быстро. Оно и понятно — нетрудно «придумать» то, над чем до тебя поломала голову бригада профессиональных «сценаристов». В спонтанное озарение мудрого начальника, случившееся пред глазами восхищенного тугодума-подчиненного, полковник поверить не мог. Даже если бы очень хотел. Реальная служба не популярный телесериал, где главный герой вынужден находить единственно верное решение в тридцать минут экранного времени. Потому что на тридцать первой начнутся «Новости».
Формулируя условия задачи, генерал уже знал на нее ответ. Ему важно было увидеть реакцию подчиненного, убедиться в его лояльности. И еще ему важно было, чтобы этот небезобидный план «придумал» кто-нибудь другой. Не он Чтобы его придумал полковник.
Короче, влип полковник.
Правда, он по этому поводу особо не переживал. За время своей службы он привык подчиняться приказам и привык к неизбежным боевым потерям среди личного состава. В жэке и то несчастные случаи бывают, а он служил не в жэке. Что касается моральной стороны дела — переживаний по поводу того, что приходится отправлять подчиненных тебе людей на смерть, — то от них полковник, как от мешающих делу сантиментов, избавился еще во время первого «боевого», где ему пришлось лично, собственными своими руками ликвидировать сломавшего позвоночник напарника. Не однажды с тех пор полковник писал рапорта «на списание боевых потерь». Иногда, если одновременно гибли более двух-трех человек, ему устраивали разнос, лишали премий и очередных званий, но чаще всего молча принимали объяснения. И списывали. Война не бывает без жертв. А они воевали. Всегда. Даже когда все прочие занимались мирным строительством. Такая служба.
В этот раз единовременных жертв требовалось больше, но и конечная цель была несравнимо выше. Она оправдывала средства.
Полковник сел перед чистым листом бумаги и расписал на нем чужие жизни. Как фигуры в шахматной игре. Кому первому попасть под сруб, кому второму, а кому оставаться на доске почти до самого конца партии. Для себя он не сделал исключения. Себя он тоже включил в игру, в которой мог погибнуть в любой следующий момент.
Глава 4
Нет лучшего места для приватного разговора, чем баня. Русская. С каменкой, полком, хорошим березовым веничком и стаканчиком водки под задушевный разговор.
Особенно если перед тем разговором ее прокалить градусов до ста пятидесяти, а до того обшить стены под декоративной карельской березой специальным экранирующим материалом.
— А ну-ка, Петро, наддай жару!
Вода из ковшика, упавшая на раскаленные камни, вскипела, поднялась густым паром, сползла от потолка к полку, обожгла глаза и глотки.
— Ох, хорошо! Ох, славно!
— Кому славно, а кому накладно. Нет, мужики. Я на воздух. У меня сердце.
— Брось, капитан. Это еще не жар — это еще только полжара!
— Это не полжара — это две трети инфаркта.
— Давно ли ты таким нежным стал?
— Давно. Как только под твое чуткое руководство попал.
— Ха-ха-ха!
— Ну ладно, я вас в предбаннике жду.
— Сиди! — твердо приказал полковник. — Не имей привычки поперек начальства из пекла вылазить. Сиди!
Пар осел. Стали видны голые тела молодых и не очень молодых мужчин, сидящих на ступеньках полка.
Мужчины парились в бане по служебной обязанности. Но не без удовольствия.
— Дежурный! Пива!
Внесли пиво. Хорошее, импортное, в запотевших стеклянных бутылках. Большинству из присутствующих, опять-таки не развлечения ради, приходилось бывать в дальнем зарубежье, и хорошее пиво от баночного они отличать научились.
— Ну что, будем?
— За хорошую компанию и добрый пар! Звякнуло стекло.
— А теперь, мужики, побалакаем. Жар казенный, его отрабатывать надо.
Все насторожились. В этой бане пустопорожних бесед не звучало. Даже когда говорили о вчерашней погоде.
— Я собрал вас, господа… офицеры, чтобы сообщить пренеприятную новость…
— К нам едет ревизор?
— И ревизор в том числе. Есть непроверенная информация о том, что в Комитете не сегодня-завтра могут грянуть крупные кадровые перестановки. Не исключено, что они коснутся и нашего отдела.
Кто-то вздохнул.
— И до нас добрались.
— Будет сокращение или нет, доподлинно я сказать не могу. Но считаю достаточным того, что оно может быть. При планировании операций всякое вероятное событие должно рассматриваться как событие неизбежное — так всех нас учили. Ждать подтверждения или опровержения слухов, лежа на жертвенном алтаре подобно агнцу, лично я считаю неразумным. Пока есть время, а значит, есть возможность в той или иной мере повлиять на ожидаемое решение, надо действовать.
— Что мы можем сделать?
— Не много. Но и не мало. Во-первых, подчистить все хвосты. Ни один даже самый въедливый проверяющий не должен обнаружить в нашей работе изъяна, за который можно зацепиться. Во-вторых. Представить на рассмотрение руководства перспективные планы, исподволь аргументирующие необходимость сохранения подразделения в прежнем виде и составе. Так сказать, попытаться выбить клин клином. С той же целью провести полномасштабные учения. Чтобы показать товар лицом. Это будет третьим пунктом нашей программы. Четвертым — запуск в работу пары-тройки каких-нибудь долгоиграющих операций, завершение которых в случае роспуска отдела будет затруднено, а незавершение — грозить неприятностями всему Комитету. И, наконец, в самом крайнем случае, — пустил полковник пробный шар, — мы должны быть готовыми к сохранению отдела вне стен Комитета. Но это уже — в порядке гипотетического бреда.
Мужчины на полках зашевелились.
— Как это вне стен?
— Ну, скажем так: мы находим фирму, готовую на время реорганизаций принять нас под свое крыло. В полном составе, с сохранением жалованья и прочих выплат. Я так понимаю: наша основная задача на сегодняшний день — выиграть время. Политические перестановки кратковременны, как грибной дождь, а профессионалы нужны любой власти. Рано или поздно нас востребуют. Если будет кого востребовать. Не хотелось бы терять отдел, который хоть и открывался под меня, но создавался всеми нами вместе. Не хотелось бы за просто так отдавать плод своей и вашей почти десятилетней работы.
— Но это может быть истолковано как прямое нарушение приказа.
— Это не может быть истолковано как нарушение приказа. Если произойдет то, чего я опасаюсь — это если еще произойдет, — то всех нас уволят из соответствующих рядов без оглядки на звания и должности. То есть мы станем сугубо гражданскими людьми, полностью располагающими своей судьбой, которую еще, с точки зрения быта, нужно умудриться устроить. Кто может нам, нестарым еще отставникам-пенсионерам, запретить организовать, с целью пополнения семейного бюджета, например, охранную фирму? Или объединиться в спортивное общество? Или в фонд ветеранов спецслужб? Что здесь противозаконного? Вам что, надо напоминать, сколько наших бывших сослуживцев служат нынче в коммерческих структурах и различных общественных организациях? И никто их не трогает.
— То есть наша новая работа будет связана с подобного рода деятельностью?
— Наша работа не будет связана ни с какой деятельностью. Только с сохранением личного состава и поддержанием его морально-боевого потенциала на должном уровне. Никаких коммерческих или политических интриг. Только тренинг и учеба.
— А кому могут понадобиться работники, которые не приносят никакой финансовой пользы, а только тренируются и сохраняют себя, как беременные женщины?
— Может быть, никому. А может быть, и кому-нибудь. Это вопрос следующий, который требует детальной проработки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56