была она немножко бесенком, очень прямодушной, полной веселого задора и очень, очень красивой.
– И искренней! – быстро вставил Конде.
Его светлость кивнул.
– И искренней, принц. Но далее. Париж вскоре начал замечать ее сходство с Каином. Как, должно быть, он перепугался! Затем до слуха девочки дошло, что свет считает ее побочной дочерью Каина. – Он помолчал и поднес к губам платок. – Она любила человека, который был ее опекуном, – сказал он ровным голосом. – Его репутация давно погибла, но в ее глазах он был безупречен. Она называла его… сеньором.
Сен-Вир закусил нижнюю губу, но сидел спокойно и слушал словно бы с равнодушным интересом. На него было обращено много возмущенных взглядов, но он как будто не замечал их. В дверях Руперт любовно поглаживал эфес шпаги.
– Когда девочка узнала, что говорит о ней свет, – продолжал Эйвон, – она отправилась в дом Каина и спросила, правда ли, что она его незаконнорожденная дочь.
– Да? Allons? – воскликнул Конде.
– Он решил, что Случай наконец-то ему улыбнулся, и сказал девочке, что это правда. – Эйвон поднял ладонь, удерживая вскочившего на ноги Армана. – Он пригрозил разоблачить ее в глазах света как низкорожденную самозванку и… любовницу своего врага. Он сказал ей – он, ее отец! – что сделает это, что свет захлопнет двери перед ее опекуном за то, что он осмелился представить обществу свою любовницу, да еще такого происхождения.
Мадам де Сен-Вир теперь сидела в кресле совершенно прямо, вцепившись в ручки сведенными судорогой пальцами. Ее губы беззвучно шевелились. Она уже почти не владела собой, и было нетрудно догадаться, что эта часть истории была для нее совершенно новой.
– А, но каков подлец! – вскричал Лавулер.
– Погодите, мой милый Лавулер. Он был настолько добр, что предложил девочке выбор. Обещал хранить молчание, если она исчезнет из мира, в который только что вступила. – Взгляд Эйвона стал жестким, голос ледяным. – Я вам уже сказал, что она любила своего опекуна. Расстаться с ним, вернуться к прежней мерзкой жизни было для нее хуже смерти. Она ведь едва-едва пригубила чашу счастья.
В зале уже навряд ли остался хоть кто-то, кто не понимал бы, о ком идет речь. На многих лицах был написан ужас. Стояла мертвая тишина. Хонде наклонился вперед, его лицо было мрачным и тревожным.
– Но продолжайте! – сказал он резко. – Она… вернулась?
– Нет, принц, – ответил Эйвон.
– Но как же? – Конде вскочил с кресла.
– Принц, для тех, кто отчаялся, кто думает, что никому не нужен, чье сердце разбито, всегда есть выход.
Мадам Дюдеффан вздрогнула и прижала ладонь к глазам.
– Вы хотите сказать…
Эйвон указал на окно.
– Там, принц, неподалеку отсюда, струится река. Она поглотила много тайн, много трагедий. И эта девочка – просто еще одна трагедия, оборвавшаяся в ее волнах.
Раздался пронзительный, придушенный вопль. Мадам Сен-Вир встала, словно подчиняясь невидимой силе, и в безумии, спотыкаясь, побрела вперед.
– Ах нет, нет, нет! – простонала она. – Только не это! Только не это! Господи, где твое милосердие? Она не могла, не могла умереть! – Ее голос прервался, она вскинула руки и упала у ног Эйвона, задыхаясь в рыданиях.
Леди Фанни вскочила.
– Бедняжка! Нет-нет, мадам, она жива, клянусь! Да помогите же кто-нибудь! Мадам, мадам, успокойтесь!
Поднялся общий шум. Давенант утер вспотевший лоб.
– Бог мой, – произнес он хрипло. – Как все подстроено! Умный, хитрый дьявол!
Внезапно раздался недоуменный женский голос:
– Но я не понимаю… Как… что… Это конец истории?
