О, бесспорно, тебя подвергли мучениям, но постарайся забыть! Съешь что-нибудь сладкое.
Леон выбрал пирожное и откусил кусочек.
– Вы всегда едите в Англии такое, монсеньор? – спросил он, указывая на ростбиф и пудинги.
– Всегда, дитя мое.
– Мне кажется, будет лучше, если мы тут не станем задерживаться, – заявил Леон. – Я уже сыт.
– Ну, так иди сюда. – Его светлость уже перешел к камину и сел на дубовую скамью.
Леон послушно сел рядом с ним.
– Да, монсеньор?
Эйвон поигрывал веером, у его рта залегли мрачные складки, он хмурился, и Леон ломал себе голову над тем, почему его господин вдруг рассердился на него. Внезапно Эйвон взял руку Леона и сжал ее прохладными сильными пальцами.
– Дитя мое, мне приходится положить конец маленькой комедии, которую мы с тобой разыгрывали. – Он помолчал, наблюдая, как большие глаза становятся все испуганнее. – Я очень привязан к Леону, дитя мое, но ему пора превратиться в Леони.
Маленькая рука в его пальцах задрожала.
– Мон… сеньор!
– Да, дитя мое. Видишь-ли, я знал это с первой минуты.
Леони замерла, глядя ему в глаза с выражением раненого зверька. Свободной рукой Эйвон потрепал ее по побелевшей щеке.
– Такого большого значения это все-таки не имеет, дитя мое, – сказал он ласково.
– Вы… вы не отошлете меня?
– Нет. Ведь я же тебя купил!
– Я… я смогу остаться вашим пажом?
– Пажом – нет, дитя мое. Я очень сожалею, но это невозможно.
Окостенение оставило тоненькую фигурку. С громким рыданием Леони уткнулась в обшлаг его рукава.
– Пожалуйста! Ну, пожалуйста!
– Дитя, сядь прямо! Я не желаю, чтобы мой кафтан был испорчен. Ты ведь не дослушал.
– И не буду, не буду! – донесся приглушенный голос. – Позвольте мне остаться Леоном! Пожалуйста, пусть я буду Леоном!
Его светлость приподнял ее голову.
– Ты будешь не моим пажом, а моей опекаемой, моей дочерью. Неужели это так ужасно?
– Я не хочу быть девушкой! Пожалуйста, монсеньор, пожалуйста! – Леони соскользнула со скамьи на пол и встала на колени, сжимая его руку. – Скажите «да», монсеньор, скажите «да»!
– Нет, моя малютка. Утри слезы и выслушай меня. Только не говори, что потеряла носовой платок!
Леони вытащила платок из кармана и вытерла глаза.
– Я не х-хочу быть девушкой!
– Вздор, дорогая моя. Быть моей воспитанницей куда приятнее, чем быть моим пажом.
– Нет!
– Ты забываешься, – сурово произнес герцог. – Я не терплю возражений.
Леони подавила новое рыдание.
– П-прошу… прошу прощения, монсеньор.
– Отлично. Едва мы приедем в Лондон, я отвезу тебя к моей сестре… нет, помолчи!.. леди Фанни Марлинг. Видишь ли, дитя, ты не можешь жить со мной, пока я не подыщу даму, которая… э… будет играть роль дуэньи.
– Не хочу! Не хочу!
– Ты сделаешь то, что я скажу, мое доброе дитя. Моя сестра оденет тебя в соответствии с твоим новым положением, научит тебя быть… девушкой. Ты научишься всему этому…
– Нет, никогда, никогда!
– …потому что я так велю. А затем, когда ты будешь готова, ты вернешься ко мне, и я представлю тебя высшему обществу.
Леони подергала герцога за руку.
– Я не поеду к вашей сестре! Я останусь просто Леоном. Вы не можете, монсеньор, заставить меня сделать по-вашему. Я не хочу!
Его светлость взглянул на нее с некоторым раздражением.
– Будь ты по-прежнему моим пажом, я бы знал, что с тобой делать!
