С утра до вечера в ту субботу ее не
было дома. Дайте поручение людям Соколянского. Мы должны знать, как и где
она провела тот день. Надо установить ее приятельницу, у которой, по ее
словам, она была, и затем ходила с нею в церковь Петра и Павла на вечернюю
службу. Хорошо бы отыскать отца Михаила, у него приход в селе, где она
родилась. Она сказала, что встретила его в церкви в ту субботнюю службу.
Ну и не лишне знать, в котором часу кончилась служба.
Скорик внимательно слушал, иногда коротко что-то записывал.
- Теперь вот что... - начал было Щерба и умолк, открыл ящик
письменного стола и достал оттуда что-то завернутое в свежий носовой
платок. То, что Щерба собирался сейчас поручить Скорику, было если не
незаконным, то не очень чистоплотным. Он хорошо понимал это, и ему не
хотелось приучать молодого следователя к подобным фокусам. Помимо этих
соображений имелось еще одно немаловажное: то, что он намеревался
осуществить, являлось непроцессуальным, в случае удачи не имело бы никакой
доказательной силы, любой судья утрет ему нос, потому что завернутый в
платок предметец, а именно коробочка-футляр от кассеты "Denon", не изъята
на месте происшествия, не найдена при обыске, т.е. не приобщена к делу
подобающим образом - с оформлением протокола. Ее Щербе вручили в частной
беседе, не имевшей никакого отношения к делу Шимановича. Единственное, чем
он оправдывался перед собой, была утешавшая мысль: подтвердись то, во что
он хоть и слабо, но поверил (потому, что обязан был верить всему), в
дальнейшем он найдет иную возможность закрепить версию чистенько,
доказательно, процессуально. Щерба развернул платок. - Виктор Борисович,
предвижу ваше удивление. Но ничего липовать мы не станем. Просто хочу
проверить одну свою мыслишку. Нужно отдать коробочку экспертам. На ней
могут быть "пальцы". Их надо снять и сравнить с теми, что на рулончиках
фотопленки из квартиры Шимановича. Вполне возможно, что мои предположения
полная чушь, это у каждого из нас случалось, и у вас будет... Футлярчик
этот в дело не попадет. А успокоиться хочу.
Не перебивая, Скорик выслушал тираду человека, за которым, знал, шла
репутация сильного и грамотного следователя. Спросить хотелось о многом,
но он сдержался и задал только один вопрос, кивнув на футлярчик:
- Чей он, Михаил Михайлович?
- Одного человека, не обижайтесь, я скажу вам попозже, - и осторожно,
держась за края платка, Щерба завернул прозрачную коробочку и протянул ее
Скорику...
43
Утром, не заходя на работу, Сергей Ильич отправился на автостанцию,
купил билет на рейсовый автобус "Подгорск - Ужва", и сев в полупустую
машину, стал ждать отправления. Шофер в кабине что-то жевал, не спешил,
хотя уже пора бы ло ехать, видно надеялся, что пассажиры еще подойдут.
Вчера и позавчера пришла почта из Литвы и Белоруссии, - ответы на
запросы Сергея Ильича из населенных пунктов Троки - Тракай. И - никаких
следов Бучинских: "Нет", "Не числятся", "Не проживали", "Не проживают",
"Не значатся". Ни огорчения, ни разочарования эти ответы у Сергея Ильича
не вызвали. Уж очень давно он привык к двум результатам в своей работе:
"да" - "нет". И многолетнее такое многообразие не порождало никаких
эмоций.
Сегодня он должен окончательно прояснить все, что касается Ульяны
Васильевны Бабич.
Автобус выбрался уже из сутолоки центра и катил по широким улицам
нового микрорайона, за которым начиналось рыжее поле.
Коротая время, Сергей Ильич думал о том, какие дальнейшие шаги
предпримет в поисках наследников 300.000 долларов, окажись Ульяна
Васильевна Бабич не тем лицом, которое он ищет. И еще он впервые подумал:
странно, что Бучинский не оставил завещания, как это принято на Западе,
тем более, что оказался человеком состоятельным. Уж он-то знал, кто должен
унаследовать все, что останется после его смерти. В чем же дело? Считал,
что совершенно одинок, завещать было некому?..
