Взгляд его обращен в себя. Дважды, по слухам, его вызывали в Сити для объяснений. В Трейдерском зале шепотом произносят такую леденящую душу фразу, как «лишение права выкупа заложенного имущества». В нем вдруг просыпается тяга к путешествиям. Заглянув в финансовый департамент, Оливер обращает внимание на расходную ведомость, согласно которой мистер и миссис Сингл прожили три дня в «королевских апартаментах» «Гранд-отеля», каждый вечер принимая гостей. Оливер предполагает, что в роли миссис Сингл выступала Катрина из «Колыбели Кэт». Корешки талонов на бензин, сданные мистером Гассоном, шофером, показывают, что в Ливерпуль мистер и миссис ездили в «Роллс-Ройсе». Ливерпуль — стартовая площадка Тайгера. Именно там он, начинающий барристер, завоевал авторитет, защищая не самых последних представителей преступного мира. Путешествие следует через неделю после появления на Керзон-стрит трех широкоплечих господ из Турции в костюмах из блестящей материи, которые в регистрационной книге указали своим местом жительства Стамбул. Принимает их лично Тайгер, и Оливер может поклясться, что сквозь веджвудские двери слышит голоса Хобэна и Массингхэма, когда под каким-то предлогом заглядывает к Пэм Хосли, но Пэм, как обычно, не желает делиться тем, что знает.
— Там совещание, мистер Оливер. Боюсь, это все, что я могу сказать.
Все утро он нервно ждет вызова в кабинет отца, но напрасно. На ленч Тайгер отправляется в «Колыбель Кэт» вместе со своими крупногабаритными гостями, и они уже выходят на улицу, прежде чем Оливеру удается бросить на них взгляд. Когда несколько дней спустя он вновь проверяет расходы Тайгера, то несколько раз обнаруживает слово «Стамбул». Массингхэм возобновляет свои поездки. Теперь путь его лежит в Брюссель, на Северный Кипр, на юг Испании, где офшорная компания «Хауз оф Сингл» недавно приобрела сеть дискобаров, таймшерных комплексов и казино. А поскольку в Трейдерском зале Массингхэма полагают лакмусовой бумажкой, все только и гадают, чего он так сияет, какие секреты таятся в его черном брифкейсе?
Как-то вечером, когда Оливер уже закрывает стол, в дверях возникает Тайгер, чтобы предложить спуститься в «Колыбель Кэт» и поужинать вдвоем, как в давние времена. Кэт в клубе не просматривается. Оливер подозревает, что Тайгер попросил ее не выходить в зал. Их обслуживает Альварро, старший официант. Угловой столик, который всегда зарезервирован за Тайгером, купается в мягком красном свете. Тайгер останавливает свой выбор на утке и бордо. Оливер его поддерживает. Тайгер заказывает два салата, забыв, что Оливер терпеть не может салат. Как обычно, они начинают обсуждать любовную жизнь Оливера. Не желая признаться в разрыве с Ниной, Оливер предпочитает приукрасить их отношения.
— То есть ты наконец собираешься остепениться? — восклицает в удивлении Тайгер. — Святой боже! Я-то полагал, что ты останешься в холостяках лет до сорока.
— Наверное, в этих делах ничего нельзя планировать наперед, — отвечает Оливер, не моргнув глазом.
— Ты сообщил Евгению эту добрую весть?
— Каким образом? С ним нет связи.
Тайгер перестает жевать, возможно, показывая, что утка не так уж и хороша. Его брови сдвигаются к переносице. К облегчению Оливера, челюсти возобновляют движение. Утка все-таки хороша.
— Насколько мне помнится, ты бывал в его поместье, — говорит Тайгер. — Там, где он собирался выращивать виноград. Да?
— Это не поместье, отец. Горная долина с несколькими деревнями.
— Но дом-то, полагаю, приличный?
— Боюсь, что нет. Если исходить из наших стандартов.
— А проект-то реальный? Может он нас заинтересовать?
Оливер смеется, но его душа приходит в ужас при мысли о том, что тень Тайгера дотянется до Вифлеема.
— Боюсь, это мечта, ничего больше. Евгений не бизнесмен в нашем понимании этого слова. Деньги будут проваливаться, как в бездонный колодец.
— Почему так?
