Пожалуйста, Гарри, спросите его об этом от моего имени. Вновь отмечу, вы превосходно владеете турецким.
Консул обратился к капитану, капитан ответил, подкрепляя свои слова движениями рук и бровей, его глаза прятались за затемненными стеклами очков в золотой оправе.
— Следы от наручников уже были на запястьях нашего друга, когда он приземлился в аэропорту Далама-на, — должным образом переводил консул. — У капитана есть свидетель, который может подтвердить, что видел их.
— Приземлился на чем, Гарри, пожалуйста? Консул перевел вопрос.
— Он прибыл вечерним рейсом из Стамбула.
— Обычным рейсом? На обычном пассажирском самолете?
— «Турецкие авиалинии». Фамилия нашего друга есть в списке пассажиров. Капитан с радостью покажет его вам.
— И я с радостью взгляну на него, Гарри. Пожалуйста, скажите ему, что я потрясен усердием, с которым он выполняет свою работу.
Консул сказал. Капитан с достоинством принял комплимент Брока и продолжал выкладывать свои аргументы, которые тут же переводились на английский.
— Свидетель капитана — медицинская сестра, которая сидела в самолете рядом с нашим другом. Лучшая медицинская сестра региона, очень известная. Ее так озаботило состояние запястий нашего друга, что она умоляла его поехать с ней в клинику сразу после приземления, чтобы сделать перевязку. Он отказался. Заплетающимся языком. И по пьяни даже оттолкнул ее.
— Ай— Яй— Яй.
На возвышении по другую сторону ванны капитан разыгрывал описываемую им сцену: Уинзер, мешком сидящий в кресле самолетного салона, Уинзер, отмахивающийся от медсестры, всем сердцем стремящейся помочь ему, Уинзер, угрожающе поднимающий руку.
— Второй свидетель ехал с нашим другом в автобусе из аэропорта Даламана, — перевел консул следующую порцию информации, полученную от капитана.
— Так в город он приехал на автобусе? — радостно полюбопытствовал Брок с милой улыбкой. — Сначала обычный пассажирский рейс, потом обычный пассажирский автобус. Ну и ну. Он, между прочим, ведущий адвокат одной из самых крупных финансовых фирм лондонского Уэст-Сайда и, надо же, пользуется общественным транспортом. Рад это слышать. Пожалуй, по возвращении в Лондон следует прикупить их акций.
Но консул не отвлекался.
— Наш друг и второй свидетель сидели рядышком на заднем сиденье автобуса. Второй свидетель — вышедший в отставку полицейский, самый любимый полицейский здешних мест, отец крестьян. Он предложил нашему другу свежий инжир из пакета, который вез с собой. Наш друг чуть не полез на него с кулаками. У капитана есть произнесенные под присягой и подписанные показания этих двух важных свидетелей, а также водителя автобуса и стюардессы самолета. — Капитан замолчал на случай, если достопочтенный джентльмен, прибывший из Лондона, захочет задать вопрос. Но вопросов у Брока, похоже, не нашлось, и лишь улыбка, гуляющая по его лицу, выдавала безмерное восхищение. Улыбка эта подвигла капитана на новые подвиги. Он встал у мраморно-белых ног Уинзера и указал на израненные запястья.
— Далее, эти раны оставлены не турецкими наручниками, — в голосе консула не слышалось и намека на шутку. — Турецкие наручники видны сразу, потому что они более человечные, причиняют меньше вреда заключенному. Капитан предполагает, что нашего друга арестовали в другой стране, а потом он то ли бежал, то ли ему предложили покинуть эту страну. Капитан хотел бы знать, не числится ли за нашим другом преступлений, совершенных до того, как он прибыл в Турцию. А также не совершены ли эти преступления под действием алкоголя. Он хотел бы помочь вам в этом расследовании. Он очень уважает методы английской полиции. Он говорит, что нет такого преступления, которое он и вы на пару не смогли бы раскрыть.
— Скажите ему, что я очень польщен, пожалуйста, Гарри. Всегда приятно раскрыть преступление, даже если это всего лишь самоубийство. Однако в части преступлений, совершенных нашим другом в других странах, я должен его разочаровать. По всем документам наш друг кристально чист.