Постепенно по дороге в Ужву автобус заполнялся людьми, которых шофер
подбирал в привычных местах, обычно около сельмагов. В машине стало душно,
к тому же в салон откуда-то гнало горячий дух бензина. Сергею Ильичу
сделалось дурно, пытался все время вздохнуть полной грудью, перевести
дыхание, но не мог, что-то тяжко легло поперек горла, начиналась головная
боль. Хотелось крикнуть, чтоб остановили автобус, выскочить, лечь среди
поля, закрыв глаза, и дышать, дышать...
В таком состоянии он доехал до Ужвы, ни о чем стороннем уже не думая.
Тут же на площади, где была конечная остановка, он посидел на скамье,
передохнул, покурил и двинулся на Черешневую улицу.
Калитка дома номер пять оказалась запертой, окна затворены и за
стеклами видны были глухие шторы. Во дворе ни души. Постояв какое-то время
и убедившись, что дом пуст, Сергей Ильич направился к соседней, справа,
калитке, скобой поднял щеколду, вошел во двор и по шуршащей гравийной
дорожке поднялся на крылечко, постучал в крашеную белую дверь.
- Входите, открыто! - раздался голос.
Войдя, Сергей Ильич не сразу увидел в темноватой прихожей хозяина,
который склонившись, переливал из молочного бидона в трехлитровую банку
тягучий, приторно пахший цветами мед.
- Вы ко мне? - выпрямляясь и вытирая руки мокрой тряпкой, спросил
хозяин. - Проходите, - он первым прошел в дверь, распахнутую в светлую
кухню. И Сергей Ильич разглядел его - невероятно худого, плоскогрудого, в
старенькой желтой с коричневыми полосками сорочке, заправленной в
широченные брюки, державшиеся на подтяжках.
- Здравствуйте, - сказал Сергей Ильич. - Извините за вторжение. Я,
собственно, к соседке вашей, Ульяне Васильевне. Но там, по-моему, никого
нет.
- Никого, - сказал хозяин. - А вы, простите, откуда будете?
- Из области. Я юрист. Приехал по важному для нее делу.
- Ульяна в больнице. Инсульт у нее. Вас как звать?
- Сергей Ильич.
- А меня Марьян Зенонович.
- Как ее здоровье? - спросил Сергей Ильич.
- Плохо. Надежды мало.
- Марьян Зенонович, вы хорошо знали их семью, Ульяну Васильевну, ее
мужа? Понимаете, мне нужно кое-что уточнить о ее родне. Скажу вам
откровенно, речь идет о наследстве.
- Ишь ты, как! - хозяин весело вскинул руками. - Все расскажу, что
знаю, может и мне чего перепадет из наследства того, - он добродушно
рассмеялся и уже серьезно сказал: - Семью их знаю тридцать четыре года,
как переехали сюда в сорок шестом из Хабаровска, так мы рядом и живем,
строились тут разом. Я Антону помогал, Бабичу покойному, он мне.
Спрашивайте, скажу, что помню.
- Откуда они родом?
- Антон Бабич, значит муж Ульяны, коренной дальневосточник,
хабаровский. Рассказывал, что дед его из казаков уральских. В середине
прошлого века чуть ли не всей деревней переселились в дальневосточные края
с Урала.
- А Ульяна Васильевна?
- Тоже из тех мест. После революции оба оказались за границей, в
Хабине или Хибине, не помню точно.
- В Харбине, наверное?
- Наверное. Там познакомились, там и поженились. А уж после этой
войны, в сорок шестом вернулись. В родных местах, дальневосточных, что-то
не понравилось им, подались сюда. Так мы и познакомились.
- А детей у них нет?
- Нет. Как говорится, бог не дал.
- Марьян Зенонович, братья, сестры у Ульяны Васильевны есть?
- Одна сестра была, Мария, умерла еще в шестьдесят третьем. Тоже с
ними приехала, но жила в Подгорске.
- Ульяна Васильевна никогда не упоминала о какой-нибудь родне за
границей?
- Как не упоминала?! Рассказывала, что какой-то троюродный дядька,
царский офицер, ушел с белыми в этот Харбин, а потом уплыл в Америку, там
и помер. А сын его еще жив, в Америке, фермер, увезли его мальчонкой, он
моложе Ульяны лет вроде на пять. Письма ей пишет. Редко, правда, так через
год-два пришлет письмишко. За минувший год да за этот было письмо, как раз
за неделю до Ульяниной болезни.
