Мое слово, когда я его даю, служит надежным залогом.
Священник сложил руки перед собой, поглядел в глаза Эйвона и кивнул.
– Хорошо, mon fils. Скажите мне, что сталось с la petite. Жан всегда был скверным пройдохой и не захотел оставить Леони у меня. Куда он ее увез?
– В Париж, где купил харчевню. Переодел Леони мальчиком, и она пробыла мальчиком семь лет. А сейчас она мой паж и останется им, пока я не положу конец этой комедии.
– А что тогда?
Джастин постучал отполированным ногтем по крышке табакерки.
– Отвезу ее в Англию… к моей сестре. Я даже думаю… э… не удочерить ли ее. То есть стать ее опекуном. Разумеется, при ней будет почтенная компаньонка.
– Но почему, сын мой? Если вы желаете добра la petite, отошлите ее ко мне.
– Любезный отче, я еще никогда никому не желал добра. У меня есть причина оставить этого ребенка у себя. И, как ни странно, я очень к ней привязался. По-отцовски, поверьте мне.
Вошла домоправительница, держа поднос, котором стояли вино и рюмки. Она поставила та под рукой своего хозяина и удалилась.
Де Бопре налил своему гостю канарского.
– Продолжайте, сын мой. Я все еще не понял, чем могу помочь вам и ради чего вы проделали такой путь.
Герцог поднес рюмку к губам.
– Очень скучная поездка, – согласился он. – Впрочем, дороги у вас недурны, не то что наши английские. Я приехал, отец мой, попросить, чтобы вы рассказали мне все, что вам известно про Леони.
– Известно мне, мосье, очень мало. Ее привезли сюда младенцем и увезли, когда ей едва исполнилось двенадцать.
Джастин наклонился вперед, упершись ладонью в стол.
– Откуда ее привезли, mоn риrе?
– Это всегда скрывалось. Мне кажется, приехали они из Шампани. Но прямо они мне никогда об этом не говорили.
– И даже… на исповеди?
– Нет. Но от этого вам пользы не было бы, сын мой. Просто по некоторым словам mиre Боннар я заключил, что они родом из Шампани.
– Мосье! – Глаза Джастина чуть раскрылись. – Прошу вас говорить со мной прямо. Наблюдая, как Леони росла с младенческих лет, вы никогда не сомневались в том, что она дочь Боннаров?
– Порой я недоумевал, мосье…
– И только? И не было ничего, что указывало бы, что она не Боннар?
–Ничего, кроме ее лица.
– И ее волос, и ее рук. Но она никого вам не напоминала, отец мой?
– В нежном возрасте уловить сходство бывает затруднительно. Внешность ведь еще только складывается. Когда mere Боннар умирала, она пыталась сказать мне что-то. О Леони, я знаю, но она скончалась, не договорив.
Его светлость сдвинул брови.
– Какая досада.
Губы кюре сурово сжались.
– Но la petite, сударь? Что с нейсталось, когда она уехала отсюда?
– Как я вам уже сказал, ее вынудили выдавать себя за мальчика. Боннар женился на какой-то сварливой бабе и купил в Париже харчевню. Фу!
Его светлость взял понюшку табака.
– Может быть, и к лучшему, что Леони считали мальчиком, – негромко заметил де Бопре.
– О, несомненно. Я встретил ее как-то вечером, когда она убежала, чтобы избегнуть побоев. Я купил ее, и она ошибочно вообразила меня благородным героем.
– Надеюсь, mon fils, что ей не придется изменить это мнение.
И вновь герцог улыбнулся.
– Долго играть эту роль очень тяжело, отец мой. Но поговорим о другом. Едва я ее увидел, как у меня мелькнула мысль, что она родственница… человека, которого я знаю. – Он метнул быстрый взгляд на лицо кюре, но оно осталось непроницаемым. – Да, кого-то, кого я знаю. И я начал действовать, исходя из этого убеждения. И оно укрепилось, mon риrе, но доказательств у меня нет. Вот почему я приехал к вам.
– И приехали напрасно, мосье. Ничто не указывает, Боннар Леони или нет. У меня тоже возникли такие подозрения, и потому я постарался преподать ей все, что было в моих силах. Я пытался оставить la petite здесь, когда умерли старики Боннары, но Жан воспротивился. Вы сказали, что он обходился с ней жестоко? Приди мне такая мысль, я сделал бы больше, чтобы оставить ее у себя. Но у меня такой мысли не возникло. Да, Жан мне никогда не нравился, но в те дни он обходился с la petite достаточно хорошо. Он обещал, что напишет мне из Парижа, но не написал, и я совсем потерял его из виду. А теперь оказывается, что случай свел вас с Леони и вы заподозрили то, что подозревал я.