Эйвон не повернул головы.
– Нет, мадемуазель. Я только ожидаю конца.
Стук упавшего кресла в нише заставил всех забыть о графине де Сен-Вир и оглянуться на графа. Едва его жена утратила контроль над собой, он вскочил, понимая, что ее рыдания окончательно его изобличили, и теперь он как безумный боролся с Меривейлом, засовывая руку в карман кафтана. Несколько мужчин бросились туда, но он вырвался, задыхаясь, с лицом, искаженным бешенством, и они увидели, что в руке он сжимает маленький пистолет.
Конде внезапно встал перед герцогом, загораживая его от пистолета.
Через несколько секунд все было кончено. Они услышали сумасшедший вопль Сен-Вира:
– Дьявол! Дьявол!
Оглушительно грохнул выстрел, закричала женщина, и Руперт быстро подошел и накрыл платком разбитую голову Сен-Вира. Они с Меривейлом нагнулись над трупом. Его светлость медленно подошел к ним, глядя на то, что минуту назад было Сен-Виром. В дальнем конце зала какая-то женщина забилась в истерике. Глаза его светлости встретились с глазами Давенанта.
– Я ведь говорил, что воздаяние будет полно поэтической справедливости, не так ли, Хью? – заметил он и вернулся к камину. – Мадемуазель, – он поклонился испуганной девице, которая спрашивала его о конце истории, – граф де Сен-Вир снабдил концом мою повесть.
Он взял пожелтелый листок с каминной полки, бросил его в огонь и засмеялся.
Глава 31
ЕГО СВЕТЛОСТЬ ГЕРЦОГ ЭЙВОН ВЫИГРЫВАЕТ ВСЕ
В деревню Бассинкур вновь въехал его светлость герцог Эйвон на наемной лошади. Он был облачен в панталоны коричневого сукна и кафтан из темно-лилового бархата с золотым шитьем. Сапоги со шпорами густо покрывала дорожная пыль, перчатки он держал в той же руке, что и длинный хлыст. С сомюрской дороги он въехал на рыночную площадь и натянул поводья, едва копыта его лошади застучали по неровному булыжнику. Жители деревни и крестьянки, приехавшие в Бассинкур на рынок, уставились на него с разинутыми ртами, как уже было однажды, и начали перешептываться.
Он направил лошадь шагом к домику кюре и остановил ее.
Его светлость посмотрел по сторонам, увидел поблизости мальчика и поманил его, а сам легко спрыгнул с седла.
Мальчик подбежал к нему.
– Будь любезен, отведи мою лошадь на постоялый двор и присмотри, чтобы ее поставили в стойло и напоили, – сказал его светлость и бросил мальчугану луидор.
– Да, милорд! Слушаюсь, милорд! – пробормотал мальчуган, зажимая монету в кулаке.
Его светлость открыл калитку, которая вела в сад кюре, и прошел по аккуратной дорожке к крыльцу. Как и в тот раз, его впустила розовощекая домоправительница и, узнав, низко присела.
– Bonjour, m'sieur! Господин кюре у себя в кабинете.
– Благодарю вас, – сказал его светлость, прошел следом за ней по коридорчику и на мгновение остановился на пороге кабинета, держа в руке треуголку.
Кюре учтиво приподнялся.
– Мосье? – Эйвон улыбнулся, и кюре быстро подошел к нему. – Eh, mon fils!
Эйвон пожал ему руку.
– Моя воспитанница, отче?
Кюре просиял.
– Бедняжечка! Да, сын мой, она у меня.
Эйвон еле слышно вздохнул.
– Вы сняли с моей души бремя… почти невыносимое, – сказал он.
Кюре улыбнулся.
– Сын мой, еще немного, и, думается, я нарушил бы свое обещание ей и написал бы вам. Она страдает, так страдает! А этот злодей? Сен-Вир?
– Мертв, mon риrе. Застрелился.