- А как его фамилия?
- Вот этого не знаю. Мне-то фамилии ни к чему.
- Марьян Зенонович, а что потянуло Бабичей в наши края? Может быть,
какие-нибудь родственники нашлись тут?
- Ну что потянуло? Разве человек точно знает, почему ему другие места
повидать охота? Там жили они на одном краю земли, а тут уже другой ее
край. Интересно же, какой он, другой конец земли! А может, когда вернулись
из-за границы, неуютно им стало на прежнем, родном месте, - со значением
сказал он и взглянул на Сергея Ильича: понял ли тот, о чем речь. - А вот
родни тут у них никакой не было, знакомых никого, не то что души кровной.
Это точно знаю. Сперва одиноко жилось им, пока не обзнакомились. Ульяна
лаборанткой в поликлинике работала, а Антон бухгалтером на сахзаводе.
- Спасибо, Марьян Зенонович, - встал Сергей Ильич. - У меня к вам
просьба: то, ради чего я приехал сюда, пока в стадии изучения, все
проверяется, поэтому не хотелось бы, чтоб посторонние знали. Народ ведь у
нас любопытный, любит такие новости, пойдут слухи. А дело при проверке
может обернуться ошибкой.
- Это уж точно, что слухи любят у нас, - улыбнулся хозяин. - Мой
сосед, что с той стороны ульяниного дома, прослышал, что мед у меня берут
даже из Подгорска, тоже слух придумал: Марьян, мол, сахарным сиропом мед
разбавляет... Так что насчет вашего вопроса вы не беспокойтесь. Мы тут на
кухне с вами поговорили, на кухне все и останется, вьюшка в плите открыта,
через поддувало в дымоход и вытянет, в небо улетит, а там лови, -
засмеялся он, провожая Сергея Ильича до калитки...
Из Ужвы Сергей Ильич вернулся в половине третьего, с автостанции
трамваем поехал на работу, хотя чувствовал себя дурно, вяло, даже есть не
хотелось. Но придя к себе, заварил крепкого чая, достал из кейса
бутерброды, которыми снабдила ж ена, и заставил себя поесть, а чаю выпил
даже два стакана - один сладкий, другой без сахара, чтоб ощутить вкус
первой заварки.
Потом, покуривая, он думал о том, что фамилию Бабич с
генеалогического древа Михаила Бучинского теперь можно отрубить. По всем
признакам тут однофамильцы. Михаил Бучинский - из этих мест, галицийских
корней, а тот Бучинский, - родственник Ульяны Бабич, - натуральный
дальневосточник да еще из уральских, видимо, яицких казаков. Уж слишком
большой этно-географический разброс, такая кровная близость в галицких
родословных почти не встречается. Кроме того, что самое главное, -
дальневосточный Бучинский жив, Бабич получила от него письмо не так давно,
а Бучинский-наследодатель умер полгода назад.
Придя к такому выводу, Сергей Ильич принялся за почту. Его ждали
письма из Белоруссии и Литвы. Трабский сельсовет Ивьевского района
Гродненской области извещал, что интересующий Инюрколлегию Бучинский
Михаил Степанович в населенном пункте Троки не проживал и не проживает. Из
населенных пунктов Тракай Игналинского, Швенческого и Вильнюсского районов
Литвы уведомляли, что человек по фамилии Бучинский Михаил Степанович в
актах записи о рождении или смерти не значится.
С самого начала слабо веривший в версию "Троки-Тракай", Сергей Ильич
спокойно подшил эти бумажки в дело и распечатал последний конверт - из
Москвы, из Инюрколлегии. Письмо сообщало, что "...нами получен телекс от
фирмы Стрезера, что в Кливленде (США) найден человек, американский
украинец, который в годы войны был офицером армии США в Европе. С 1945 по
1950 год он работал в американской оккупационной зоне Германии в лагере
перемещенных лиц. Он заявил, что знал человека по имени Александр
Бучинский, который был вывезен немцами в Германию, а затем в числе других
передан американцами советским властям для репатриации на родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
было дома. Дайте поручение людям Соколянского. Мы должны знать, как и где
она провела тот день. Надо установить ее приятельницу, у которой, по ее
словам, она была, и затем ходила с нею в церковь Петра и Павла на вечернюю
службу. Хорошо бы отыскать отца Михаила, у него приход в селе, где она
родилась. Она сказала, что встретила его в церкви в ту субботнюю службу.