Джастин поставил рюмку на стол.
– И вы подозревали – что, mon риrе? – Это был не вопрос, а требование.
Де Бопре встал и отошел к окну.
– Когда я увидел, какой грациозной растет девочка, когда смотрел на эти синие глаза, эти черные брови в сочетании с огненными волосами, мной овладело недоумение. Я старик, а это было пятнадцать с лишним лет тому назад. Но уже и тогда я давно потерял всякую связь со светским обществом, не встречал никого из знакомых моей юности. К нам сюда, мосье, новости доходят редко, и моя неосведомленность вас может только удивить. Как я говорил, Леони росла у меня на глазах, и с каждым днем я все больше и больше поражался ее сходством с членами семейства, которое знавал до принятия сана. Не узнать потомка Сен-Виров довольно трудно, мосье. – Он обернулся и посмотрел на Эйвона.
Герцог откинулся на спинку стула, глаза под тяжелыми веками холодно блестели.
– И, думая так… подозревая это, отец мой, вы допустили, чтобы Леони увезли от вас? И вы же знали, что Боннары приехали из Шампани. Полагаю, вам известно, что поместье Сен-Виров находится там.
Кюре взглянул на него с высокомерным изумлением.
– Я не понимаю вас, мосье. Да, я правда полагал, что Леони – дочь Сен-Вира, но для чего ей было знать это? Если бы мадам Боннар держалась иного мнения, она сама поговорила бы с ней. Но Боннар признавал девочку своей дочерью. И было лучше, чтобы Леони ничего не знала.
Карие глаза широко раскрылись.
– Mon риrе, видимо, мы не поняли друг.друга. Короче говоря, кем вы считаете Леони?
– Вывод, мне кажется, ясен, – ответил кюре, краснея.
Эйвон закрыл табакерку с: громким щелчком.
– Тем не менее, отец мой, будем называть вещи своими именами. Вы сочли Леони дочерью графа Сен-Вира и крестьянки, которую он удостоил своим вниманием. Вероятно, вы не осведомлены об отношениях графа и его брата Армана.
– Я ничего не знаю ни о том, ни о другом.
– Это очевидно, mon риrе. Имейте терпение выслушать меня. Когда в тот вечер я натолкнулся на Леони в Париже, меня осенило несколько догадок. Сходство с Сен-Виром поразительно, уверяю вас. И вначале я подумал то же, что и вы. Но тотчас у меня в памяти всплыл облик сына Сен-Вира, каким я видел его в последний раз. Неотесанный мужлан, отец мой. Неуклюжий, большеногий пентюх. И тут я вспомнил, что Сен-Вир и его брат всегда смертельно ненавидели друг друга. Вы понимаете, как все оборачивается? Жена Сен-Вира – женщина болезненная, и всем известно, супругой он обзавелся только назло Арману. Теперь, что по иронии судьбы происходит затем? Три года проходит, а графиня не дарит своему мужу и повелителю ничего, кроме мертворожденного ребенка. Но потом – чудо: в Шампани на свет появляется сын. Сын, которому сейчас девятнадцать. Прошу вас, отец мой, на минуту вообразите себя на месте Сен-Вира, не забывая, что огонь волос Сен-Виров нередко вспыхивает и у них в мозгу. Граф твердо решает, что на этот раз осечки не произойдет. Он увозит графиню в деревню, где в положенный срок она разрешается от бремени… скажем, девочкой. Представьте себе злость Сен-Вира! Но, отец мой, предположим, что он приготовился и к такой возможности. А в его поместье проживает семья Боннар. Предположим, что Боннар находится у него в услужении. Мадам Боннар производит на свет сына за несколько дней до рождения… Леони. В припадке сен-вировского безумия граф меняет девочку на мальчика. Видимо, он щедро заплатил Боннару. Ведь нам известно, что семья Боннар переехала сюда и купила ферму. С собой они привезли Леони де Сен-Вир, а своего сына оставили, чтобы он стал… виконтом де Вальме. Eh, bien?
– Невозможно! – резко сказал де Бопре. – Волшебная сказка!