– Да! Да! Побейте меня, если хотите, и позвольте мне остаться вашим пажом! Ну, пожалуйста, монсеньор.
– К несчастью, это невозможно. Вспомни, дитя мое, что ты принадлежишь мне и должна делать то, что я говорю.
Леони тут же скорчилась у лавки и разрыдалась, не выпуская его руки. Эйвон позволил ей плакать минуты три, а тогда отнял руку.
– Ты хочешь, чтобы я отослал тебя насовсем?
– Ax! – Леони подняла голову. – Монсеньор, вы этого не сделаете! Вы… нет, нет!
– В таком случае ты будешь неукоснительно меня слушаться. Так?
Наступило долгое молчание. Леони безнадежно всматривалась в карие холодные глаза. Губы у нее задрожали, по щеке сползла большая слеза.
– Да, монсеньор, – прошептала она и опустила кудрявую голову.
Эйвон нагнулся, обвил рукой тоненькую фигурку и привлек ее к себе.
– Такое разумное дитя! – сказал он шутливым тоном. – Ты научишься быть девушкой, чтобы порадовать меня, Леони.
Она прильнула к нему, пряди ее волос защекотали ему подбородок.
– А это… это обрадует вас, монсеньор?
– Больше всего на свете, дитя.
–Ну, тогда… я попытаюсь, – пробормотала Леони с надрывающим сердце вздохом. – Вы ос-оставите м-меня у в-вадгей сестры н-не-надолго?
– Только пока не найду тебе компаньонку. А тогда ты отправишься с ней в мое поместье и научишься делать реверансы, кокетничать веером, сюсюкать, хлопаться в обморок…
– Я… ни за что!
– Надеюсь, – сказал его светлость с легкой улыбкой. – Мое милое дитя, нет никаких причин так страдать!
– Я был Леоном столько… столько времени, И''мне будет очень трудно.
– Я тоже так думаю, – сказал Эйвон и забрал у нее смятый платок. – Но ты постараешься научиться всему, чему тебя будут учить, чтобы я мог гордиться своей воспитанницей.
– Гордиться, монсеньор?.. Мной?
– Это вполне возможно, дитя.
– Мне бы этого хотелось! – объявила Леони почти весело. – Я буду очень хорошей. Тонкие губы герцога дрогнули.
– Чтобы стать достойной меня? Жаль, что Хью этого не слышит.
– А он… он знает?
– Выяснилось, дитя мое, что он всегда это знал, Разреши мне заметить, что тебе следует встать с колен. Вот так. А теперь сядь.
Леони вновь села на скамью и испустила горестный вздох.
– Я должна буду носить юбки, и не говорить скверные слова, и все время проводить с какой-то женщиной. Это очень тяжело, монсеньор. Я не люблю женщин и хочу быть с вами.
– А я гадаю, что скажет о тебе Фанни? – заметил его светлость. – Моя сестра – женщина до кончика ногтей, Леони.
– Она похожа на вас? – спросила Леони.
– Как мне следует это понять? – осведомился герцог. – Она не похожа на меня, дитя. У нее золотые волосы и голубые глаза. Прошу прощения.
– Я сказала: ба!
– Ты как будто пристрастна к этому восклицанию. Благовоспитанной барышне оно совсем не к лицу. Ты будешь слушаться леди Фанни и не будешь ей дерзить и презирать ее из-за ее золотых волос.
– Конечно, не буду, – ответила Леони. – Она же ваша сестра, монсеньор. А я ей понравлюсь, как по-вашему? – Она тревожно поглядела на него.
– А почему бы и нет? – небрежно ответил герцог.
По лицу Леони скользнула улыбка.
– О… я не знаю, монсеньор.
– Она будет добра к тебе ради меня.
– Благодарю вас, – кротко произнесла Леони, опустив глаза.
Эйвон ничего не ответил, она посмотрела на него из-под ресниц, и на щеке заиграла ямочка. Тут Эйвон потрепал ее по кудрям, словно она все еще оставалась мальчиком.