Ну и не лишне знать, в котором часу кончилась служба.
Скорик внимательно слушал, иногда коротко что-то записывал.
- Теперь вот что... - начал было Щерба и умолк, открыл ящик
письменного стола и достал оттуда что-то завернутое в свежий носовой
платок. То, что Щерба собирался сейчас поручить Скорику, было если не
незаконным, то не очень чистоплотным. Он хорошо понимал это, и ему не
хотелось приучать молодого следователя к подобным фокусам. Помимо этих
соображений имелось еще одно немаловажное: то, что он намеревался
осуществить, являлось непроцессуальным, в случае удачи не имело бы никакой
доказательной силы, любой судья утрет ему нос, потому что завернутый в
платок предметец, а именно коробочка-футляр от кассеты "Denon", не изъята
на месте происшествия, не найдена при обыске, т.е. не приобщена к делу
подобающим образом - с оформлением протокола. Ее Щербе вручили в частной
беседе, не имевшей никакого отношения к делу Шимановича. Единственное, чем
он оправдывался перед собой, была утешавшая мысль: подтвердись то, во что
он хоть и слабо, но поверил (потому, что обязан был верить всему), в
дальнейшем он найдет иную возможность закрепить версию чистенько,
доказательно, процессуально. Щерба развернул платок. - Виктор Борисович,
предвижу ваше удивление. Но ничего липовать мы не станем. Просто хочу
проверить одну свою мыслишку. Нужно отдать коробочку экспертам. На ней
могут быть "пальцы". Их надо снять и сравнить с теми, что на рулончиках
фотопленки из квартиры Шимановича. Вполне возможно, что мои предположения
полная чушь, это у каждого из нас случалось, и у вас будет... Футлярчик
этот в дело не попадет. А успокоиться хочу.
Не перебивая, Скорик выслушал тираду человека, за которым, знал, шла
репутация сильного и грамотного следователя. Спросить хотелось о многом,
но он сдержался и задал только один вопрос, кивнув на футлярчик:
- Чей он, Михаил Михайлович?
- Одного человека, не обижайтесь, я скажу вам попозже, - и осторожно,
держась за края платка, Щерба завернул прозрачную коробочку и протянул ее
Скорику...
43
Утром, не заходя на работу, Сергей Ильич отправился на автостанцию,
купил билет на рейсовый автобус "Подгорск - Ужва", и сев в полупустую
машину, стал ждать отправления. Шофер в кабине что-то жевал, не спешил,
хотя уже пора бы ло ехать, видно надеялся, что пассажиры еще подойдут.
Вчера и позавчера пришла почта из Литвы и Белоруссии, - ответы на
запросы Сергея Ильича из населенных пунктов Троки - Тракай. И - никаких
следов Бучинских: "Нет", "Не числятся", "Не проживали", "Не проживают",
"Не значатся". Ни огорчения, ни разочарования эти ответы у Сергея Ильича
не вызвали. Уж очень давно он привык к двум результатам в своей работе:
"да" - "нет". И многолетнее такое многообразие не порождало никаких
эмоций.
Сегодня он должен окончательно прояснить все, что касается Ульяны
Васильевны Бабич.
Автобус выбрался уже из сутолоки центра и катил по широким улицам
нового микрорайона, за которым начиналось рыжее поле.
Коротая время, Сергей Ильич думал о том, какие дальнейшие шаги
предпримет в поисках наследников 300.000 долларов, окажись Ульяна
Васильевна Бабич не тем лицом, которое он ищет. И еще он впервые подумал:
странно, что Бучинский не оставил завещания, как это принято на Западе,
тем более, что оказался человеком состоятельным. Уж он-то знал, кто должен
унаследовать все, что останется после его смерти. В чем же дело? Считал,
что совершенно одинок, завещать было некому?..