Де Бопре осенил себя крестным знамением.
– Сам, сын мой?
– Но не без моего содействия, – поклонился его светлость. – И я приехал… за мадемуазель де Сен-Вир.
– Это правда так? – с тревогой в голосе спросил де Бопре. – Вы уверены, герцог?
– Уверен. Весь Париж знает. О чем я позаботился.
Де Бопре схватил его руки и крепко пожал.
– Мосье, значит, вы привезли счастье бедной девочке. Господь многое простит вам за вашу доброту к ней. Она мне столько рассказывала! – Он ласково улыбнулся. – Вижу, у меня нет причин сожалеть о моем союзе… с Сатаной. Вы подарили ей жизнь, и даже больше.
– Отец мой, не советую вам верить всему, что рассказывает обо мне моя малютка, – сухо сказал Эйвон. – Она сочла нужным вознести меня на пьедестал, на котором мне сидится очень неловко.
Де Бопре открыл дверь.
– Нет, сын мой, она знает, какую жизнь вел «монсеньор», – сказал он, – А теперь идемте к ней. – Он проводил герцога в маленькую солнечную гостиную в глубине дома, на пороге произнес радостным тоном: – Petite, я привез к тебе гостя, – посторонился, пропуская Эйвона, а сам тихонько вышел и еще тише притворил за собой дверь. – Поистине Бог милосерд! – произнес он с глубокой верой и вернулся к себе в кабинет.
Леони сидела в гостиной у окна с книгой на коленях и, так как она тихо плакала, не сразу повернула голову. Послышались легкие, уверенные шаги, и любимый голос проговорил:
– Mа fille, что все это значит? Она вскочила с кресла и вскрикнула от радости и изумления.
– Монсеньор! – Она упала перед ним на колени, смеясь и плача, прижимая его руку к губам. – Вы приехали! Вы приехали ко мне!
Он нагнулся над ней, поглаживая ее кудри.
– Но разве я не говорил, mа fille, потерять меня тебе будет не так-то просто? Тебе следовало больше мне доверять, дитя. Тебе вовсе незачем было убегать.
Она встала и судорожно сглотнула.
– Монсеньор, я… я знаю! Я не могла… вы не понимаете! Нельзя было, моисеньор… Ах, монсеньор, зачем вы приехали?
– Чтобы отвезти тебя домой, малютка. Зачем бы еще?
Она замотала головой.
– Ни за что! Ни за что! Я н-не м-могу. Я ведь знаю, что…
– Сядь, дитя. Я столько должен рассказать тебе. Плачешь, mа mie? – Он поднес к губам ее ручку, и его голос стал очень нежным. – Тебе не из-за чего горевать, mignonne, клянусь! – Он усадил ее на кушетку и сел рядом, не выпуская ее руки. – Дитя, ты не побочная дочь и даже не дочь крестьян. Ты, как я знал с самого начала, Леони де Сен-Вир, законная дочь графа и его супруги Мари де Лепинас.
Леони растерянно заморгала.
– М-монсеньор? – еле выговорила она.
– Да, дитя мое, их дочь, – ответил граф и коротко рассказал ей историю ее рождения. Она смотрела на него округлившимися глазами, полураскрыв губы, а когда он умолк, долгую минуту не могла выговорить ни слова.
– Так… так, значит… я благородного рода! – прошептала она наконец. – Я… но это правда, монсеньор? Это правда?
– Иначе я не сказал бы тебе этого.
Она вскочила, раскрасневшись от волнения.
– Я благородного происхождения! Я… я мадемуазель де Сен-Вир! И я… я могу вернуться в Париж! Монсеньор, я сейчас расплачусь!
– Умоляю тебя, удержись, mа fille! Побереги слезы для того, о чем я расскажу тебе теперь.
Она оборвала свой ликующий танец и с тревогой посмотрела на герцога.
– Я должен сообщить тебе, малютка, что твой отец скончался.
Щеки у нее вновь порозовели.