– В тебе есть освежающая непосредственность, – сказал он. – Фанни попытается уподобить тебя образцовым благовоспитанным девицам. Этого, мне кажется, я не хотел бы.
– Нет, монсеньор. Я останусь сама собой. – Она поцеловала ему руку, и губы у нее задрожали. Она справилась с ними и улыбнулась сквозь слезы. – Вы забрали у меня платок, монсеньор.
Глава 10
ДОБРОДЕТЕЛЬ ЛЕДИ ФАННИ ОСКОРБЛЕНА
Леди Фанни Марлинг, расположившись на кушетке, изнывала от скуки. Она отложила сборник стихов, над которыми зевала, и начала играть золотым локоном, упавшим на кружева ее пеньюара. Она была в дезабилье: ненапудренные волосы небрежно убраны под кружевной чепчик, а его голубые ленты завязаны кокетливым бантом под подбородком. Пеньюар скрывал платье из голубой тафты с широким фишю на ее безупречных плечах, а так как комната, в которой она сидела, была отделана и обставлена в золотых, голубых и белых тонах, у нее имелись все основания одобрить и себя, и окружающую ее роскошь. И она была довольна, хотя предпочла бы, чтобы кто-нибудь еще разделял с ней это эстетическое удовольствие. И потому, когда она услышала звон колокольчика на входной двери, ее голубые глаза заблестели, и она взяла ручное зеркало.
Минуту спустя арапчонок, ее паж, постучал в дверь. Она положила зеркальце и повернулась к нему.
Помпей ухмыльнулся и закивал курчавой головой.
– К вам джентльмен, госпожа.
– Его имя?
Мягкий голос произнес за спиной пажа:
– Его имя, моя дорогая Фанни, Эйвон. Я счаестлив, что застал тебя дома.
Фанни вскрикнула, захлопала в ладоши и подбежала к нему.
– Джастин! Ты! Я восхищена! – Она не дала ему поцеловать ей кончики пальцев, а повисла у него на шее и расцеловала его. – Право же, я не видела тебя целую вечность. Повар, которого ты прислал, истинное чудо! Эдвард будет так тебе рад! Какие кушанья! А соус на моем последнем званом вечере был просто неописуем!
Герцог высвободился и встряхнул кружевом манжет.
– Эдвард и повар как-то странно переплелись, – заметил он. – Надеюсь, я нахожу тебя в добром здравии, Фанни?
– Да, о да! Джастин, ты и вообразить не можешь, как я рада, что ты вернулся! Право, я так без тебя тосковала! Ах, а что это? – Она увидела Леони, которая, закутанная в длинный плащ, в одной руке сжимала свою треуголку, а другой держалась за фалду герцога.
Его светлость разомкнул пальцы, вцепившиеся в его кафтан, и позволил Леони ухватить его руку.
– Это, моя дорогая, до вчерашнего дня было моим пажом, а теперь это моя воспитанница.
Фанни ахнула и попятилась.
– Твоя… твоя воспитанница! Этот мальчишка? Джастин, ты помешался!
– Нет, моя дорогая, нисколько. Прошу тебя благосклонно принять мадемуазель Леони де Бон-нар.
Щеки Фанни стали пунцовыми. Она выпрямилась во весь свой маленький рост, глаза исполнились гневной надменностью.
– Ах, вот как, сударь? Могу ли я узнать, почему ты привез свою… свою воспитанницу сюда?
Леони съежилась, но ничего не сказала. Голос Эйвона стал совсем шелковым.
– Я привез ее к тебе потому, Фанни, что она моя воспитанница, и потому, что у меня нет для нее дуэньи. Я думаю, она будет рада твоему обществу.
Тонкие ноздри Фанни расширились.
– Ты так думаешь? Джастин, да как ты смеешь! Как ты посмел привезти ее сюда! – Она топнула ногой. – Ты все испортил! Теперь я тебя ненавижу!
