Как-то раз он на глазах у Торнберга переломил этими своими лапищами сук дерева толщиной с собственную ляжку. Торнберг переманил его к себе из полиции округа Колумбия, где Грэй повздорил со своим начальником-капитаном, которому злые языки наговорили, что его подчиненный "чрезмерно применяет силу против лиц, подозреваемых в правонарушениях". Такой человек в самый раз подходил Торнбергу.
– Да, – отозвался Торнберг, ворочая во рту сухим и шершавым языком. – Что такое?
Ему все еще казалось, что в воздухе висит этот тлетворный запах. Ее запах.
– Извините за беспокойство, сэр, – произнес Грэй, – но один из моих сотрудников заметил двух человек в лыжных шлемах-масках, и я подумал...
– Где? – спросил Торнберг, приняв вертикальное положение.
– В библиотеке внизу.
– Профессионалы?
– Высокого класса.
– Все еще в здании?
Грэй отрицательно покачал головой.
– Я сам, как только узнал, возглавил облаву, но они смылись. Прочесали территорию, а все без толку.
– Черт побери! – выругался Торнберг, вставая. – Почему твои люди не засекли посторонних раньше?
– С одной стороны, они каким-то образом обошли всю сигнализацию. А с другой – все наши внутренние видеокамеры выключаются с интервалом примерно минут двадцать. Этого времени им оказалось достаточно. Они наверняка заранее ознакомились с планом клиники.
Торнберг кивнул.
– Впрочем, не все еще пропало, – добавил Грэй. – Я хотел бы показать вам видеозапись.
Он провел босса по коридору, затем вниз, на первый этаж, в комнату охраны. Там он нажал пару кнопок на пульте, и на экране возникло черно-белое изображение с отпечатанными внизу датой и временем, показывающим часы, минуты и секунды.
– Вот, – сказал Грэй, тыкая в экран тупым указательным пальцем. – Сейчас вы как раз увидите, как он входит в рамку.
Торнберг смотрел: на экране вскоре появился неясный силуэт, он переместился справа налево в пределах поля съемки камеры, спрятанной в стене библиотеки. Из густой тени проступило скрытое маской лицо. Так уж получилось, что лицо оказалось почти перед самым объективом.
Наклонившись к полке, человек стянул с себя маску, чтобы лучше видеть, и его лицо возникло из темноты, словно светлячок в теплую летнюю ночь.
Палец Грэя ткнулся в кнопку, поставив видеозапись на паузу, и Торнберг четко увидел на экране лицо своего сына Хэмптона.
* * *
После того как они пришли в себя, Вулф долго стоял неподвижно, будто изваяние. Все еще разгоряченный, он ощущал, как их потные тела скользят друг о друга. Он открыл глаза, и взгляд его упал на его собственное отражение в зеркале и отражение Чики. Ему вспомнилась созданная ею конструкция, которую он увидел в потайной комнате Моравиа, и тут он понял, почему она тогда вызвала у него такое беспокойство. Странное дело, но Чика, похоже, будто воспользовалась своим даром предвидения, чтобы запечатлеть этот момент из будущего, момент, когда влюбленные представляют собой почти единое целое и когда только-только начинается процесс разъединения – самый сложный и таинственный момент, который он мог себе представить. Его изумление способностью Чики столь достоверно отобразить такой сокровенный миг исключило любую возможность недовольства тем, что она посмела открыто запечатлеть его.
Медленно, по-прежнему наслаждаясь друг другом, они встали на ноги. Чика поцеловала его мягкими, как бархат, губами.
– Мы такие похожие, ты и я. Наше место не здесь, Вулф. Но где же оно?
Они босиком прошли в ванную комнату. Душ в ней отсутствовал, стояла лишь каменная ванна с металлическим краном, из которого при повороте рукоятки текла клубящаяся паром горячая вода. Широкое окно по другую сторону ванны смотрело в сад, который, казалось, охватывал дом со всех сторон. Вулф ступил в ванну и поглядел в окно.
– Что там? – спросила Чика.
В тени двух огромных валунов он различил какое-то движение.