– Нет, но послушайте дальше, – промурлыкал его светлость. – Я нахожу Леони в Париже. Bien. Беру ее в свой дом, одеваю в одежду пажа. Она сопровождает меня повсюду, и я при каждом удобном случае показываю ее Сен-Виру, и это явно пробуждает в нем опасения, mon риrе. Пустяки, скажете вы? Но погодите! Я везу Леона (я называю ее Леоном) в Версаль, где находится мадам де Сен-Вир. Женщины, мосье, не умеют хранить тайны. Мадам неописуемо взволнована. Она не может оторвать глаз от лица Леона. А день спустя один из прихлебателей Сен-Вира пытается купить у меня Леона. Вы понимаете? Сен-Вир не осмеливается действовать сам и посылает ко мне посредника. Почему? Если Леони его незаконнорожденная дочь, то – если он захотел бы вырвать ее из моих когтей – всего проще было бы самому рассказать мне все, не так ли? А он этого не делает. Леони – его законная дочь, и он боится. А вдруг, думает он, у меня есть тому доказательства? Мне следует упомянуть, mon риrе, что мы с ним – не самые близкие друзья. Он меня страшится и не осмеливается что-либо предпринять: что, если я тут же предъявлю какое-нибудь письменное доказательство, ему неизвестное? А возможно, он не уверен, что я знаю или хотя бы подозреваю правду. Но, впрочем, не думаю. Я приобрел, отец мой, репутацию человека непонятно всеведущего. Чем отчасти и объясняется mon sobriquet – Он улыбнулся. – Мое развлечение – знать все, отче. И потому я имею вес в высшем свете. Очень удобная слава. Но вернемся к нашей теме. Вы убедились, что граф де Сен-Вир оказался в весьма затруднительном положении?
Кюре медленно шагнул к своему креслу и опустился в него.
– Но, мосье… то, что вы предполагаете, омерзительно!
– Разумеется. Вот я и надеялся, что найду у вас какой-либо документ, mon риrе, который докажет истинность моего убеждения.
Де Бопре покачал головой.
– Такого документа нет. После чумы я просмотрел с Жаном все их бумаги.
– Сен-Вир умнее, чем я полагал. Совсем ничего, вы сказали? Видимо, эту игру следует вести с большим тщанием.
Но де Бопре его не слушал.
– Так, значит… когда мадам Боннар на смертном одре пыталась с таким трудом сказать мне что-то, она хотела исповедаться в этом!
– Что она сказала?
– Так мало! «Mon pиre… йcoutez donc… Lйonie n'est-pas… je ne peux plus…» И все. Она скончалась с этими словами на устах.
– Жаль! Но Сен-Вир поверит, будто она рассказала все и оставила и письменное признание. Знает ли он, что Боннары умерли? Мосье де Бопре, если он приедет сюда с той же целью, что и я, пусть у него останется впечатление, будто я увез с собой… документ. Но вряд ли он приедет. Думаю, он нарочно потерял след Боннаров. – Джастин встал и поклонился. – Примите извинения, отец мой, что я отнял у вас напрасно столько времени.
Кюре положил ладонь на его локоть.
– Как вы намерены поступить, сын мой?
– Если она та, кем я ее считаю, я намерен вернуть Леони ее семье. Как благодарны они будут! Если же нет… – Он помолчал. – Такой возможности я не взвешивал. Но не тревожьтесь, я позабочусь о ней. Пока ей надо научиться вновь быть девушкой. А там – поглядим.
Несколько секунд кюре смотрел ему прямо в глаза.
– Мой сын, я доверяю вам.
– Вы слишком добры, отче! Но на этот раз мне действительно можно доверять. Как-нибудь я привезу Леони повидать вас.
Кюре проводил его до двери, и они вместе вышли в прихожую.
– Она знает, мосье?
Джастин улыбнулся.
– Отче, дорогой мой, я слишком стар, чтобы доверять свои тайны женщине. Она ничего не знает.
– Бедная малютка! Какой она стала теперь?
Глаза Эйвона заблестели.
– Настоящий бесенок, отче, со всей сен-вировской вспыльчивостью, и очень дерзка, хотя сама этого не понимает. Насколько я могу судить, она многого навидалась, и порой я замечаю в ней очень забавный цинизм. А в остальном она то умудрена опытом, то простодушна. То ей сто лет, то, минуту спустя, она младенец. Как и все женщины.
Они уже подошли к калитке, и Эйвон кивнул мальчугану, державшему его лошадь.