— Во-первых, он не просчитал стоимости инфраструктуры. — Оливер помнит жесткую оценку, которую дал проекту Хобэн. — Дороги, вода, перепланировка полей, бог знает что еще. Он думает, что сможет использовать местную рабочую силу, но она неквалифицированная, там четыре деревни, и их жители терпеть не могут друг друга. — Задумчивый глоток бордо, помогающий собраться с мыслями.
— Евгений не хочет модернизировать это место. Только думает, что хочет. Это фантазия. Он поклялся сохранить долину такой, как она есть, и при этом привнести современные методы хозяйствования и озолотить всех. Невозможно одно совместить с другим.
— Но он настроен серьезно?
— Абсолютно. Будь у него несколько миллиардов, он бы вбухал их в долину. Спроси его родственников. Они в ужасе.
Многочисленные врачи Тайгера советовали ему запивать вино таким же количеством минеральной воды. Зная об этом, Альварро ставит вторую бутылку «Эвиа-на» на розовую дамасскую скатерть.
— А Хобэн? — спрашивает Тайгер. — Ты с ним тоже работал. Что он за человек? Не туповат? Знает свое дело?
Оливер мнется. Как правило, возникшая у него неприязнь к человеку угасает через несколько минут, но Хобэн — исключение.
— Я не так часто общался с ним. Рэнди знает его лучше меня. Мне он представляется одиноким волком. Всегда хочет урвать себе побольше. Но парень ничего. По-своему.
— Рэнди говорит мне, что он женат на любимой дочери Евгения.
— Я впервые слышу, что Зоя — его любимая дочь, — протестует Оливер. — Евгений гордится своими детьми. И всех любит одинаково. — Но при этом пристально наблюдает за Тайгером, вернее, за отражением последнего в розовом зеркале на стене, и догадывается: он знает, Хобэн рассказал ему и о письме, и о бумажном сердце. Тайгер кладет в рот кусочек утки, запивает бордо, потом минеральной водой, касается губ салфеткой.
— Скажи мне, Оливер, старик Евгений что-нибудь говорил тебе о его морских связях?
— Только о том, что учился в нахимовском училище и какое-то время служил в российском флоте. И что море у него в крови. Как и горы.
— Он никогда не упоминал, что однажды держал в кулаке весь черноморский торговый флот?
— Нет. Но о Евгении все узнаешь постепенно, в зависимости от того, чем он решил поделиться с тобой.
Следует пауза, в течение которой Тайгер ведет диалог с самим собой, после чего озвучивает решение, не объясняя обусловивших его причин:
— Да, я думаю, пока мы дадим Рэнди волю, если ты не возражаешь. Ты перехватишь вожжи, когда проект сдвинется с места. — Отец и сын стоят на тротуаре Саут-Одли-стрит и восхищаются звездным небом. — И приглядывай за своей Ниной, старина, — наставляет его Тайгер. — Кэт о ней самого высокого мнения. Я тоже.
Еще месяц, и, к нескрываемой ярости Массингхэма, Почтальона направляют в Стамбул, где разбили свой шатер Евгений и Михаил.