– Кто-то снаружи, – ответил Вулф, чувствуя, как, подобно взводимому курку, нарастает в нем напряжение.
Он направил туда биолуч "макура на хирума" и обнаружил какого-то неизвестного, а вслед за этим увидел, как из тени появился мужчина, направляющийся к дому. Теперь, разглядев черты его лица, Вулф узнал его, сопоставив с фотографией, которую в свое время показывал Шипли.
– Это твой брат Юджи, – сообщил он Чике.
– Юджи? – переспросила та, подходя к окну. – Почему он пришел сюда в середине дня?
Они вышли из ванной и проследовали через дом к черному ходу. Между братом и сестрой состоялся обмен приветствиями, показавшийся Вулфу хоть и не совсем лишенным родственных проявлений, но все же довольно формальным, учитывая их долгую разлуку. А вслед за этим Юджи сказал, что ищет Минако. Узнав, что здесь ее нет, он, волнуясь, рассказал, что ему стало известно: Достопочтенная Мать знает об измене Минако.
– Где сейчас Минако? – спросила Чика. – Вулф, она тебе что-нибудь говорила?
– Она сказала, что у нее назначена встреча с Достопочтенной Матерью, – вспомнил Вулф.
Кровь отхлынула от лица Чики.
– Боже мой! – только и воскликнула она.
Юджи стоял рядом с ней, оцепеневший, как в каком-то кошмарном сне, от которого невозможно пробудиться.
Вулф, разумеется, понимал, что произошло. Прознав об измене Минако, Достопочтенная Мать вызвала ее в храм Запретных грез. Вызвала в последний раз, чтобы либо убить на месте, либо, в соответствии со своими извращенными пристрастиями, высосать энергию "макура на хирума" из мозга Минако.
Токио – Вашингтон
– Кое в чем вы были правы и, думаю, правы и насчет всего остального, – сказал Сума.
Он смотрел на Достопочтенную Мать, сидящую на камне в саду позади храма Запретных грез. Она всегда напоминала ему дикого зверя: красивого и опасного, потому что невозможно предусмотреть его следующий шаг. Теперь казалось, что она придает жизнь самому камню, оживляет его, будто являясь некой мезоморфной формой, меняющей свой облик с той же легкостью, с какой человек меняет одежду.
Сума смотрел на нее и не знал, слушает она его или нет. Он покашлял немного.
– Например, когда я впервые встретила его, "макура на хирума" была у него в зачаточном состоянии. Вообще-то если бы вы не предупредили меня, что от него всего можно ожидать, то я поклялся бы, что даром ясновидения он не обладает. Я не ощущал никакой ауры, исходящей от него, ничего совсем не ощущал, а, как вам хорошо известно, определять силу ауры я прекрасно умею.
На лицо Достопочтенной Матери пал солнечный луч, пробившийся сквозь туман, небоскребы и дымку огромного индустриального города. Кожа на ее лице была совершенно чистой, без морщинок и пятнышек, словно у маленькой девочки. Густые, длинные, блестящие и без единой сединки волосы, зачесанные назад от высокого крутого лба, ниспадали до самой поясницы. Они были похожи на некое таинственное оружие неизвестного предназначения.
– Ты имеешь в виду, что он совсем чист?
– Как грифельная доска без единого иероглифа. Очень походит.
– Ну тогда он один из тех двоих, про которых Минако рассказывала мне в прошлом месяце, когда вернулась с задания из Камбоджи.
– Достопочтенная Мать, – вежливо возразил Сума, – Минако вернулась из Камбоджи свыше двадцати лет назад.
– Двадцать лет как двадцать минут, – задумчиво произнесла Достопочтенная Мать. – Какая для меня тут разница?
Она открыла глаза, и Сума окаменел. Ему показалось, что он смотрит на солнце. От ее ауры исходил ослепительный блеск, способный выжечь глаза, может, и не в буквальном смысле, но если бы она решила их выжечь кому-нибудь, то выжгла бы непременно – в этом Сума ив капельки не сомневался. Она легко читала мысли собеседника и свободно могла помучить его или, наоборот, ублажить. В этом-то и заключалась, по мнению Сумы, ее самая великая сила: она была великолепным психологом.