Постепенно по дороге в Ужву автобус заполнялся людьми, которых шофер
подбирал в привычных местах, обычно около сельмагов. В машине стало душно,
к тому же в салон откуда-то гнало горячий дух бензина. Сергею Ильичу
сделалось дурно, пытался все время вздохнуть полной грудью, перевести
дыхание, но не мог, что-то тяжко легло поперек горла, начиналась головная
боль. Хотелось крикнуть, чтоб остановили автобус, выскочить, лечь среди
поля, закрыв глаза, и дышать, дышать...
В таком состоянии он доехал до Ужвы, ни о чем стороннем уже не думая.
Тут же на площади, где была конечная остановка, он посидел на скамье,
передохнул, покурил и двинулся на Черешневую улицу.
Калитка дома номер пять оказалась запертой, окна затворены и за
стеклами видны были глухие шторы. Во дворе ни души. Постояв какое-то время
и убедившись, что дом пуст, Сергей Ильич направился к соседней, справа,
калитке, скобой поднял щеколду, вошел во двор и по шуршащей гравийной
дорожке поднялся на крылечко, постучал в крашеную белую дверь.
- Входите, открыто! - раздался голос.
Войдя, Сергей Ильич не сразу увидел в темноватой прихожей хозяина,
который склонившись, переливал из молочного бидона в трехлитровую банку
тягучий, приторно пахший цветами мед.
- Вы ко мне? - выпрямляясь и вытирая руки мокрой тряпкой, спросил
хозяин. - Проходите, - он первым прошел в дверь, распахнутую в светлую
кухню. И Сергей Ильич разглядел его - невероятно худого, плоскогрудого, в
старенькой желтой с коричневыми полосками сорочке, заправленной в
широченные брюки, державшиеся на подтяжках.
- Здравствуйте, - сказал Сергей Ильич. - Извините за вторжение. Я,
собственно, к соседке вашей, Ульяне Васильевне. Но там, по-моему, никого
нет.
- Никого, - сказал хозяин. - А вы, простите, откуда будете?
- Из области. Я юрист. Приехал по важному для нее делу.
- Ульяна в больнице. Инсульт у нее. Вас как звать?
- Сергей Ильич.
- А меня Марьян Зенонович.
- Как ее здоровье? - спросил Сергей Ильич.
- Плохо. Надежды мало.
- Марьян Зенонович, вы хорошо знали их семью, Ульяну Васильевну, ее
мужа? Понимаете, мне нужно кое-что уточнить о ее родне. Скажу вам
откровенно, речь идет о наследстве.
- Ишь ты, как! - хозяин весело вскинул руками. - Все расскажу, что
знаю, может и мне чего перепадет из наследства того, - он добродушно
рассмеялся и уже серьезно сказал: - Семью их знаю тридцать четыре года,
как переехали сюда в сорок шестом из Хабаровска, так мы рядом и живем,
строились тут разом. Я Антону помогал, Бабичу покойному, он мне.
Спрашивайте, скажу, что помню.
- Откуда они родом?
- Антон Бабич, значит муж Ульяны, коренной дальневосточник,
хабаровский. Рассказывал, что дед его из казаков уральских. В середине
прошлого века чуть ли не всей деревней переселились в дальневосточные края
с Урала.
- А Ульяна Васильевна?
- Тоже из тех мест. После революции оба оказались за границей, в
Хабине или Хибине, не помню точно.
- В Харбине, наверное?
- Наверное. Там познакомились, там и поженились. А уж после этой
войны, в сорок шестом вернулись. В родных местах, дальневосточных, что-то
не понравилось им, подались сюда. Так мы и познакомились.
- А детей у них нет?
- Нет. Как говорится, бог не дал.
- Марьян Зенонович, братья, сестры у Ульяны Васильевны есть?
- Одна сестра была, Мария, умерла еще в шестьдесят третьем. Тоже с
ними приехала, но жила в Подгорске.
- Ульяна Васильевна никогда не упоминала о какой-нибудь родне за
границей?
- Как не упоминала?! Рассказывала, что какой-то троюродный дядька,
царский офицер, ушел с белыми в этот Харбин, а потом уплыл в Америку, там
и помер. А сын его еще жив, в Америке, фермер, увезли его мальчонкой, он
моложе Ульяны лет вроде на пять. Письма ей пишет. Редко, правда, так через
год-два пришлет письмишко. За минувший год да за этот было письмо, как раз
за неделю до Ульяниной болезни.