Перевод последней тирады прервали гулкие удары в стальную дверь. Директор больницы поспешил ее открыть, и в морг ввалился усталый курд с ведром льда и клизменной трубкой. Сунул один конец трубки в ванну, засосал второй, и талая вода полилась из ванны на пол и по канавкам в полу — к канализационному стоку. Курд вывалил свежий лед в ванну и удалился. Консул метнулся за ним, согнувшись пополам, зажимая рот рукой.
— Я не бледный. Это освещение, — хрипловатым шепотом заверил он Брока, когда вернулся.
Возвращение консула, видимо, разозлило мэра, потому что он вдруг начал возмущаться на ломаном английском. Крепко сложенный, с фигурой камнетеса, говорил он яростно, словно обращаясь к группе забастовщиков, размахивая могучими руками, указывая то на труп, то на забранное решеткой окно, за которым лежал вверенный ему город.
— Наш друг быть самоубийца, — негодующе прокричал он! — Наш друг быть вор. Это не наш друг. Он украсть наша лодка. Он плавать на лодке мертвый. Он быть алкоголик. В лодке быть также бутылка виски. Пустая. Какой пистолет проделать такую дыру? — риторически вопросил он, ткнув мясистым пальцем в размозженную голову бедняги Уинзера. — В этом городе, пожалуйста, у кого быть такие большие пистолеты? Ни у кого. Мы иметь только маленькие пистолеты.
Это быть английский пистолет. Этот англичанин напиваться, красть нашу лодку, стрелять в себя. Алкоголик. Самоубийца. Все.
Брок, не поведя и бровью, все с той же доброй улыбкой наблюдал за этим взрывом эмоций.
— Я вот думаю, не могли бы мы вернуться чуть назад, Гарри, — предложил он. — При условии, что вы пришли в себя.
— Как вам будет угодно, — с тяжелым вздохом ответил консул, промокнув рот бумажной салфеткой.
— Как мы слышали, наш друг прилетел сюда внутренним пассажирским рейсом из Стамбула, а потом приехал из Даламана на общественном автобусе. Потом застрелился, так? Любопытно узнать, а почему он это сделал? Почему вообще приехал сюда? Хотел встретиться с друзьями? Снял номер в одном из прекрасных отелей города? Где предсмертная записка? Большинство англичан-самоубийц черкают пару строчек перед тем, как уйти из этого мира. Где он взял пистолет? Где теперь этот пистолет? Или они забыли показать его нам?
Внезапно заговорили все: директор больницы, главный врач, капитан и несколько сопровождающих мэра, причем каждый стремился перекричать соседа.
— Предсмертной записки нет, и капитан не рассчитывал ее найти, — переводил консул, вычленяя голос капитана из общего хора. — Человек, который крадет лодку, берет с собой в море бутылку виски и выпивает ее, не в состоянии что-то написать. Вы интересуетесь мотивом. Наш друг был нищим. Был дегенератом. Был сбежавшим преступником. Был извращенцем.
— Еще и это, Гарри? Святой боже! Почему у них сложилось такое впечатление?
— У полиции есть показания нескольких симпатичных турецких рыбаков, к которым наш друг приставал на пристани ранним вечером и пытался соблазнить,
— монотонно бубнил консул. — Все ему отказали. Наш друг был отвергнутым гомосексуалистом, алкоголиком, беглецом от правосудия. Он решил свести счеты с жизнью. Купил бутылку виски, дождался темноты, украл лодку, вымещая этим злобу на мужчин, которые отказали ему, уплыл в море и застрелился. Пистолет упал в воду. В должное время ныряльщики его найдут. Сейчас в бухте слишком много прогулочных пароходов и лайнеров, и поиски пистолета затруднены. Где он взял пистолет? Капитан говорит, что это и неважно. Преступники — они везде преступники. Находят друг друга, продают друг другу оружие, это общеизвестно. Как ему удалось провезти на самолете пистолет из Стамбула? В багаже. Где его багаж? Поиски продолжаются. В этой стране они могут затянуться на тысячу лет.
Брок продолжил изучение тела Уинзера.