Тревожные складки на лице де Бопре немного разгладились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Священник сложил руки перед собой, поглядел в глаза Эйвона и кивнул.
– Хорошо, mon fils. Скажите мне, что сталось с la petite. Жан всегда был скверным пройдохой и не захотел оставить Леони у меня. Куда он ее увез?
– В Париж, где купил харчевню. Переодел Леони мальчиком, и она пробыла мальчиком семь лет. А сейчас она мой паж и останется им, пока я не положу конец этой комедии.
– А что тогда?
Джастин постучал отполированным ногтем по крышке табакерки.
– Отвезу ее в Англию… к моей сестре. Я даже думаю… э… не удочерить ли ее. То есть стать ее опекуном. Разумеется, при ней будет почтенная компаньонка.
– Но почему, сын мой? Если вы желаете добра la petite, отошлите ее ко мне.
– Любезный отче, я еще никогда никому не желал добра. У меня есть причина оставить этого ребенка у себя. И, как ни странно, я очень к ней привязался. По-отцовски, поверьте мне.
Вошла домоправительница, держа поднос, котором стояли вино и рюмки. Она поставила та под рукой своего хозяина и удалилась.
Де Бопре налил своему гостю канарского.
– Продолжайте, сын мой. Я все еще не понял, чем могу помочь вам и ради чего вы проделали такой путь.
Герцог поднес рюмку к губам.
– Очень скучная поездка, – согласился он. – Впрочем, дороги у вас недурны, не то что наши английские. Я приехал, отец мой, попросить, чтобы вы рассказали мне все, что вам известно про Леони.
– Известно мне, мосье, очень мало. Ее привезли сюда младенцем и увезли, когда ей едва исполнилось двенадцать.
Джастин наклонился вперед, упершись ладонью в стол.
– Откуда ее привезли, mоn риrе?
– Это всегда скрывалось. Мне кажется, приехали они из Шампани. Но прямо они мне никогда об этом не говорили.
– И даже… на исповеди?
– Нет. Но от этого вам пользы не было бы, сын мой. Просто по некоторым словам mиre Боннар я заключил, что они родом из Шампани.
– Мосье! – Глаза Джастина чуть раскрылись. – Прошу вас говорить со мной прямо. Наблюдая, как Леони росла с младенческих лет, вы никогда не сомневались в том, что она дочь Боннаров?
– Порой я недоумевал, мосье…
– И только? И не было ничего, что указывало бы, что она не Боннар?
–Ничего, кроме ее лица.
– И ее волос, и ее рук. Но она никого вам не напоминала, отец мой?
– В нежном возрасте уловить сходство бывает затруднительно. Внешность ведь еще только складывается. Когда mere Боннар умирала, она пыталась сказать мне что-то. О Леони, я знаю, но она скончалась, не договорив.
Его светлость сдвинул брови.
– Какая досада.
Губы кюре сурово сжались.
– Но la petite, сударь? Что с нейсталось, когда она уехала отсюда?
– Как я вам уже сказал, ее вынудили выдавать себя за мальчика. Боннар женился на какой-то сварливой бабе и купил в Париже харчевню. Фу!
Его светлость взял понюшку табака.
– Может быть, и к лучшему, что Леони считали мальчиком, – негромко заметил де Бопре.
– О, несомненно. Я встретил ее как-то вечером, когда она убежала, чтобы избегнуть побоев. Я купил ее, и она ошибочно вообразила меня благородным героем.
– Надеюсь, mon fils, что ей не придется изменить это мнение.
И вновь герцог улыбнулся.
– Долго играть эту роль очень тяжело, отец мой. Но поговорим о другом. Едва я ее увидел, как у меня мелькнула мысль, что она родственница… человека, которого я знаю. – Он метнул быстрый взгляд на лицо кюре, но оно осталось непроницаемым. – Да, кого-то, кого я знаю. И я начал действовать, исходя из этого убеждения. И оно укрепилось, mon риrе, но доказательств у меня нет. Вот почему я приехал к вам.
– И приехали напрасно, мосье. Ничто не указывает, Боннар Леони или нет. У меня тоже возникли такие подозрения, и потому я постарался преподать ей все, что было в моих силах. Я пытался оставить la petite здесь, когда умерли старики Боннары, но Жан воспротивился. Вы сказали, что он обходился с ней жестоко? Приди мне такая мысль, я сделал бы больше, чтобы оставить ее у себя. Но у меня такой мысли не возникло. Да, Жан мне никогда не нравился, но в те дни он обходился с la petite достаточно хорошо. Он обещал, что напишет мне из Парижа, но не написал, и я совсем потерял его из виду. А теперь оказывается, что случай свел вас с Леони и вы заподозрили то, что подозревал я.