– Vraiment? – спросила она с интересом. – Вы его убили, монсеньор?
– Глубоко сожалею, дитя, но я его не убивал. Только подтолкнул его убить себя. Она вернулась к кушетке и села.
– Но расскажите же! – потребовала она. – Пожалуйста, побыстрее расскажите, монсеньор! Когда он себя убил?
– Во вторник, дитя. На суаре мадам Дюдеффан.
– Tiens! – Она сохранила полное равнодушие. – Но почему, enfin?
– Я счел, что земля носила его слишком долго, – ответил Эйвон.
– Это вы! Вы! – торжествуя, воскликнула она. – Вы хотели, чтобы он умер в тот вечер!
– Да, дитя.
– А Руперт был там? И леди Фанни? Как, наверное, Руперт был рад!
– Умеренно, дитя мое. Он не выразил и сотой доли кощунственного восторга, который, по-видимому, испытываешь ты.
Она вложила руку в его пальцы и доверчиво ему улыбнулась.
– Монсеньор, он был свиным отродьем. А теперь расскажите, как все произошло. Кто еще там был?
– Мы все, крошка, даже мосье Марлинг и милорд Меривейл. Ну а что до остальных, то Конде, супруги де ла Рок, Эгильоны, Сен-Виры, включая Армана, Лавулер, д'Анво, ну, словом, дитя, весь свет.
– А леди Фанни и остальные знали, что вы убьете свиное отродье?
– Малютка, прошу, не тверди направо и налево, что я его убил.
– Хорошо, монсеньор. Но они знали?
– Знали, что я намерен был нанести удар в этот вечер. И все были полны жаждой крови.
– Vraiment? Даже монсеньор Марлинг?
– Даже он, – кивнул Эйвон. – Видишь ли, mа fille, они все тебя любят. Она порозовела.
– О!.. А какой на вас был костюм, монсеньор?
– Вот он, женский ум, – прожурчал герцог. – Золотой. С изумрудами.
– Ага! Ужасно красивый наряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– И искренней! – быстро вставил Конде.
Его светлость кивнул.
– И искренней, принц. Но далее. Париж вскоре начал замечать ее сходство с Каином. Как, должно быть, он перепугался! Затем до слуха девочки дошло, что свет считает ее побочной дочерью Каина. – Он помолчал и поднес к губам платок. – Она любила человека, который был ее опекуном, – сказал он ровным голосом. – Его репутация давно погибла, но в ее глазах он был безупречен. Она называла его… сеньором.
Сен-Вир закусил нижнюю губу, но сидел спокойно и слушал словно бы с равнодушным интересом. На него было обращено много возмущенных взглядов, но он как будто не замечал их. В дверях Руперт любовно поглаживал эфес шпаги.
– Когда девочка узнала, что говорит о ней свет, – продолжал Эйвон, – она отправилась в дом Каина и спросила, правда ли, что она его незаконнорожденная дочь.
– Да? Allons? – воскликнул Конде.
– Он решил, что Случай наконец-то ему улыбнулся, и сказал девочке, что это правда. – Эйвон поднял ладонь, удерживая вскочившего на ноги Армана. – Он пригрозил разоблачить ее в глазах света как низкорожденную самозванку и… любовницу своего врага. Он сказал ей – он, ее отец! – что сделает это, что свет захлопнет двери перед ее опекуном за то, что он осмелился представить обществу свою любовницу, да еще такого происхождения.
Мадам де Сен-Вир теперь сидела в кресле совершенно прямо, вцепившись в ручки сведенными судорогой пальцами. Ее губы беззвучно шевелились. Она уже почти не владела собой, и было нетрудно догадаться, что эта часть истории была для нее совершенно новой.
– А, но каков подлец! – вскричал Лавулер.