— Только мне представляется, Гарри, что это пуля с мягким наконечником, — заметил он. — Выходного отверстия нет, голову просто разнесло. Для этого необходима пуля типа дум-дум. Разрывная пуля.
Перевести консул не успел, потому что мэр вновь взорвался. Проницательность политика подсказала ему в отличие от его подчиненных, что хладнокровие Брока, мягко говоря, подозрительно. Он зашагал взад-вперед, привлекая к себе внимание. Англичане, жаловался он. Почему англичане полагают, что имеют полное право приезжать сюда, задавать вопросы, хотя они сами стали причиной проблем города? Почему этот английский педераст вообще приехал в наш город? Неужели он не мог выбрать другой город и там покончить с собой? Калкан? Каз? Почему он вообще приехал в Турцию? Почему не остался в Англии вместо того, чтобы портить людям отдых и бросать тень на репутацию нашего города?
Но и эту речь Брок воспринял благодушно. Это чувствовалось по легким кивкам, которые следовали, когда он признавал аргументы мэра, уважая местную мудрость и понимая возникшую дилемму. И здравомыслие, продемонстрированное Броком, дало результаты: мэр сначала прижал палец к губам, а потом, пусть и с усилием, заставил себя замолчать и остановиться, разве что несколько раз разрубил воздух ладонью. Капитану, однако, выдержки не хватило. Драматически вскинув руки, выставив вперед ногу, он короткими, рублеными предложениями обрисовал трагический финал.
— Наш друг пьян, — бесстрастно переводил консул. — Он в лодке. Бутылка виски пуста. У него депрессия. Он встает. Стреляет в голову. Пистолет падает в воду. Он падает в лодку, потому что мертв. Зимой мы найдем пистолет.
Брок все уважительно выслушал.
— Так мы можем взглянуть на лодку, не так ли, Гарри?
Мэр, сверкнув глазами, оживился.
— Лодка быть грязная! Слишком много крови! Хозяин лодки очень огорчиться, очень рассердиться! Очень набожный человек! Он сжег лодку. Зачем ему такая лодка? Страховка? Плевать он хотел на страховку!
* * *
Брок в одиночестве неспешно шагал по узким улочкам, изображая туриста, останавливался, чтобы обозреть артефакты Оттоманской империи, ковры, отражения в витринах маленьких магазинчиков. Консула он оставил в кабинете мэра за чашкой яблочного чая и обсуждением технических вопросов, в том числе приобретения цинкового гроба и формальностей, связанных с транспортировкой трупа после проведения вскрытия. Сославшись на необходимость купить подарок для несуществующей дочери, Брок отказался от предложения мэра разделить с ним ленч, поплатившись необходимостью выслушать длиннющую лекцию о превосходных магазинах города, среди которых пальму первенства, безусловно, держал бутик, оснащенный системой кондиционирования, принадлежащий племяннику мэра. Брок не чувствовал усталости и не собирался сбавлять привычного темпа. За последние семьдесят два часа он спал максимум шесть в самолетах, в такси, по дороге на торопливо созванные совещания, в Уайтхолле утром, в Амстердаме во второй половине дня, чтобы вечером попасть в роскошные сады гасиенды наркобарона в Марбелле, ибо осведомители у Брока были везде. Самые разные люди тянулись к нему по самым разным причинам. Даже в этом маленьком городке тертые жизнью хозяева магазинов и ресторанчиков, зазывая его к себе, замечали в нем что-то особенное, отчего делали паузу, прежде чем обратиться к нему повторно. Некоторые даже понижали в уме первоначальную цену, которую собирались запросить, откликнись он на их предложение. А когда Брок, пересекая улицу, чтобы посмотреть, кто бросится следом или резко остановится, весело махал им рукой и извиняющимся тоном говорил: «Может, в следующий раз», они чувствовали, что его отказ определенным образом подтверждает их интуитивную догадку, провожали его взглядом и потом время от времени оглядывали улицу, на случай, если он будет возвращаться тем же путем.