– Быть может, ты соблаговолишь уделить мне несколько минут для беседы наедине? – сказал его светлость. – Дитя мое, ты подождешь меня вот здесь. – Он пересек комнату и открыл дверь, за которой оказался небольшой кабинет. – Иди же, малютка.
Леони посмотрела на него с подозрением.
– А вы не уйдете?
– Не уйду.
– Обещайте! Вы должны обещать! Пожалуйста!
– Такая докучная страсть к клятвам и обещаниям! – вздохнул Эйвон. – Обещаю, дитя мое.
Только тут Леони выпустила его руку и вышла, Эйвон закрыл за ней дверь и обернулся к пылающей гневом сестре. Он извлек из кармана веер и раскрыл его.
– Ты большая дурочка, моя дорогая, – сказал он и направился к камину.
– Во всяком случае, я порядочная женщина. И я думаю, что ты поступил очень скверно и оскорбительно, явившись со своей… со своей…
– Да, Фанни? С моей?..
– С твоей вос-пи-тан-ни-цей! Это неприлично! Эдвард очень рассердится, а я тебя ненавижу!
– Теперь, когда ты излила свою ненависть, без сомнения, ты разрешишь мне объяснить. – Глаза его светлости совсем сощурились, а тонкие губы чуть-чуть искривились.
– Мне не нужны никакие объяснения! Я хочу, чтобы ты увел эту тварь!
– Когда я поведаю тебе всю историю, то уведу ее, если ты снова этого потребуешь, я ее уведу. Сядь, Фанни. Выражение оскорбленной добродетели меня нисколько не трогает.
Она негодующе опустилась в кресло.
– Ты ведешь себя возмутительно. Если вернется Эдвард, он придет в бешенство.
– Тогда будем надеяться, что он пока не вернется. Твой профиль обворожителен, дорогая, но я предпочел бы видеть оба твои глаза.
– Ах, Джастин! – Она сжала руки, забыв про свой гнев. – Ты думаешь, он все еще обворожителен? Когда утром я посмотрелась в зеркало, я, право, подумала, что у меня ужасный вид!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Леон выбрал пирожное и откусил кусочек.
– Вы всегда едите в Англии такое, монсеньор? – спросил он, указывая на ростбиф и пудинги.
– Всегда, дитя мое.
– Мне кажется, будет лучше, если мы тут не станем задерживаться, – заявил Леон. – Я уже сыт.
– Ну, так иди сюда. – Его светлость уже перешел к камину и сел на дубовую скамью.
Леон послушно сел рядом с ним.
– Да, монсеньор?
Эйвон поигрывал веером, у его рта залегли мрачные складки, он хмурился, и Леон ломал себе голову над тем, почему его господин вдруг рассердился на него. Внезапно Эйвон взял руку Леона и сжал ее прохладными сильными пальцами.
– Дитя мое, мне приходится положить конец маленькой комедии, которую мы с тобой разыгрывали. – Он помолчал, наблюдая, как большие глаза становятся все испуганнее. – Я очень привязан к Леону, дитя мое, но ему пора превратиться в Леони.
Маленькая рука в его пальцах задрожала.
– Мон… сеньор!
– Да, дитя мое. Видишь-ли, я знал это с первой минуты.
Леони замерла, глядя ему в глаза с выражением раненого зверька. Свободной рукой Эйвон потрепал ее по побелевшей щеке.
– Такого большого значения это все-таки не имеет, дитя мое, – сказал он ласково.
– Вы… вы не отошлете меня?
– Нет. Ведь я же тебя купил!
– Я… я смогу остаться вашим пажом?
– Пажом – нет, дитя мое. Я очень сожалею, но это невозможно.
Окостенение оставило тоненькую фигурку. С громким рыданием Леони уткнулась в обшлаг его рукава.
– Пожалуйста! Ну, пожалуйста!
– Дитя, сядь прямо! Я не желаю, чтобы мой кафтан был испорчен. Ты ведь не дослушал.