– Погодите, мой милый Лавулер. Он был настолько добр, что предложил девочке выбор. Обещал хранить молчание, если она исчезнет из мира, в который только что вступила. – Взгляд Эйвона стал жестким, голос ледяным. – Я вам уже сказал, что она любила своего опекуна. Расстаться с ним, вернуться к прежней мерзкой жизни было для нее хуже смерти. Она ведь едва-едва пригубила чашу счастья.
В зале уже навряд ли остался хоть кто-то, кто не понимал бы, о ком идет речь. На многих лицах был написан ужас. Стояла мертвая тишина. Хонде наклонился вперед, его лицо было мрачным и тревожным.
– Но продолжайте! – сказал он резко. – Она… вернулась?
– Нет, принц, – ответил Эйвон.
– Но как же? – Конде вскочил с кресла.
– Принц, для тех, кто отчаялся, кто думает, что никому не нужен, чье сердце разбито, всегда есть выход.
Мадам Дюдеффан вздрогнула и прижала ладонь к глазам.
– Вы хотите сказать…
Эйвон указал на окно.
– Там, принц, неподалеку отсюда, струится река. Она поглотила много тайн, много трагедий. И эта девочка – просто еще одна трагедия, оборвавшаяся в ее волнах.
Раздался пронзительный, придушенный вопль. Мадам Сен-Вир встала, словно подчиняясь невидимой силе, и в безумии, спотыкаясь, побрела вперед.
– Ах нет, нет, нет! – простонала она. – Только не это! Только не это! Господи, где твое милосердие? Она не могла, не могла умереть! – Ее голос прервался, она вскинула руки и упала у ног Эйвона, задыхаясь в рыданиях.
Леди Фанни вскочила.
– Бедняжка! Нет-нет, мадам, она жива, клянусь! Да помогите же кто-нибудь! Мадам, мадам, успокойтесь!
Поднялся общий шум. Давенант утер вспотевший лоб.
– Бог мой, – произнес он хрипло. – Как все подстроено! Умный, хитрый дьявол!
Внезапно раздался недоуменный женский голос:
– Но я не понимаю… Как… что… Это конец истории?
Эйвон не повернул головы.
– Нет, мадемуазель. Я только ожидаю конца.
Стук упавшего кресла в нише заставил всех забыть о графине де Сен-Вир и оглянуться на графа. Едва его жена утратила контроль над собой, он вскочил, понимая, что ее рыдания окончательно его изобличили, и теперь он как безумный боролся с Меривейлом, засовывая руку в карман кафтана. Несколько мужчин бросились туда, но он вырвался, задыхаясь, с лицом, искаженным бешенством, и они увидели, что в руке он сжимает маленький пистолет.
Конде внезапно встал перед герцогом, загораживая его от пистолета.
Через несколько секунд все было кончено. Они услышали сумасшедший вопль Сен-Вира:
– Дьявол! Дьявол!
Оглушительно грохнул выстрел, закричала женщина, и Руперт быстро подошел и накрыл платком разбитую голову Сен-Вира. Они с Меривейлом нагнулись над трупом. Его светлость медленно подошел к ним, глядя на то, что минуту назад было Сен-Виром. В дальнем конце зала какая-то женщина забилась в истерике. Глаза его светлости встретились с глазами Давенанта.
– Я ведь говорил, что воздаяние будет полно поэтической справедливости, не так ли, Хью? – заметил он и вернулся к камину. – Мадемуазель, – он поклонился испуганной девице, которая спрашивала его о конце истории, – граф де Сен-Вир снабдил концом мою повесть.
Он взял пожелтелый листок с каминной полки, бросил его в огонь и засмеялся.
Глава 31
ЕГО СВЕТЛОСТЬ ГЕРЦОГ ЭЙВОН ВЫИГРЫВАЕТ ВСЕ
В деревню Бассинкур вновь въехал его светлость герцог Эйвон на наемной лошади. Он был облачен в панталоны коричневого сукна и кафтан из темно-лилового бархата с золотым шитьем. Сапоги со шпорами густо покрывала дорожная пыль, перчатки он держал в той же руке, что и длинный хлыст. С сомюрской дороги он въехал на рыночную площадь и натянул поводья, едва копыта его лошади застучали по неровному булыжнику. Жители деревни и крестьянки, приехавшие в Бассинкур на рынок, уставились на него с разинутыми ртами, как уже было однажды, и начали перешептываться.