– Достопочтенная Мать, хотя я и сделал все, чтобы расшевелить у Мэтисона, как вы наказывали, "макура на хирума", я тем не менее не могу с уверенностью сказать, каков будет результат. Хотя его аура теперь и находится в активном состоянии, я все еще не могу разобраться в ней. Поскольку в нее нельзя проникнуть, то невозможно и определить ее мощь.
– В таком случае весьма вероятно, что пробуждение ауры у этого человека предопределено самой судьбой, чего мы не смогли предусмотреть.
– Вполне возможно.
– Более чем возможно, Сума-сан, – уточнила Достопочтенная Мать. – Хотя ты и съездил в Нью-Йорк, будущее для меня все равно осталось зажатым в кулаке в скрытым от глаз.
Сума терпеливо ждал, пока Достопочтенная Мать не кончит говорить.
– К тому же еще весьма возможно, что его сила может одолеть мою.
– Да, это так. Достопочтенная Мать.
– Или даже одолеть силу Минако, чья "макура на хирума" с некоторых пор стала посильнее моей.
– Да, и одолеть Минако, – согласился Сума.
– Мне это говорит мое видение. Он единственный такой человек. – Она слегка отклонилась в тень. – Я это вижу очень четко. Сума-сан: он заявился сюда по мою душу. Мы должны быть начеку.
– Но как, Достопочтенная Мать? Ведь мы не сможем почувствовать его приближение. Он уничтожит нас.
– Нет, ты ошибаешься. – Она высунула кончик своего странного красного языка. – Для нас как раз настала самая подходящая пора.
Стиви Пауэрс любила останавливаться в Вашингтоне в отеле "Уиллард" не только потому, что он находился в деловой части города и был расположен неподалеку от Белого дома, что давало ощущение близкой причастности к высшей власти, но и потому, что его залы и коридоры напоминали ей роскошное убранство железнодорожных вагонов люкс, в которых она так любила ездить.
Если Аманда любила все, от чего можно было набраться ума, то Стиви предпочитала вращаться в обществе. Когда она узнала, что выйти замуж за богача еще не значит, что перед ней распахнутся двери в высшее общество, она страшно расстроилась. Это открытие стало для нее сокрушительным ударом. Члены семьи Мортона Донахью, может, и были состоятельными людьми, но они занимали не ту ступеньку социальной лестницы Филадельфии, какую нужно, и поэтому двери высшего общества оставались закрытыми для них, а следовательно, и для Стиви. Она оказалась напрочь отрезанной от общественной великосветской жизни и даже не представляла, что же такое можно предпринять, чтобы изменить положение. Если уж говорить по правде, то Стиви и психотерапией-то занялась только лишь потому, что, излечивая других людей без роду и племени, она тем самым лечила себя.
С Торнбергом она познакомилась через Аманду, а та знала его по Колумбийскому университету, где он прочел цикл лекций на юридическом факультете по приглашению попечительского совета за солидный денежный вклад в университетский фонд.
Нетрудно было догадаться, что привлекло ее в Торнберге: он легко мог очаровать и охмурить любого, да еще к тому же имел доступ в сверкающий мир власти, а против этого устоять она не могла. Торнберг оказал неоценимую услугу ее семье, создав Мортону солидную репутацию в Вашингтоне. Для Мортона это означало, что в последние два года он, по сути дела, безвылазно жил в Вашингтоне, но Стиви надеялась на еще большее.
Она научилась здраво и с выгодой для себя использовать истинный расклад вещей, а он оказался таким, что она больше не любила своего мужа. В сущности, она сомневалась даже в том, нравился ли он ей вообще. Ей было трудно разобраться, изменилась ли она за последние годы, или же изменился Мортон. Но все это мелочи. Главное заключалось в том, что Торнберг сумел с блеском протащить ее в высший свет, более того, он научил ее, как вести себя и лавировать в этом свете. В результате ее перестали чураться самые осторожные и щепетильные его представители. Вот почему она с таким нетерпением ждала каждой новой поездки в Вашингтон.