– И не буду, не буду! – донесся приглушенный голос. – Позвольте мне остаться Леоном! Пожалуйста, пусть я буду Леоном!
Его светлость приподнял ее голову.
– Ты будешь не моим пажом, а моей опекаемой, моей дочерью. Неужели это так ужасно?
– Я не хочу быть девушкой! Пожалуйста, монсеньор, пожалуйста! – Леони соскользнула со скамьи на пол и встала на колени, сжимая его руку. – Скажите «да», монсеньор, скажите «да»!
– Нет, моя малютка. Утри слезы и выслушай меня. Только не говори, что потеряла носовой платок!
Леони вытащила платок из кармана и вытерла глаза.
– Я не х-хочу быть девушкой!
– Вздор, дорогая моя. Быть моей воспитанницей куда приятнее, чем быть моим пажом.
– Нет!
– Ты забываешься, – сурово произнес герцог. – Я не терплю возражений.
Леони подавила новое рыдание.
– П-прошу… прошу прощения, монсеньор.
– Отлично. Едва мы приедем в Лондон, я отвезу тебя к моей сестре… нет, помолчи!.. леди Фанни Марлинг. Видишь ли, дитя, ты не можешь жить со мной, пока я не подыщу даму, которая… э… будет играть роль дуэньи.
– Не хочу! Не хочу!
– Ты сделаешь то, что я скажу, мое доброе дитя. Моя сестра оденет тебя в соответствии с твоим новым положением, научит тебя быть… девушкой. Ты научишься всему этому…
– Нет, никогда, никогда!
– …потому что я так велю. А затем, когда ты будешь готова, ты вернешься ко мне, и я представлю тебя высшему обществу.
Леони подергала герцога за руку.
– Я не поеду к вашей сестре! Я останусь просто Леоном. Вы не можете, монсеньор, заставить меня сделать по-вашему. Я не хочу!
Его светлость взглянул на нее с некоторым раздражением.
– Будь ты по-прежнему моим пажом, я бы знал, что с тобой делать!
– Да! Да! Побейте меня, если хотите, и позвольте мне остаться вашим пажом! Ну, пожалуйста, монсеньор.
– К несчастью, это невозможно. Вспомни, дитя мое, что ты принадлежишь мне и должна делать то, что я говорю.
Леони тут же скорчилась у лавки и разрыдалась, не выпуская его руки. Эйвон позволил ей плакать минуты три, а тогда отнял руку.
– Ты хочешь, чтобы я отослал тебя насовсем?
– Ax! – Леони подняла голову. – Монсеньор, вы этого не сделаете! Вы… нет, нет!
– В таком случае ты будешь неукоснительно меня слушаться. Так?
Наступило долгое молчание. Леони безнадежно всматривалась в карие холодные глаза. Губы у нее задрожали, по щеке сползла большая слеза.
– Да, монсеньор, – прошептала она и опустила кудрявую голову.
Эйвон нагнулся, обвил рукой тоненькую фигурку и привлек ее к себе.
– Такое разумное дитя! – сказал он шутливым тоном. – Ты научишься быть девушкой, чтобы порадовать меня, Леони.
Она прильнула к нему, пряди ее волос защекотали ему подбородок.
– А это… это обрадует вас, монсеньор?
– Больше всего на свете, дитя.
–Ну, тогда… я попытаюсь, – пробормотала Леони с надрывающим сердце вздохом. – Вы ос-оставите м-меня у в-вадгей сестры н-не-надолго?
– Только пока не найду тебе компаньонку. А тогда ты отправишься с ней в мое поместье и научишься делать реверансы, кокетничать веером, сюсюкать, хлопаться в обморок…
– Я… ни за что!
– Надеюсь, – сказал его светлость с легкой улыбкой. – Мое милое дитя, нет никаких причин так страдать!
– Я был Леоном столько… столько времени, И''мне будет очень трудно.
– Я тоже так думаю, – сказал Эйвон и забрал у нее смятый платок. – Но ты постараешься научиться всему, чему тебя будут учить, чтобы я мог гордиться своей воспитанницей.
