К своему ротному — в городок бежать? Ну, приведешь его, может быть, в роту, а тут тишь да гладь да Божья благодать. Не заставишь же его тут всю ночь сидеть, караулить Валерку? И даже если эту ночь прокараулит, то что дальше?
Вот от всего этого безнадежества и напала на Валерку злая и беспощадная тоска. Кажется, он уже начал смиряться с тем самым, предложенным Бизоном добровольным позорищем. Все-таки из двух зол при желании можно выбрать меньшее. Наверно, он все-таки согласился бы на унизительную процедуру «покаяния», если б не вмешался, как зачастую бывает, его величество случай.
Когда до истечения назначенного Бизоном часа оставалось всего ничего — минут десять-пятнадцать, в роту пришел задержавшийся на работе в штабе писарь. Он прошлепал грязными подметками по только что отмытому Русаковым полу прямо в тот проход, где вполголоса беседовали «дедушки», раздобывшие где-то бутылочку и подогревавшиеся перед предстоящей потехой. При себе у писаря был какой-то увесистый квадратной формы сверток.
Валерка, матерясь, принялся затирать грязь — самому ж придется на коленках по ней ползать, — как вдруг заслышал заметное оживление в «дедовском» углу. Чем-то их появление писаря порадовало. А затем они дружно встали и потопали в проход. Человек десять, не меньше. Русаков тревожно глянул на часы — нет, время еще не вышло! Неужели решили, поддавши, что церемония «покаяния» слишком скучна?
Но Бизон, когда проходил мимо Валерки, спросил:
— Ну как, корешок, ты готов морально?
— Готов, — процедил Русаков, отжимая тряпку в ведро, хотя и не пояснил, к чему именно.
— Приятно слышать, хотя бодрости в голосе не уловил. Ладно. Есть маленькая вводная: мероприятие переносится на два часа. Нам Тут Вова из штаба притаранил видеоплейер с клевой кассеткой. Мы его поглядим, а потом — как договорились. Как раз спокойно заступишь на тумбочку, отстоишь два часика за дневального и дежурного. Потом тебе четыре часа сна положено — покаешься и с облегченной душой уснешь…
«Деды» с писарем и видюшником упилили в ленкомнату, где имелся телевизор, начали там возиться, подключая одно к другому. А к Валерке подошел дежурный по роте.
— Бери штык. У самой тумбочки зря не торчи, лучше на выходе постой, на стреме. Дежурный по части скорее всего не придет, но так, для безопасности, поглядывай.
Из ленкомнаты высунулся Бизон и сказал:
— Славка, где второй пузырь заховали?
— В ружпарке, — ответил дежурный.
— Давай сюда, на хрен, под такое кино надо добавить. Дежурный вытащил ключи и отпер сварную, затянутую стальной сеткой дверь оружейной комнаты. Прошел куда-то за пирамиды с автоматами и, покопошившись, вышел с бутылкой.
— Живее, блин, трубы горят! — поторапливал Бизон. Дежурный с. бутылкой поспешно юркнул в ленкомнату. Валерка тем временем взял у сменившегося дневального штык-нож и прицепил к поясу. Тот, позевывая, направился к койке — подремать свои четыре часика. Из ленкомнаты послышались сперва звуки музыки, должно быть, шли титры фильма, На фоне их прослушивалось легкое бульканье и покрякивание — «деды» приходовали бутылку из горла и без закуси. Отчетливо пробасил Бизон: «Дежурному не давать, блин, он на службе! Пусть спасибо скажет, что пустили кино смотреть…» Потом долетели какие-то фразы на немецком языке — уже начался фильм. Голоса «дедов» смолкли — все вперились в экран. Зато отчетливо послышались бабьи стоны — фильмушка была порнушная.
Может, в другое время Валерка даже постарался бы послушать, хотя бы представить себе, что они там смотрят, сопя и слюнки пуская. Но не теперь. У него своя логика заработала, насущная»; то, что «деды» подогрелись, ничего хорошего не сулило. Конечно, две бутылки на десятерых — не больно много. Даже если вторую пили без закуски, особо не захмелеют. Но развеселяться — это точно. И от этого своего дурного веселья тот сценарий, который придумал Бизон, могут провести с изменениями и дополнениями, само собой, не в лучшую для Русакова сторону. А если еще учесть, что от просмотра всяких пакостей по видаку у них кое-где и кой-чего зачешется, то вполне может получиться так, что они, даже при полном Валеркином покаянии, все-таки сделают из него петуха. И отдубасят заодно так, что всю оставшуюся жизнь придется только на лекарства работать. Тормозов-то у них не будет. Это в трезвом виде Бизон мог прикинуть, как повести дело так, чтобы самим излишне не замазаться. А по пьяни — все по фигу.