Она еще не привыкла к своему новому положению в обществе и, войдя как-то в конце напряженного дня в роскошный вестибюль отеля "Уиллард", спохватилась, что несет в руках тяжелые сумки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Да, – отозвался Торнберг, ворочая во рту сухим и шершавым языком. – Что такое?
Ему все еще казалось, что в воздухе висит этот тлетворный запах. Ее запах.
– Извините за беспокойство, сэр, – произнес Грэй, – но один из моих сотрудников заметил двух человек в лыжных шлемах-масках, и я подумал...
– Где? – спросил Торнберг, приняв вертикальное положение.
– В библиотеке внизу.
– Профессионалы?
– Высокого класса.
– Все еще в здании?
Грэй отрицательно покачал головой.
– Я сам, как только узнал, возглавил облаву, но они смылись. Прочесали территорию, а все без толку.
– Черт побери! – выругался Торнберг, вставая. – Почему твои люди не засекли посторонних раньше?
– С одной стороны, они каким-то образом обошли всю сигнализацию. А с другой – все наши внутренние видеокамеры выключаются с интервалом примерно минут двадцать. Этого времени им оказалось достаточно. Они наверняка заранее ознакомились с планом клиники.
Торнберг кивнул.
– Впрочем, не все еще пропало, – добавил Грэй. – Я хотел бы показать вам видеозапись.
Он провел босса по коридору, затем вниз, на первый этаж, в комнату охраны. Там он нажал пару кнопок на пульте, и на экране возникло черно-белое изображение с отпечатанными внизу датой и временем, показывающим часы, минуты и секунды.
– Вот, – сказал Грэй, тыкая в экран тупым указательным пальцем. – Сейчас вы как раз увидите, как он входит в рамку.
Торнберг смотрел: на экране вскоре появился неясный силуэт, он переместился справа налево в пределах поля съемки камеры, спрятанной в стене библиотеки. Из густой тени проступило скрытое маской лицо. Так уж получилось, что лицо оказалось почти перед самым объективом.
Наклонившись к полке, человек стянул с себя маску, чтобы лучше видеть, и его лицо возникло из темноты, словно светлячок в теплую летнюю ночь.
Палец Грэя ткнулся в кнопку, поставив видеозапись на паузу, и Торнберг четко увидел на экране лицо своего сына Хэмптона.
* * *
После того как они пришли в себя, Вулф долго стоял неподвижно, будто изваяние. Все еще разгоряченный, он ощущал, как их потные тела скользят друг о друга. Он открыл глаза, и взгляд его упал на его собственное отражение в зеркале и отражение Чики. Ему вспомнилась созданная ею конструкция, которую он увидел в потайной комнате Моравиа, и тут он понял, почему она тогда вызвала у него такое беспокойство. Странное дело, но Чика, похоже, будто воспользовалась своим даром предвидения, чтобы запечатлеть этот момент из будущего, момент, когда влюбленные представляют собой почти единое целое и когда только-только начинается процесс разъединения – самый сложный и таинственный момент, который он мог себе представить. Его изумление способностью Чики столь достоверно отобразить такой сокровенный миг исключило любую возможность недовольства тем, что она посмела открыто запечатлеть его.
Медленно, по-прежнему наслаждаясь друг другом, они встали на ноги. Чика поцеловала его мягкими, как бархат, губами.
– Мы такие похожие, ты и я. Наше место не здесь, Вулф. Но где же оно?
Они босиком прошли в ванную комнату. Душ в ней отсутствовал, стояла лишь каменная ванна с металлическим краном, из которого при повороте рукоятки текла клубящаяся паром горячая вода. Широкое окно по другую сторону ванны смотрело в сад, который, казалось, охватывал дом со всех сторон. Вулф ступил в ванну и поглядел в окно.
– Что там? – спросила Чика.
В тени двух огромных валунов он различил какое-то движение.
– Кто-то снаружи, – ответил Вулф, чувствуя, как, подобно взводимому курку, нарастает в нем напряжение.