Джастин поставил рюмку на стол.
– И вы подозревали – что, mon риrе? – Это был не вопрос, а требование.
Де Бопре встал и отошел к окну.
– Когда я увидел, какой грациозной растет девочка, когда смотрел на эти синие глаза, эти черные брови в сочетании с огненными волосами, мной овладело недоумение. Я старик, а это было пятнадцать с лишним лет тому назад. Но уже и тогда я давно потерял всякую связь со светским обществом, не встречал никого из знакомых моей юности. К нам сюда, мосье, новости доходят редко, и моя неосведомленность вас может только удивить. Как я говорил, Леони росла у меня на глазах, и с каждым днем я все больше и больше поражался ее сходством с членами семейства, которое знавал до принятия сана. Не узнать потомка Сен-Виров довольно трудно, мосье. – Он обернулся и посмотрел на Эйвона.
Герцог откинулся на спинку стула, глаза под тяжелыми веками холодно блестели.
– И, думая так… подозревая это, отец мой, вы допустили, чтобы Леони увезли от вас? И вы же знали, что Боннары приехали из Шампани. Полагаю, вам известно, что поместье Сен-Виров находится там.
Кюре взглянул на него с высокомерным изумлением.
– Я не понимаю вас, мосье. Да, я правда полагал, что Леони – дочь Сен-Вира, но для чего ей было знать это? Если бы мадам Боннар держалась иного мнения, она сама поговорила бы с ней. Но Боннар признавал девочку своей дочерью. И было лучше, чтобы Леони ничего не знала.
Карие глаза широко раскрылись.
– Mon риrе, видимо, мы не поняли друг.друга. Короче говоря, кем вы считаете Леони?
– Вывод, мне кажется, ясен, – ответил кюре, краснея.
Эйвон закрыл табакерку с: громким щелчком.
– Тем не менее, отец мой, будем называть вещи своими именами. Вы сочли Леони дочерью графа Сен-Вира и крестьянки, которую он удостоил своим вниманием. Вероятно, вы не осведомлены об отношениях графа и его брата Армана.
– Я ничего не знаю ни о том, ни о другом.
– Это очевидно, mon риrе. Имейте терпение выслушать меня. Когда в тот вечер я натолкнулся на Леони в Париже, меня осенило несколько догадок. Сходство с Сен-Виром поразительно, уверяю вас. И вначале я подумал то же, что и вы. Но тотчас у меня в памяти всплыл облик сына Сен-Вира, каким я видел его в последний раз. Неотесанный мужлан, отец мой. Неуклюжий, большеногий пентюх. И тут я вспомнил, что Сен-Вир и его брат всегда смертельно ненавидели друг друга. Вы понимаете, как все оборачивается? Жена Сен-Вира – женщина болезненная, и всем известно, супругой он обзавелся только назло Арману. Теперь, что по иронии судьбы происходит затем? Три года проходит, а графиня не дарит своему мужу и повелителю ничего, кроме мертворожденного ребенка. Но потом – чудо: в Шампани на свет появляется сын. Сын, которому сейчас девятнадцать. Прошу вас, отец мой, на минуту вообразите себя на месте Сен-Вира, не забывая, что огонь волос Сен-Виров нередко вспыхивает и у них в мозгу. Граф твердо решает, что на этот раз осечки не произойдет. Он увозит графиню в деревню, где в положенный срок она разрешается от бремени… скажем, девочкой. Представьте себе злость Сен-Вира! Но, отец мой, предположим, что он приготовился и к такой возможности. А в его поместье проживает семья Боннар. Предположим, что Боннар находится у него в услужении. Мадам Боннар производит на свет сына за несколько дней до рождения… Леони. В припадке сен-вировского безумия граф меняет девочку на мальчика. Видимо, он щедро заплатил Боннару. Ведь нам известно, что семья Боннар переехала сюда и купила ферму. С собой они привезли Леони де Сен-Вир, а своего сына оставили, чтобы он стал… виконтом де Вальме. Eh, bien?
– Невозможно! – резко сказал де Бопре. – Волшебная сказка!