– Гордиться, монсеньор?.. Мной?
– Это вполне возможно, дитя.
– Мне бы этого хотелось! – объявила Леони почти весело. – Я буду очень хорошей. Тонкие губы герцога дрогнули.
– Чтобы стать достойной меня? Жаль, что Хью этого не слышит.
– А он… он знает?
– Выяснилось, дитя мое, что он всегда это знал, Разреши мне заметить, что тебе следует встать с колен. Вот так. А теперь сядь.
Леони вновь села на скамью и испустила горестный вздох.
– Я должна буду носить юбки, и не говорить скверные слова, и все время проводить с какой-то женщиной. Это очень тяжело, монсеньор. Я не люблю женщин и хочу быть с вами.
– А я гадаю, что скажет о тебе Фанни? – заметил его светлость. – Моя сестра – женщина до кончика ногтей, Леони.
– Она похожа на вас? – спросила Леони.
– Как мне следует это понять? – осведомился герцог. – Она не похожа на меня, дитя. У нее золотые волосы и голубые глаза. Прошу прощения.
– Я сказала: ба!
– Ты как будто пристрастна к этому восклицанию. Благовоспитанной барышне оно совсем не к лицу. Ты будешь слушаться леди Фанни и не будешь ей дерзить и презирать ее из-за ее золотых волос.
– Конечно, не буду, – ответила Леони. – Она же ваша сестра, монсеньор. А я ей понравлюсь, как по-вашему? – Она тревожно поглядела на него.
– А почему бы и нет? – небрежно ответил герцог.
По лицу Леони скользнула улыбка.
– О… я не знаю, монсеньор.
– Она будет добра к тебе ради меня.
– Благодарю вас, – кротко произнесла Леони, опустив глаза.
Эйвон ничего не ответил, она посмотрела на него из-под ресниц, и на щеке заиграла ямочка. Тут Эйвон потрепал ее по кудрям, словно она все еще оставалась мальчиком.
– В тебе есть освежающая непосредственность, – сказал он. – Фанни попытается уподобить тебя образцовым благовоспитанным девицам. Этого, мне кажется, я не хотел бы.
– Нет, монсеньор. Я останусь сама собой. – Она поцеловала ему руку, и губы у нее задрожали. Она справилась с ними и улыбнулась сквозь слезы. – Вы забрали у меня платок, монсеньор.
Глава 10
ДОБРОДЕТЕЛЬ ЛЕДИ ФАННИ ОСКОРБЛЕНА
Леди Фанни Марлинг, расположившись на кушетке, изнывала от скуки. Она отложила сборник стихов, над которыми зевала, и начала играть золотым локоном, упавшим на кружева ее пеньюара. Она была в дезабилье: ненапудренные волосы небрежно убраны под кружевной чепчик, а его голубые ленты завязаны кокетливым бантом под подбородком. Пеньюар скрывал платье из голубой тафты с широким фишю на ее безупречных плечах, а так как комната, в которой она сидела, была отделана и обставлена в золотых, голубых и белых тонах, у нее имелись все основания одобрить и себя, и окружающую ее роскошь. И она была довольна, хотя предпочла бы, чтобы кто-нибудь еще разделял с ней это эстетическое удовольствие. И потому, когда она услышала звон колокольчика на входной двери, ее голубые глаза заблестели, и она взяла ручное зеркало.
Минуту спустя арапчонок, ее паж, постучал в дверь. Она положила зеркальце и повернулась к нему.
Помпей ухмыльнулся и закивал курчавой головой.
– К вам джентльмен, госпожа.
– Его имя?
Мягкий голос произнес за спиной пажа:
– Его имя, моя дорогая Фанни, Эйвон. Я счаестлив, что застал тебя дома.
Фанни вскрикнула, захлопала в ладоши и подбежала к нему.