Он направил туда биолуч "макура на хирума" и обнаружил какого-то неизвестного, а вслед за этим увидел, как из тени появился мужчина, направляющийся к дому. Теперь, разглядев черты его лица, Вулф узнал его, сопоставив с фотографией, которую в свое время показывал Шипли.
– Это твой брат Юджи, – сообщил он Чике.
– Юджи? – переспросила та, подходя к окну. – Почему он пришел сюда в середине дня?
Они вышли из ванной и проследовали через дом к черному ходу. Между братом и сестрой состоялся обмен приветствиями, показавшийся Вулфу хоть и не совсем лишенным родственных проявлений, но все же довольно формальным, учитывая их долгую разлуку. А вслед за этим Юджи сказал, что ищет Минако. Узнав, что здесь ее нет, он, волнуясь, рассказал, что ему стало известно: Достопочтенная Мать знает об измене Минако.
– Где сейчас Минако? – спросила Чика. – Вулф, она тебе что-нибудь говорила?
– Она сказала, что у нее назначена встреча с Достопочтенной Матерью, – вспомнил Вулф.
Кровь отхлынула от лица Чики.
– Боже мой! – только и воскликнула она.
Юджи стоял рядом с ней, оцепеневший, как в каком-то кошмарном сне, от которого невозможно пробудиться.
Вулф, разумеется, понимал, что произошло. Прознав об измене Минако, Достопочтенная Мать вызвала ее в храм Запретных грез. Вызвала в последний раз, чтобы либо убить на месте, либо, в соответствии со своими извращенными пристрастиями, высосать энергию "макура на хирума" из мозга Минако.
Токио – Вашингтон
– Кое в чем вы были правы и, думаю, правы и насчет всего остального, – сказал Сума.
Он смотрел на Достопочтенную Мать, сидящую на камне в саду позади храма Запретных грез. Она всегда напоминала ему дикого зверя: красивого и опасного, потому что невозможно предусмотреть его следующий шаг. Теперь казалось, что она придает жизнь самому камню, оживляет его, будто являясь некой мезоморфной формой, меняющей свой облик с той же легкостью, с какой человек меняет одежду.
Сума смотрел на нее и не знал, слушает она его или нет. Он покашлял немного.
– Например, когда я впервые встретила его, "макура на хирума" была у него в зачаточном состоянии. Вообще-то если бы вы не предупредили меня, что от него всего можно ожидать, то я поклялся бы, что даром ясновидения он не обладает. Я не ощущал никакой ауры, исходящей от него, ничего совсем не ощущал, а, как вам хорошо известно, определять силу ауры я прекрасно умею.
На лицо Достопочтенной Матери пал солнечный луч, пробившийся сквозь туман, небоскребы и дымку огромного индустриального города. Кожа на ее лице была совершенно чистой, без морщинок и пятнышек, словно у маленькой девочки. Густые, длинные, блестящие и без единой сединки волосы, зачесанные назад от высокого крутого лба, ниспадали до самой поясницы. Они были похожи на некое таинственное оружие неизвестного предназначения.
– Ты имеешь в виду, что он совсем чист?
– Как грифельная доска без единого иероглифа. Очень походит.
– Ну тогда он один из тех двоих, про которых Минако рассказывала мне в прошлом месяце, когда вернулась с задания из Камбоджи.
– Достопочтенная Мать, – вежливо возразил Сума, – Минако вернулась из Камбоджи свыше двадцати лет назад.
– Двадцать лет как двадцать минут, – задумчиво произнесла Достопочтенная Мать. – Какая для меня тут разница?
Она открыла глаза, и Сума окаменел. Ему показалось, что он смотрит на солнце. От ее ауры исходил ослепительный блеск, способный выжечь глаза, может, и не в буквальном смысле, но если бы она решила их выжечь кому-нибудь, то выжгла бы непременно – в этом Сума ив капельки не сомневался. Она легко читала мысли собеседника и свободно могла помучить его или, наоборот, ублажить. В этом-то и заключалась, по мнению Сумы, ее самая великая сила: она была великолепным психологом.