Он направил лошадь шагом к домику кюре и остановил ее.
Его светлость посмотрел по сторонам, увидел поблизости мальчика и поманил его, а сам легко спрыгнул с седла.
Мальчик подбежал к нему.
– Будь любезен, отведи мою лошадь на постоялый двор и присмотри, чтобы ее поставили в стойло и напоили, – сказал его светлость и бросил мальчугану луидор.
– Да, милорд! Слушаюсь, милорд! – пробормотал мальчуган, зажимая монету в кулаке.
Его светлость открыл калитку, которая вела в сад кюре, и прошел по аккуратной дорожке к крыльцу. Как и в тот раз, его впустила розовощекая домоправительница и, узнав, низко присела.
– Bonjour, m'sieur! Господин кюре у себя в кабинете.
– Благодарю вас, – сказал его светлость, прошел следом за ней по коридорчику и на мгновение остановился на пороге кабинета, держа в руке треуголку.
Кюре учтиво приподнялся.
– Мосье? – Эйвон улыбнулся, и кюре быстро подошел к нему. – Eh, mon fils!
Эйвон пожал ему руку.
– Моя воспитанница, отче?
Кюре просиял.
– Бедняжечка! Да, сын мой, она у меня.
Эйвон еле слышно вздохнул.
– Вы сняли с моей души бремя… почти невыносимое, – сказал он.
Кюре улыбнулся.
– Сын мой, еще немного, и, думается, я нарушил бы свое обещание ей и написал бы вам. Она страдает, так страдает! А этот злодей? Сен-Вир?
– Мертв, mon риrе. Застрелился.
Де Бопре осенил себя крестным знамением.
– Сам, сын мой?
– Но не без моего содействия, – поклонился его светлость. – И я приехал… за мадемуазель де Сен-Вир.
– Это правда так? – с тревогой в голосе спросил де Бопре. – Вы уверены, герцог?
– Уверен. Весь Париж знает. О чем я позаботился.
Де Бопре схватил его руки и крепко пожал.
– Мосье, значит, вы привезли счастье бедной девочке. Господь многое простит вам за вашу доброту к ней. Она мне столько рассказывала! – Он ласково улыбнулся. – Вижу, у меня нет причин сожалеть о моем союзе… с Сатаной. Вы подарили ей жизнь, и даже больше.
– Отец мой, не советую вам верить всему, что рассказывает обо мне моя малютка, – сухо сказал Эйвон. – Она сочла нужным вознести меня на пьедестал, на котором мне сидится очень неловко.
Де Бопре открыл дверь.
– Нет, сын мой, она знает, какую жизнь вел «монсеньор», – сказал он, – А теперь идемте к ней. – Он проводил герцога в маленькую солнечную гостиную в глубине дома, на пороге произнес радостным тоном: – Petite, я привез к тебе гостя, – посторонился, пропуская Эйвона, а сам тихонько вышел и еще тише притворил за собой дверь. – Поистине Бог милосерд! – произнес он с глубокой верой и вернулся к себе в кабинет.
Леони сидела в гостиной у окна с книгой на коленях и, так как она тихо плакала, не сразу повернула голову. Послышались легкие, уверенные шаги, и любимый голос проговорил:
– Mа fille, что все это значит? Она вскочила с кресла и вскрикнула от радости и изумления.
– Монсеньор! – Она упала перед ним на колени, смеясь и плача, прижимая его руку к губам. – Вы приехали! Вы приехали ко мне!
Он нагнулся над ней, поглаживая ее кудри.
– Но разве я не говорил, mа fille, потерять меня тебе будет не так-то просто? Тебе следовало больше мне доверять, дитя. Тебе вовсе незачем было убегать.
