Порывшись в стенном шкафу, он отыскал макинтош, явно принадлежавший блудному Мортону, и отправился к "Джорджику". В такую погоду дома по ту сторону пруда различить довольно трудно, сколько ни всматривайся. Вулф, однако, разглядел вдали очертания гнезда цапли-рыболова на деревянном шесте. В этот момент изящная птица, темная от дождя, оказалась рядом с гнездом. Она принесла в клюве пучок прутиков и принялась старательно укладывать их, устраняя повреждения, нанесенные непогодой.
Пристроившись под деревом, Вулф смотрел невидящим взглядом на серые воды. Что же делать? Когда же отыщется Чика? По правде говоря, он понятия об этом не имел. Чувствовал лишь, что какая-то часть его "я" противится тому, чтобы выслеживать девушку. Ну а что, если она виновна во всех этих смертях – Аркуилло, Джуниора Руиза, Моравиа и Аманды? Конечно, все было бы гораздо проще, если бы он точно знал, что убийца – Сума. Но уверенности в этом не было. Более того, улики, хотя и косвенные, указывали на Чику. Обнаруженный им в вещевом отделеньице черного "Файерберда-87" обрывок опаленной огнем, но не обуглившейся декоративной ткани, которую Чика использует в своих скульптурах, недвусмысленно указывал на ее причастность к убийству. С другой стороны, его могли специально подбросить на место преступления. Или это пустая мысль, бессознательная попытка выгородить Чику? Все может быть, но поспешные выводы всегда опасны.
Вулф давно привык к туманным и запутанным делам, из которых, в общем-то, и состоит работа детектива. Но тут он столкнулся с чем-то иным, непривычным. И все из-за Чики, точнее, из-за его влечения к ней, которое давало о себе знать, поселившись в нем, как некое живое существо, самостоятельное и требовательное.
Но лучше уж размышлять о своем влечении в этой женщине – возможно, убийце, врагу, члену общества Черного клинка, – чем слишком долго задумываться над тем, что связано с огнем, сжегшим Аркуилло изнутри и превратившим его лицо в горящую массу.
Он уже много времени провел у пруда, впитывая в себя запахи весны, вслушиваясь в поскрипывание деревьев, в крики чаек и плеск воды. Его пальцы побелели от холода, а в травмированной ноге зашевелилась боль. Вздохнув, он поднялся и нехотя побрел в дом.
Через какое-то время Вулф услышал, как в дому подъехала машина. Он приблизился к окну, обращенному к главному входу. Уже почти стемнело, в доме горел свет, зажженный автоматическим реле. Вулф включил наружные фонари. Из отступившего сумрака выплыл подъездной путь с потрескавшимся асфальтовым покрытием, дорожка из мшистых камней, ведущая к парадной двери со старинными бронзовыми светильниками по обе стороны.
Вулф ожидал увидеть принадлежащий Стиви джип "Чероки", но вместо него к стоянке перед гаражом подрулил новенький, сверкающий черным лаком "корветт". Из автомобиля вынырнула фигура. Женская.
Вулф направился к входной двери и открыл ее навстречу ночному ветерку, на пороге вёсны не такому уже холодному. Он вышел на крыльцо, позволив двери с шумом захлопнуться за ним. Дождь к этому времени прекратился, но в воздухе висела всепроникающая сырость.
Следя за приближающейся по узкой дорожке женщиной, Вулф вдруг понял, что видит ее не впервые, и от осознания этого у него слегка закружилась голова.
Его взору открылось лицо, на котором выделялись блестевшие в свете фонарей большие черные глаза, высокие скулы, чувственный рот и маленький, но волевой подбородок. Густые прямые волосы, зачесанные назад и гривой ниспадающие на плечи, не скрывали высокого ясного лба. Одежда состояла из очень короткой черной юбки поверх черных лосин и просторного свитера горчичного цвета, под которым угадывались сильные плечи и высокая грудь. В ушах сверкали великолепные черные опалы. На стройных ногах красовались черные сапожки, руки были затянуты в черно-белые автомобильные перчатки из тонкой кожи. Шла она уверенной, почти агрессивной походкой.