Добравшись до маленького рыбного порта с выкрашенным белой краской маяком, древним гранитным молом и шумными тавернами, он продолжал с интересом рассматривать все, что попадалось на глаза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Консул обратился к капитану, капитан ответил, подкрепляя свои слова движениями рук и бровей, его глаза прятались за затемненными стеклами очков в золотой оправе.
— Следы от наручников уже были на запястьях нашего друга, когда он приземлился в аэропорту Далама-на, — должным образом переводил консул. — У капитана есть свидетель, который может подтвердить, что видел их.
— Приземлился на чем, Гарри, пожалуйста? Консул перевел вопрос.
— Он прибыл вечерним рейсом из Стамбула.
— Обычным рейсом? На обычном пассажирском самолете?
— «Турецкие авиалинии». Фамилия нашего друга есть в списке пассажиров. Капитан с радостью покажет его вам.
— И я с радостью взгляну на него, Гарри. Пожалуйста, скажите ему, что я потрясен усердием, с которым он выполняет свою работу.
Консул сказал. Капитан с достоинством принял комплимент Брока и продолжал выкладывать свои аргументы, которые тут же переводились на английский.
— Свидетель капитана — медицинская сестра, которая сидела в самолете рядом с нашим другом. Лучшая медицинская сестра региона, очень известная. Ее так озаботило состояние запястий нашего друга, что она умоляла его поехать с ней в клинику сразу после приземления, чтобы сделать перевязку. Он отказался. Заплетающимся языком. И по пьяни даже оттолкнул ее.
— Ай— Яй— Яй.
На возвышении по другую сторону ванны капитан разыгрывал описываемую им сцену: Уинзер, мешком сидящий в кресле самолетного салона, Уинзер, отмахивающийся от медсестры, всем сердцем стремящейся помочь ему, Уинзер, угрожающе поднимающий руку.
— Второй свидетель ехал с нашим другом в автобусе из аэропорта Даламана, — перевел консул следующую порцию информации, полученную от капитана.
— Так в город он приехал на автобусе? — радостно полюбопытствовал Брок с милой улыбкой. — Сначала обычный пассажирский рейс, потом обычный пассажирский автобус. Ну и ну. Он, между прочим, ведущий адвокат одной из самых крупных финансовых фирм лондонского Уэст-Сайда и, надо же, пользуется общественным транспортом. Рад это слышать. Пожалуй, по возвращении в Лондон следует прикупить их акций.
Но консул не отвлекался.
— Наш друг и второй свидетель сидели рядышком на заднем сиденье автобуса. Второй свидетель — вышедший в отставку полицейский, самый любимый полицейский здешних мест, отец крестьян. Он предложил нашему другу свежий инжир из пакета, который вез с собой. Наш друг чуть не полез на него с кулаками. У капитана есть произнесенные под присягой и подписанные показания этих двух важных свидетелей, а также водителя автобуса и стюардессы самолета. — Капитан замолчал на случай, если достопочтенный джентльмен, прибывший из Лондона, захочет задать вопрос. Но вопросов у Брока, похоже, не нашлось, и лишь улыбка, гуляющая по его лицу, выдавала безмерное восхищение. Улыбка эта подвигла капитана на новые подвиги. Он встал у мраморно-белых ног Уинзера и указал на израненные запястья.
— Далее, эти раны оставлены не турецкими наручниками, — в голосе консула не слышалось и намека на шутку. — Турецкие наручники видны сразу, потому что они более человечные, причиняют меньше вреда заключенному. Капитан предполагает, что нашего друга арестовали в другой стране, а потом он то ли бежал, то ли ему предложили покинуть эту страну. Капитан хотел бы знать, не числится ли за нашим другом преступлений, совершенных до того, как он прибыл в Турцию. А также не совершены ли эти преступления под действием алкоголя. Он хотел бы помочь вам в этом расследовании. Он очень уважает методы английской полиции. Он говорит, что нет такого преступления, которое он и вы на пару не смогли бы раскрыть.
— Скажите ему, что я очень польщен, пожалуйста, Гарри. Всегда приятно раскрыть преступление, даже если это всего лишь самоубийство. Однако в части преступлений, совершенных нашим другом в других странах, я должен его разочаровать. По всем документам наш друг кристально чист.