– Нет, но послушайте дальше, – промурлыкал его светлость. – Я нахожу Леони в Париже. Bien. Беру ее в свой дом, одеваю в одежду пажа. Она сопровождает меня повсюду, и я при каждом удобном случае показываю ее Сен-Виру, и это явно пробуждает в нем опасения, mon риrе. Пустяки, скажете вы? Но погодите! Я везу Леона (я называю ее Леоном) в Версаль, где находится мадам де Сен-Вир. Женщины, мосье, не умеют хранить тайны. Мадам неописуемо взволнована. Она не может оторвать глаз от лица Леона. А день спустя один из прихлебателей Сен-Вира пытается купить у меня Леона. Вы понимаете? Сен-Вир не осмеливается действовать сам и посылает ко мне посредника. Почему? Если Леони его незаконнорожденная дочь, то – если он захотел бы вырвать ее из моих когтей – всего проще было бы самому рассказать мне все, не так ли? А он этого не делает. Леони – его законная дочь, и он боится. А вдруг, думает он, у меня есть тому доказательства? Мне следует упомянуть, mon риrе, что мы с ним – не самые близкие друзья. Он меня страшится и не осмеливается что-либо предпринять: что, если я тут же предъявлю какое-нибудь письменное доказательство, ему неизвестное? А возможно, он не уверен, что я знаю или хотя бы подозреваю правду. Но, впрочем, не думаю. Я приобрел, отец мой, репутацию человека непонятно всеведущего. Чем отчасти и объясняется mon sobriquet – Он улыбнулся. – Мое развлечение – знать все, отче. И потому я имею вес в высшем свете. Очень удобная слава. Но вернемся к нашей теме. Вы убедились, что граф де Сен-Вир оказался в весьма затруднительном положении?
Кюре медленно шагнул к своему креслу и опустился в него.
– Но, мосье… то, что вы предполагаете, омерзительно!
– Разумеется. Вот я и надеялся, что найду у вас какой-либо документ, mon риrе, который докажет истинность моего убеждения.
Де Бопре покачал головой.
– Такого документа нет. После чумы я просмотрел с Жаном все их бумаги.
– Сен-Вир умнее, чем я полагал. Совсем ничего, вы сказали? Видимо, эту игру следует вести с большим тщанием.
Но де Бопре его не слушал.
– Так, значит… когда мадам Боннар на смертном одре пыталась с таким трудом сказать мне что-то, она хотела исповедаться в этом!
– Что она сказала?
– Так мало! «Mon pиre… йcoutez donc… Lйonie n'est-pas… je ne peux plus…» И все. Она скончалась с этими словами на устах.
– Жаль! Но Сен-Вир поверит, будто она рассказала все и оставила и письменное признание. Знает ли он, что Боннары умерли? Мосье де Бопре, если он приедет сюда с той же целью, что и я, пусть у него останется впечатление, будто я увез с собой… документ. Но вряд ли он приедет. Думаю, он нарочно потерял след Боннаров. – Джастин встал и поклонился. – Примите извинения, отец мой, что я отнял у вас напрасно столько времени.
Кюре положил ладонь на его локоть.
– Как вы намерены поступить, сын мой?
– Если она та, кем я ее считаю, я намерен вернуть Леони ее семье. Как благодарны они будут! Если же нет… – Он помолчал. – Такой возможности я не взвешивал. Но не тревожьтесь, я позабочусь о ней. Пока ей надо научиться вновь быть девушкой. А там – поглядим.
Несколько секунд кюре смотрел ему прямо в глаза.
– Мой сын, я доверяю вам.
– Вы слишком добры, отче! Но на этот раз мне действительно можно доверять. Как-нибудь я привезу Леони повидать вас.
Кюре проводил его до двери, и они вместе вышли в прихожую.
– Она знает, мосье?
Джастин улыбнулся.
– Отче, дорогой мой, я слишком стар, чтобы доверять свои тайны женщине. Она ничего не знает.
– Бедная малютка! Какой она стала теперь?
Глаза Эйвона заблестели.
– Настоящий бесенок, отче, со всей сен-вировской вспыльчивостью, и очень дерзка, хотя сама этого не понимает. Насколько я могу судить, она многого навидалась, и порой я замечаю в ней очень забавный цинизм. А в остальном она то умудрена опытом, то простодушна. То ей сто лет, то, минуту спустя, она младенец. Как и все женщины.
Они уже подошли к калитке, и Эйвон кивнул мальчугану, державшему его лошадь.
Тревожные складки на лице де Бопре немного разгладились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49