– Достопочтенная Мать, хотя я и сделал все, чтобы расшевелить у Мэтисона, как вы наказывали, "макура на хирума", я тем не менее не могу с уверенностью сказать, каков будет результат. Хотя его аура теперь и находится в активном состоянии, я все еще не могу разобраться в ней. Поскольку в нее нельзя проникнуть, то невозможно и определить ее мощь.
– В таком случае весьма вероятно, что пробуждение ауры у этого человека предопределено самой судьбой, чего мы не смогли предусмотреть.
– Вполне возможно.
– Более чем возможно, Сума-сан, – уточнила Достопочтенная Мать. – Хотя ты и съездил в Нью-Йорк, будущее для меня все равно осталось зажатым в кулаке в скрытым от глаз.
Сума терпеливо ждал, пока Достопочтенная Мать не кончит говорить.
– К тому же еще весьма возможно, что его сила может одолеть мою.
– Да, это так. Достопочтенная Мать.
– Или даже одолеть силу Минако, чья "макура на хирума" с некоторых пор стала посильнее моей.
– Да, и одолеть Минако, – согласился Сума.
– Мне это говорит мое видение. Он единственный такой человек. – Она слегка отклонилась в тень. – Я это вижу очень четко. Сума-сан: он заявился сюда по мою душу. Мы должны быть начеку.
– Но как, Достопочтенная Мать? Ведь мы не сможем почувствовать его приближение. Он уничтожит нас.
– Нет, ты ошибаешься. – Она высунула кончик своего странного красного языка. – Для нас как раз настала самая подходящая пора.
Стиви Пауэрс любила останавливаться в Вашингтоне в отеле "Уиллард" не только потому, что он находился в деловой части города и был расположен неподалеку от Белого дома, что давало ощущение близкой причастности к высшей власти, но и потому, что его залы и коридоры напоминали ей роскошное убранство железнодорожных вагонов люкс, в которых она так любила ездить.
Если Аманда любила все, от чего можно было набраться ума, то Стиви предпочитала вращаться в обществе. Когда она узнала, что выйти замуж за богача еще не значит, что перед ней распахнутся двери в высшее общество, она страшно расстроилась. Это открытие стало для нее сокрушительным ударом. Члены семьи Мортона Донахью, может, и были состоятельными людьми, но они занимали не ту ступеньку социальной лестницы Филадельфии, какую нужно, и поэтому двери высшего общества оставались закрытыми для них, а следовательно, и для Стиви. Она оказалась напрочь отрезанной от общественной великосветской жизни и даже не представляла, что же такое можно предпринять, чтобы изменить положение. Если уж говорить по правде, то Стиви и психотерапией-то занялась только лишь потому, что, излечивая других людей без роду и племени, она тем самым лечила себя.
С Торнбергом она познакомилась через Аманду, а та знала его по Колумбийскому университету, где он прочел цикл лекций на юридическом факультете по приглашению попечительского совета за солидный денежный вклад в университетский фонд.
Нетрудно было догадаться, что привлекло ее в Торнберге: он легко мог очаровать и охмурить любого, да еще к тому же имел доступ в сверкающий мир власти, а против этого устоять она не могла. Торнберг оказал неоценимую услугу ее семье, создав Мортону солидную репутацию в Вашингтоне. Для Мортона это означало, что в последние два года он, по сути дела, безвылазно жил в Вашингтоне, но Стиви надеялась на еще большее.
Она научилась здраво и с выгодой для себя использовать истинный расклад вещей, а он оказался таким, что она больше не любила своего мужа. В сущности, она сомневалась даже в том, нравился ли он ей вообще. Ей было трудно разобраться, изменилась ли она за последние годы, или же изменился Мортон. Но все это мелочи. Главное заключалось в том, что Торнберг сумел с блеском протащить ее в высший свет, более того, он научил ее, как вести себя и лавировать в этом свете. В результате ее перестали чураться самые осторожные и щепетильные его представители. Вот почему она с таким нетерпением ждала каждой новой поездки в Вашингтон.
Она еще не привыкла к своему новому положению в обществе и, войдя как-то в конце напряженного дня в роскошный вестибюль отеля "Уиллард", спохватилась, что несет в руках тяжелые сумки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105