Перевод последней тирады прервали гулкие удары в стальную дверь. Директор больницы поспешил ее открыть, и в морг ввалился усталый курд с ведром льда и клизменной трубкой. Сунул один конец трубки в ванну, засосал второй, и талая вода полилась из ванны на пол и по канавкам в полу — к канализационному стоку. Курд вывалил свежий лед в ванну и удалился. Консул метнулся за ним, согнувшись пополам, зажимая рот рукой.
— Я не бледный. Это освещение, — хрипловатым шепотом заверил он Брока, когда вернулся.
Возвращение консула, видимо, разозлило мэра, потому что он вдруг начал возмущаться на ломаном английском. Крепко сложенный, с фигурой камнетеса, говорил он яростно, словно обращаясь к группе забастовщиков, размахивая могучими руками, указывая то на труп, то на забранное решеткой окно, за которым лежал вверенный ему город.
— Наш друг быть самоубийца, — негодующе прокричал он! — Наш друг быть вор. Это не наш друг. Он украсть наша лодка. Он плавать на лодке мертвый. Он быть алкоголик. В лодке быть также бутылка виски. Пустая. Какой пистолет проделать такую дыру? — риторически вопросил он, ткнув мясистым пальцем в размозженную голову бедняги Уинзера. — В этом городе, пожалуйста, у кого быть такие большие пистолеты? Ни у кого. Мы иметь только маленькие пистолеты.
Это быть английский пистолет. Этот англичанин напиваться, красть нашу лодку, стрелять в себя. Алкоголик. Самоубийца. Все.
Брок, не поведя и бровью, все с той же доброй улыбкой наблюдал за этим взрывом эмоций.
— Я вот думаю, не могли бы мы вернуться чуть назад, Гарри, — предложил он. — При условии, что вы пришли в себя.
— Как вам будет угодно, — с тяжелым вздохом ответил консул, промокнув рот бумажной салфеткой.
— Как мы слышали, наш друг прилетел сюда внутренним пассажирским рейсом из Стамбула, а потом приехал из Даламана на общественном автобусе. Потом застрелился, так? Любопытно узнать, а почему он это сделал? Почему вообще приехал сюда? Хотел встретиться с друзьями? Снял номер в одном из прекрасных отелей города? Где предсмертная записка? Большинство англичан-самоубийц черкают пару строчек перед тем, как уйти из этого мира. Где он взял пистолет? Где теперь этот пистолет? Или они забыли показать его нам?
Внезапно заговорили все: директор больницы, главный врач, капитан и несколько сопровождающих мэра, причем каждый стремился перекричать соседа.
— Предсмертной записки нет, и капитан не рассчитывал ее найти, — переводил консул, вычленяя голос капитана из общего хора. — Человек, который крадет лодку, берет с собой в море бутылку виски и выпивает ее, не в состоянии что-то написать. Вы интересуетесь мотивом. Наш друг был нищим. Был дегенератом. Был сбежавшим преступником. Был извращенцем.
— Еще и это, Гарри? Святой боже! Почему у них сложилось такое впечатление?
— У полиции есть показания нескольких симпатичных турецких рыбаков, к которым наш друг приставал на пристани ранним вечером и пытался соблазнить,
— монотонно бубнил консул. — Все ему отказали. Наш друг был отвергнутым гомосексуалистом, алкоголиком, беглецом от правосудия. Он решил свести счеты с жизнью. Купил бутылку виски, дождался темноты, украл лодку, вымещая этим злобу на мужчин, которые отказали ему, уплыл в море и застрелился. Пистолет упал в воду. В должное время ныряльщики его найдут. Сейчас в бухте слишком много прогулочных пароходов и лайнеров, и поиски пистолета затруднены. Где он взял пистолет? Капитан говорит, что это и неважно. Преступники — они везде преступники. Находят друг друга, продают друг другу оружие, это общеизвестно. Как ему удалось провезти на самолете пистолет из Стамбула? В багаже. Где его багаж? Поиски продолжаются. В этой стране они могут затянуться на тысячу лет.
Брок продолжил изучение тела Уинзера.