– Джастин! Ты! Я восхищена! – Она не дала ему поцеловать ей кончики пальцев, а повисла у него на шее и расцеловала его. – Право же, я не видела тебя целую вечность. Повар, которого ты прислал, истинное чудо! Эдвард будет так тебе рад! Какие кушанья! А соус на моем последнем званом вечере был просто неописуем!
Герцог высвободился и встряхнул кружевом манжет.
– Эдвард и повар как-то странно переплелись, – заметил он. – Надеюсь, я нахожу тебя в добром здравии, Фанни?
– Да, о да! Джастин, ты и вообразить не можешь, как я рада, что ты вернулся! Право, я так без тебя тосковала! Ах, а что это? – Она увидела Леони, которая, закутанная в длинный плащ, в одной руке сжимала свою треуголку, а другой держалась за фалду герцога.
Его светлость разомкнул пальцы, вцепившиеся в его кафтан, и позволил Леони ухватить его руку.
– Это, моя дорогая, до вчерашнего дня было моим пажом, а теперь это моя воспитанница.
Фанни ахнула и попятилась.
– Твоя… твоя воспитанница! Этот мальчишка? Джастин, ты помешался!
– Нет, моя дорогая, нисколько. Прошу тебя благосклонно принять мадемуазель Леони де Бон-нар.
Щеки Фанни стали пунцовыми. Она выпрямилась во весь свой маленький рост, глаза исполнились гневной надменностью.
– Ах, вот как, сударь? Могу ли я узнать, почему ты привез свою… свою воспитанницу сюда?
Леони съежилась, но ничего не сказала. Голос Эйвона стал совсем шелковым.
– Я привез ее к тебе потому, Фанни, что она моя воспитанница, и потому, что у меня нет для нее дуэньи. Я думаю, она будет рада твоему обществу.
Тонкие ноздри Фанни расширились.
– Ты так думаешь? Джастин, да как ты смеешь! Как ты посмел привезти ее сюда! – Она топнула ногой. – Ты все испортил! Теперь я тебя ненавижу!
– Быть может, ты соблаговолишь уделить мне несколько минут для беседы наедине? – сказал его светлость. – Дитя мое, ты подождешь меня вот здесь. – Он пересек комнату и открыл дверь, за которой оказался небольшой кабинет. – Иди же, малютка.
Леони посмотрела на него с подозрением.
– А вы не уйдете?
– Не уйду.
– Обещайте! Вы должны обещать! Пожалуйста!
– Такая докучная страсть к клятвам и обещаниям! – вздохнул Эйвон. – Обещаю, дитя мое.
Только тут Леони выпустила его руку и вышла, Эйвон закрыл за ней дверь и обернулся к пылающей гневом сестре. Он извлек из кармана веер и раскрыл его.
– Ты большая дурочка, моя дорогая, – сказал он и направился к камину.
– Во всяком случае, я порядочная женщина. И я думаю, что ты поступил очень скверно и оскорбительно, явившись со своей… со своей…
– Да, Фанни? С моей?..
– С твоей вос-пи-тан-ни-цей! Это неприлично! Эдвард очень рассердится, а я тебя ненавижу!
– Теперь, когда ты излила свою ненависть, без сомнения, ты разрешишь мне объяснить. – Глаза его светлости совсем сощурились, а тонкие губы чуть-чуть искривились.
– Мне не нужны никакие объяснения! Я хочу, чтобы ты увел эту тварь!
– Когда я поведаю тебе всю историю, то уведу ее, если ты снова этого потребуешь, я ее уведу. Сядь, Фанни. Выражение оскорбленной добродетели меня нисколько не трогает.
Она негодующе опустилась в кресло.
– Ты ведешь себя возмутительно. Если вернется Эдвард, он придет в бешенство.
– Тогда будем надеяться, что он пока не вернется. Твой профиль обворожителен, дорогая, но я предпочел бы видеть оба твои глаза.
– Ах, Джастин! – Она сжала руки, забыв про свой гнев. – Ты думаешь, он все еще обворожителен? Когда утром я посмотрелась в зеркало, я, право, подумала, что у меня ужасный вид!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49