- А как его фамилия?
- Вот этого не знаю. Мне-то фамилии ни к чему.
- Марьян Зенонович, а что потянуло Бабичей в наши края? Может быть,
какие-нибудь родственники нашлись тут?
- Ну что потянуло? Разве человек точно знает, почему ему другие места
повидать охота? Там жили они на одном краю земли, а тут уже другой ее
край. Интересно же, какой он, другой конец земли! А может, когда вернулись
из-за границы, неуютно им стало на прежнем, родном месте, - со значением
сказал он и взглянул на Сергея Ильича: понял ли тот, о чем речь. - А вот
родни тут у них никакой не было, знакомых никого, не то что души кровной.
Это точно знаю. Сперва одиноко жилось им, пока не обзнакомились. Ульяна
лаборанткой в поликлинике работала, а Антон бухгалтером на сахзаводе.
- Спасибо, Марьян Зенонович, - встал Сергей Ильич. - У меня к вам
просьба: то, ради чего я приехал сюда, пока в стадии изучения, все
проверяется, поэтому не хотелось бы, чтоб посторонние знали. Народ ведь у
нас любопытный, любит такие новости, пойдут слухи. А дело при проверке
может обернуться ошибкой.
- Это уж точно, что слухи любят у нас, - улыбнулся хозяин. - Мой
сосед, что с той стороны ульяниного дома, прослышал, что мед у меня берут
даже из Подгорска, тоже слух придумал: Марьян, мол, сахарным сиропом мед
разбавляет... Так что насчет вашего вопроса вы не беспокойтесь. Мы тут на
кухне с вами поговорили, на кухне все и останется, вьюшка в плите открыта,
через поддувало в дымоход и вытянет, в небо улетит, а там лови, -
засмеялся он, провожая Сергея Ильича до калитки...
Из Ужвы Сергей Ильич вернулся в половине третьего, с автостанции
трамваем поехал на работу, хотя чувствовал себя дурно, вяло, даже есть не
хотелось. Но придя к себе, заварил крепкого чая, достал из кейса
бутерброды, которыми снабдила ж ена, и заставил себя поесть, а чаю выпил
даже два стакана - один сладкий, другой без сахара, чтоб ощутить вкус
первой заварки.
Потом, покуривая, он думал о том, что фамилию Бабич с
генеалогического древа Михаила Бучинского теперь можно отрубить. По всем
признакам тут однофамильцы. Михаил Бучинский - из этих мест, галицийских
корней, а тот Бучинский, - родственник Ульяны Бабич, - натуральный
дальневосточник да еще из уральских, видимо, яицких казаков. Уж слишком
большой этно-географический разброс, такая кровная близость в галицких
родословных почти не встречается. Кроме того, что самое главное, -
дальневосточный Бучинский жив, Бабич получила от него письмо не так давно,
а Бучинский-наследодатель умер полгода назад.
Придя к такому выводу, Сергей Ильич принялся за почту. Его ждали
письма из Белоруссии и Литвы. Трабский сельсовет Ивьевского района
Гродненской области извещал, что интересующий Инюрколлегию Бучинский
Михаил Степанович в населенном пункте Троки не проживал и не проживает. Из
населенных пунктов Тракай Игналинского, Швенческого и Вильнюсского районов
Литвы уведомляли, что человек по фамилии Бучинский Михаил Степанович в
актах записи о рождении или смерти не значится.
С самого начала слабо веривший в версию "Троки-Тракай", Сергей Ильич
спокойно подшил эти бумажки в дело и распечатал последний конверт - из
Москвы, из Инюрколлегии. Письмо сообщало, что "...нами получен телекс от
фирмы Стрезера, что в Кливленде (США) найден человек, американский
украинец, который в годы войны был офицером армии США в Европе. С 1945 по
1950 год он работал в американской оккупационной зоне Германии в лагере
перемещенных лиц. Он заявил, что знал человека по имени Александр
Бучинский, который был вывезен немцами в Германию, а затем в числе других
передан американцами советским властям для репатриации на родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36