Для Вулфа в этот миг сон, фантазия и реальность слились воедино. Растерянность, шок, ощущение вины и желание накрыли его с головой одной мощной горячей волной, ибо по ступенькам к нему поднималась Чика, известная ему как пособница Сумы, фотограф, художница, снайпер и возможная убийца четырех человек, японка Чика.
* * *
– Клубы, по-моему, тем и хороши, – заметил Торнберг Конрад III, раскуривая сигару, – что можно держать под контролем, кто в них входит, а кто выходит. – Когда-то весь мир был таким. Но с тех пор успело смениться целое поколение, и мне, наверное, пора избавляться от чувства, что раньше все было лучше. – Он с сердитым видом пыхнул сигарой. – Я в курсе всех научных новинок по части медицины, электроники, компьютеров и биотехники. Так что не думай, что я впадаю в старческий маразм.
– Да мне это и в голову не приходило, – сказала Стиви.
Губы Торнберга сложились в типичную для него холодную усмешку.
– Вы, леди, явно знаете толк в нарядах.
– Благодарю за комплимент, – ответила Стиви.
Она положила одну ногу на другую, устраиваясь в кресле поудобнее. Оставив Вулфа дома, она поехала не в город, а в аэропорт Ист-Хэмптона, затратив на дорогу всего десять минут. Там ее уже ждал личный самолет Торнберга.
Он с интересом наблюдал, как при затяжке кончик сигары разгорается до вишнево-красного цвета.
– Это так, особенно если учесть, что я послал за тобой самолет без всякого предупреждения. А опыт говорит мне, что надо ценить женщин, умеющих одеваться быстро и красиво, – продолжал он, подняв на нее взгляд и успев заметить на ее лице едва мелькнувшую улыбку. – Ты, несомненно, со мной не согласна.
Он расхохотался, но трудно было понять – от собственной шутки или же просто от ощущения своего превосходства над окружающими.
Клуб "Магнолиевая терраса", куда Торнберг пригласил Стиви, находился, строго говоря, не в Вашингтоне, а в сельской местности штата Виргиния. Он славился великолепным полем для гольфа, где в прошлом не раз проходили крупнейшие соревнования Ассоциации профессионального гольфа. Кроме того, клуб получил широчайшую известность благодаря своей школе верховой езды, давшей миру ряд лучших игроков в американское поло. Он, само собой разумеется, относился к числу полузакрытых в том смысле, что его членами не могли стать люди, не принадлежавшие к какому-нибудь старинному роду, даже если они и располагали деньгами и пользовались большим влиянием.
Торнберг и Стиви завтракали на широкой закрытой веранде главного здания клуба с традиционно тесовой обшивкой, общая площадь которого составляла тридцать тысяч квадратных футов. Многоскатная крыша с четырнадцатью коньками отличала его от всех соседних зданий. Почти во всех комнатах – широких и просторных – на стенах висели написанные маслом портреты отцов-основателей США. Часто по вечерам перед верандой в огромном внутреннем дворе, покрытом каменными плитами, играли оркестры, увеселяя многочисленную публику во время званых ужинов с танцами, которые клуб устраивал в благотворительных целях.
На принадлежавшей клубу территории в пятьсот акров были расположены семнадцать строений. Помимо гигантского главного здания, тут размещались конюшни, выгоны, роскошные коттеджи для гостей – собственность группы старейших членов клуба, скаковые круги, площадки для поло и, разумеется, прославленное поле для гольфа.
– Но я, опять же, люблю, когда со мной не соглашаются, – продолжал Торнберг. – Ничто так не взбадривает старое серое вещество, как словесная дуэль.
Он ловко стряхнул с сигары пепел в створку раковины.
– Понравился завтрак? Хорошо. Эти ипсуичские устрицы прямо из моря. Их доставляют сюда каждое утро на нашем самолете.
Он отвлекся, чтобы поприветствовать сенатора Доуда, председателя сенатской комиссии по контролю над вооружениями. С Доудом, как, впрочем, и почти со всеми ведущими членами конгресса, его связывала старая дружба.
– Полагаю, ты ждешь, когда же мы наконец заговорим о деле, – обратился Торнберг к Стиви, когда сенатор удалился.