— Только мне представляется, Гарри, что это пуля с мягким наконечником, — заметил он. — Выходного отверстия нет, голову просто разнесло. Для этого необходима пуля типа дум-дум. Разрывная пуля.
Перевести консул не успел, потому что мэр вновь взорвался. Проницательность политика подсказала ему в отличие от его подчиненных, что хладнокровие Брока, мягко говоря, подозрительно. Он зашагал взад-вперед, привлекая к себе внимание. Англичане, жаловался он. Почему англичане полагают, что имеют полное право приезжать сюда, задавать вопросы, хотя они сами стали причиной проблем города? Почему этот английский педераст вообще приехал в наш город? Неужели он не мог выбрать другой город и там покончить с собой? Калкан? Каз? Почему он вообще приехал в Турцию? Почему не остался в Англии вместо того, чтобы портить людям отдых и бросать тень на репутацию нашего города?
Но и эту речь Брок воспринял благодушно. Это чувствовалось по легким кивкам, которые следовали, когда он признавал аргументы мэра, уважая местную мудрость и понимая возникшую дилемму. И здравомыслие, продемонстрированное Броком, дало результаты: мэр сначала прижал палец к губам, а потом, пусть и с усилием, заставил себя замолчать и остановиться, разве что несколько раз разрубил воздух ладонью. Капитану, однако, выдержки не хватило. Драматически вскинув руки, выставив вперед ногу, он короткими, рублеными предложениями обрисовал трагический финал.
— Наш друг пьян, — бесстрастно переводил консул. — Он в лодке. Бутылка виски пуста. У него депрессия. Он встает. Стреляет в голову. Пистолет падает в воду. Он падает в лодку, потому что мертв. Зимой мы найдем пистолет.
Брок все уважительно выслушал.
— Так мы можем взглянуть на лодку, не так ли, Гарри?
Мэр, сверкнув глазами, оживился.
— Лодка быть грязная! Слишком много крови! Хозяин лодки очень огорчиться, очень рассердиться! Очень набожный человек! Он сжег лодку. Зачем ему такая лодка? Страховка? Плевать он хотел на страховку!
* * *
Брок в одиночестве неспешно шагал по узким улочкам, изображая туриста, останавливался, чтобы обозреть артефакты Оттоманской империи, ковры, отражения в витринах маленьких магазинчиков. Консула он оставил в кабинете мэра за чашкой яблочного чая и обсуждением технических вопросов, в том числе приобретения цинкового гроба и формальностей, связанных с транспортировкой трупа после проведения вскрытия. Сославшись на необходимость купить подарок для несуществующей дочери, Брок отказался от предложения мэра разделить с ним ленч, поплатившись необходимостью выслушать длиннющую лекцию о превосходных магазинах города, среди которых пальму первенства, безусловно, держал бутик, оснащенный системой кондиционирования, принадлежащий племяннику мэра. Брок не чувствовал усталости и не собирался сбавлять привычного темпа. За последние семьдесят два часа он спал максимум шесть в самолетах, в такси, по дороге на торопливо созванные совещания, в Уайтхолле утром, в Амстердаме во второй половине дня, чтобы вечером попасть в роскошные сады гасиенды наркобарона в Марбелле, ибо осведомители у Брока были везде. Самые разные люди тянулись к нему по самым разным причинам. Даже в этом маленьком городке тертые жизнью хозяева магазинов и ресторанчиков, зазывая его к себе, замечали в нем что-то особенное, отчего делали паузу, прежде чем обратиться к нему повторно. Некоторые даже понижали в уме первоначальную цену, которую собирались запросить, откликнись он на их предложение. А когда Брок, пересекая улицу, чтобы посмотреть, кто бросится следом или резко остановится, весело махал им рукой и извиняющимся тоном говорил: «Может, в следующий раз», они чувствовали, что его отказ определенным образом подтверждает их интуитивную догадку, провожали его взглядом и потом время от времени оглядывали улицу, на случай, если он будет возвращаться тем же путем.
Добравшись до маленького рыбного порта с выкрашенным белой краской маяком, древним гранитным молом и шумными тавернами, он продолжал с интересом рассматривать все, что попадалось на глаза:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55