Она встала и судорожно сглотнула.
– Монсеньор, я… я знаю! Я не могла… вы не понимаете! Нельзя было, моисеньор… Ах, монсеньор, зачем вы приехали?
– Чтобы отвезти тебя домой, малютка. Зачем бы еще?
Она замотала головой.
– Ни за что! Ни за что! Я н-не м-могу. Я ведь знаю, что…
– Сядь, дитя. Я столько должен рассказать тебе. Плачешь, mа mie? – Он поднес к губам ее ручку, и его голос стал очень нежным. – Тебе не из-за чего горевать, mignonne, клянусь! – Он усадил ее на кушетку и сел рядом, не выпуская ее руки. – Дитя, ты не побочная дочь и даже не дочь крестьян. Ты, как я знал с самого начала, Леони де Сен-Вир, законная дочь графа и его супруги Мари де Лепинас.
Леони растерянно заморгала.
– М-монсеньор? – еле выговорила она.
– Да, дитя мое, их дочь, – ответил граф и коротко рассказал ей историю ее рождения. Она смотрела на него округлившимися глазами, полураскрыв губы, а когда он умолк, долгую минуту не могла выговорить ни слова.
– Так… так, значит… я благородного рода! – прошептала она наконец. – Я… но это правда, монсеньор? Это правда?
– Иначе я не сказал бы тебе этого.
Она вскочила, раскрасневшись от волнения.
– Я благородного происхождения! Я… я мадемуазель де Сен-Вир! И я… я могу вернуться в Париж! Монсеньор, я сейчас расплачусь!
– Умоляю тебя, удержись, mа fille! Побереги слезы для того, о чем я расскажу тебе теперь.
Она оборвала свой ликующий танец и с тревогой посмотрела на герцога.
– Я должен сообщить тебе, малютка, что твой отец скончался.
Щеки у нее вновь порозовели.
– Vraiment? – спросила она с интересом. – Вы его убили, монсеньор?
– Глубоко сожалею, дитя, но я его не убивал. Только подтолкнул его убить себя. Она вернулась к кушетке и села.
– Но расскажите же! – потребовала она. – Пожалуйста, побыстрее расскажите, монсеньор! Когда он себя убил?
– Во вторник, дитя. На суаре мадам Дюдеффан.
– Tiens! – Она сохранила полное равнодушие. – Но почему, enfin?
– Я счел, что земля носила его слишком долго, – ответил Эйвон.
– Это вы! Вы! – торжествуя, воскликнула она. – Вы хотели, чтобы он умер в тот вечер!
– Да, дитя.
– А Руперт был там? И леди Фанни? Как, наверное, Руперт был рад!
– Умеренно, дитя мое. Он не выразил и сотой доли кощунственного восторга, который, по-видимому, испытываешь ты.
Она вложила руку в его пальцы и доверчиво ему улыбнулась.
– Монсеньор, он был свиным отродьем. А теперь расскажите, как все произошло. Кто еще там был?
– Мы все, крошка, даже мосье Марлинг и милорд Меривейл. Ну а что до остальных, то Конде, супруги де ла Рок, Эгильоны, Сен-Виры, включая Армана, Лавулер, д'Анво, ну, словом, дитя, весь свет.
– А леди Фанни и остальные знали, что вы убьете свиное отродье?
– Малютка, прошу, не тверди направо и налево, что я его убил.
– Хорошо, монсеньор. Но они знали?
– Знали, что я намерен был нанести удар в этот вечер. И все были полны жаждой крови.
– Vraiment? Даже монсеньор Марлинг?
– Даже он, – кивнул Эйвон. – Видишь ли, mа fille, они все тебя любят. Она порозовела.
– О!.. А какой на вас был костюм, монсеньор?
– Вот он, женский ум, – прожурчал герцог. – Золотой. С изумрудами.
– Ага! Ужасно красивый наряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49