– Я просто привыкаю к вам.
– Вот как? Это все, несомненно, твоя специальность психолога.
– Не просто психолога, а психоаналитика.
– Да-да, ты говорила уже, что у вас, психиатров, это так называется, – сказал он и небрежно махнул рукой, как бы давая понять, что вопрос исчерпан. – Терпение. Чертовски важно, скажу тебе, уметь выбрать наиболее подходящий момент для перехода речки вброд. – Торнберг покачал головой. – Я пытался научить этому своих ребят, но, боюсь, они не до конца усвоили мои уроки. – Он недовольно крякнул. – Раньше я считал своим злым роком мою первую жену, но в последнее время пришел к выводу, что мое потомство тоже отмечено этой печатью, – заметил он и откинулся в кресле. – Все мои дети, кроме Хэма. Из него вырос отличный парень. Герой Вьетнама, с первоклассными мозгами и потрясающе развитым чувством долга перед нашим родом. Любой отец мог бы гордиться таким сыном.
– Я рада, что вы так гордитесь по крайней мере одним из своих сыновей. А ему вы это говорили?
– Разумеется, нет, – отрезал Торнберг, стряхивая пепел с сигары. – Похвала только портит характер.
– Даже заслуженная?
У него возникло ощущение, будто она профессиональным жестом достала записную книжку и навострила карандаш. Она ему нравилась – умненькая, даже слишком. Но ему сейчас вовсе не требовалось, чтобы она выпендривалась перед ним и демонстрировала свой интеллект. Он выпрямился в кресле так неожиданно, что Стиви даже напряглась.
– Ну как, поговорим о деле? Опиши мне эмоциональное состояние Вулфа Мэтисона, – потребовал он.
Стиви переменила позу.
– Я хочу абсолютно четко знать, для чего все это нужно, – сказала она.
Торнберг смотрел на кончик своей сигары.
– Я рад, что ты так осмотрительна, – произнес он, бросив на нее острый взгляд и выпустив облако ароматного дыма.
– Это больше, чем осмотрительность, – пояснила Стиви. – Я чувствую ответственность. Вы попросили меня раскрыть, чем живет другой человек. Я не могу, не имею права делать это просто так, без основательных причин.
– Понятно. До сих пор я многое скрывал от тебя. Вполне сознательно, поскольку это и для тебя лучше, и соответствует правилам национальной безопасности. – Он затянулся и выпустил дым. – Лоуренс Моравиа был шпионом, Стиви, работал на правительство США. Он действовал на основе имеющейся в Вашингтоне информации, что кто-то выдает американские промышленные секреты японцам. И не просто японцам, а очень опасной японской организации, о которой я уже говорил, – "Тошин Куро Косай". – Произнося это название, он неодобрительно хмыкнул: – Ладно. Теперь, вырвав из меня это признание, ты, надеюсь, удовлетворена.
– Конечно, теперь мне легче, – отозвалась Стиви. – Но одно мне все-таки неясно. Если вы настолько цените Вулфа, то почему бы вам не переговорить с ним лично? К чему использовать меня в роли посредника?
– Ответ, дорогуша, прост. На этом основана вся разведка. Мэтисон, что называется, снабжен предохранителем. По соображениям безопасности он преднамеренно не имеет выхода на меня. И наоборот. – Увидев недоуменное выражение ее лица, он пояснил: – Проще говоря, если он попадется, то у него не будет сведений, которые вывели бы общество Черного клинка прямо на меня.
Стиви молчала, переваривая свалившуюся на нее информацию. Торнберг даже забеспокоился, не окажется ли все это для нее слишком неожиданным. На данной стадии ему не хотелось бы спугнуть ее.
– Стиви, – произнес он наконец, – уверяю тебя, что поставленная нами перед Мэтисоном задача – как раз то, что ему позарез нужно.
– Я понимаю, – отозвалась она.
– Ну а тогда я хотел бы услышать то, о чем просил, – сказал он, не выпуская сигару изо рта. – Мэтисон нужен мне для этого расследования, Стиви. Я не могу без него обойтись.
Она расслабилась в кресле, входя в знакомую роль психоаналитика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105