Глава 9
Хмарь мокрой турецкой зимы. Евгений выглядит таким же тусклым и землистым, как и окружающие его мечети. Он обнимает Оливера, сила его рук уполови-нилась, с неприязнью читает письмо Тайгера, передает Михаилу, делящему с ним унижение ссылки. Арендованный ими дом находится на новой окраине азиатской части Стамбула, отделка его не закончена, вокруг горы строительного мусора. Не завершено строительство окружающих улиц, торговых центров, банкоматов, бензоколонок, кафе быстрого обслуживания. Все пустует, все приходит в упадок, пока жуликоватые подрядчики, возмущенные жильцы и невозмутимые оттоманские бюрократы выясняют отношения в каком-нибудь древнем здании суда. Затягивающиеся на годы процессы — обычное дело для этого ревущего, никогда не засыпающего, задыхающегося от транспортных пробок города с населением в шестнадцать миллионов человек, пусть их никто и никогда не пересчитывал. Евгений уже три или четыре раза успел повторить, что столько же народу во всей его любимой Грузии. Умиротворенность охватывает их лишь на один момент, когда тают последние проблески дня и друзья, усевшись на балконе под бездонным турецким небом, пьют ракию и вдыхают ароматы лайма и жасмина, которым каким-то чудом удается перебивать вонь недостроенной канализационной системы. Тинатин напоминает мужу, должно быть, в сотый раз, что перед ними то же Черное море, а Мингрелия — по другую сторону границы, даже если до границы — восемьсот миль горной местности, дороги во время вылазок курдов закрыты для проезда, а вылазки курдов — норма жизни. Тинатин готовит мингрельскую еду, Михаил ставит виниловые пластинки с мингрельской музыкой на старый граммофон с одной скоростью вращения, 78 оборотов, на обеденном столе навалены пожелтевшие грузинские газеты. Михаил носит пистолет в наплечной кобуре, прикрытой широким пиджаком, и еще один, размером поменьше, за голенищем сапога. Мотоцикла «БМВ», дочерей и внуков нет, за исключением Зои и маленького Павла. Хобэн колесит по свету. Он то в Вене, то в Одессе, то в Ливерпуле. Как-то днем заявляется без предупреждения, уводит Евгения на улицу, и они долго ходят по бетону незаасфальтированной мостовой с наброшенными на плечи пиджаками, Евгений — наклонив голову, поникнув плечами, словно заключенный, каким он когда-то был, а маленький Павел молча семенит следом. Зоя — женщина в ожидании, и ждет она Оливера. Ждет глазами, ждет большим расплывающимся телом, высмеивая новую суперматериалистичную Россию, цитируя подробности разворовывания государственной собственности, фамилии новых миллиардеров и жалуясь на лодос, южный турецкий ветер, от которого у нее жутко болит голова всякий раз, когда ей не хочется что-то делать. Иногда Тинатин говорит ей: найди себе занятие, поиграй с Павлом, прогуляйся. Она подчиняется, но быстро приходит домой, жалуясь на лодос.
— Я стану наташей, — объявляет она в паузе, которую и создала.
— Что такое «наташа»? — Оливер спрашивает Тинатин.
— Русская проститутка, — устало отвечает Тинатин. — Наташа — это имя, которым турки называют наших проституток.
— Тайгер сказал мне, что мы возвращаемся в бизнес, — говорит Оливер Евгению, улучив момент, когда Зоя уходит к русской гадалке.
Эта фраза погружает Евгения в глубокую тоску.
— Бизнес, — с горечью повторяет он. — Да, Почтальон. Мы занимаемся бизнесом. Оливер вдруг вспоминает, как Нина однажды объясняла ему, что и на русском и на грузинском это невинное английское слово стало синонимом преступной деятельности.
— Почему Евгений не возвращается в Грузию? — спрашивает он Тинатин, которая под неотрывным взглядом Зои лепит пирожки с рыбным фаршем, когда-то любимое блюдо Евгения.
— Евгений — это прошлое, Оливер, — отвечает она. — Те, кто остался в Тбилиси, не хотят делиться властью со стариком из Москвы, который потерял своих друзей.
— Я думал о Вифлееме.
— Евгений слишком много наобещал Вифлеему. Если он не приедет в золотой карете, на радушный прием рассчитывать не приходится.
— Хобэн построит ему золотую карету, — предрекает Зоя, приложив руку ко лбу, дабы нейтрализовать действие лодоса. — Массингхэм будет кучером.
«Хобэн, — думает Оливер. — Более не Аликс. Хобэн — мой муж».
— У нас здесь тоже есть русские ивы, — рассказывает Зоя высокому окну.
— Растут ужасно быстро, непонятно зачем, потом умирают. У них белые цветы. Запах очень слабый.
— Ага, — откликается Оливер.
Его отель большой, западный, безликий. На третью ночь, в начале первого, он слышит стук в дверь. Они прислали шлюху, решает он, вспомнив очень уж масленую улыбку молодого консьержа. Но это Зоя, и он особо не удивляется. Она входит, но не садится. Номер маленький, свет очень яркий. Они стоят лицом к лицу у кровати, глядя друг на друга под льющимся с потолка сиянием.
— Не участвуй в этом деле с моим отцом, — говорит она ему.
— Почему?
— Оно против жизни. Хуже, чем кровь. Это грех.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю Хобэна. Я знаю твоего отца. Они могут владеть, они не могут любить даже своих детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55