Валерке опять стало страшно и тоскливо. Если б сумел, то помер бы сам по себе. Позавидовал йогам, которые, говорят, если захотят, то могут сами себя выключить и умереть, когда захотят.
Как-то само по себе подумалось про штык-нож, болтавшийся на поясе. Оружие… Нет, поначалу Русакову не подумалось про то, что он этим оружием от «дедов» оборониться сможет. Он сперва вдруг решил, будто сможет сам себя порешить. Полоснуть по горлу или по венам — и вся недолга. Пока Бизон с корешами на порнуху пялятся, он весь кровью изойдет и будет тут лежать, в красной луже, беленький и холодненький. То-то они, забегают! Шухер будет, прокуратура наедет — такие клистиры всем вставят, только держись! А ему — никаких проблем. Может, мать, когда до нее в тюрьму извещение дойдет, и поревет немного, только в это дело трудно верится.
Валерка вытащил штык из ножен, поглядел на иззубренное, тупое лезвие. Таким, чтоб что-то порезать по-настоящему не выйдет. Долго пилить надо, а это уж очень больно. Можно, конечно, острием между ребер преткнуться… Но когда Русаков только представил себе, как эти полтора десятка сантиметров холодной стали прорвут его родную кожу и, пропарывая его живое, чующее боль тело, вонзятся где-то там в его тюкающее сердце, которое совсем не хочет, чтоб его останавливали, стало ему не по себе. Он понял, что ни за что не сумеет зарезаться. И потом обидно стало, сильно обидно…
Стало быть, он, дурак, себя убьет, не дожив до двадцати лет, а они, эти сволочуги, с Бизоном жить будут? Ну, помотают им нервы, потаскают на всякие там дознания и допросы. Но ведь не посадят даже! Не за что. Есть, говорят, такая статья — «Доведение до самоубийства», только, чтоб ее пришить, надо быть толще хрена. Бизон не дурак, он быстро догадается, как с народом работать, — никто лишнего слова не вякнет. Да и начальство скорее всего постарается делу хода не давать, сор из избы не выносить. Ему самому лишние скандалы не к месту.
В общем, похоронят Валерку, поставят где-нибудь пирамидку со звездочкой или там крестик — чего теперь положено, Русаков не знал, — и забудут начисто. Может, года через два или три какой-нибудь командир вспомнит в воспитательных целях: «Был тут один чувак, шуток не понимал. Ему пообещали, что морду набьют, а он испугался и зарезался. Фамилию вот только забыл…»
А Бизон в это время уж давно будет в родном доме жить, водяру хлестать и баб трахать, может, даже жениться соберется, детей заведет… Небось и не вспомнит, что из-за него Русаков закололся.
Вот тут-то у Валерки впервые появилась мысль, что, пожалуй, куда проще, чем самого себя, пырнуть этим ножичком Бизона. Снизу вверх, под ребра, в уже наросшее брюхо, в кишки его поганые… Чтоб выл и визжал, чтоб хозяином себя не чувствовал, падла! Пусть потом до смерти забьют — уже не жалко. Да и не полезут его бить, если он Саньку проткнет — перессут за себя. Посадить, конечно, могут, но это еще неизвестно. Тут-то, на следствии, Валерка, вполне живой, может много чего наговорить прокурорам — пусть только запишут! У многих погоны-звезды послетают, если возьмутся копать.
Минут пять Валерка хорохорился, утешая себя тем, что может напугать «дедов» штык-ножом, если с ходу пырнет им Бизона. На шестой минуте поостыл, засомневался. Не в том засомневался, что сможет ударить человека ножом, а в том, что ему это так просто позволят сделать. Ну, если подойдет к нему один Бизон и если не заподозрит ничего — тогда еще может быть. А если не один? Сцапают за руки, выкрутят нож и пойдут метелить от души… Невесело выйдет. Да уж что там говорить — не попрешь с этой железкой тупой сразу против десятерых жлобов! А с чем попрешь? Только с автоматом разве что…
Валерка с тоской глянул в сторону ружпарка. Там, через стальную решетку, просматривались запертые пирамиды, где стояли, согласно книге приема-выдачи оружия, три пулемета «ПК», девять «РПК», девять «РПГ-92», пятьдесят пять «АК-74» с соответствующим числом магазинов и штык-ножей, прицелов И прочего. Там же стоял запертый на ключ и опечатанный ящик с патронами для караула.
Вообще-то опечатывать было положено и весь ружпарк. Печати были у ротного и у старшины. Уходя после чистки оружия, они обычно оттискивали печать на пластилиновой бляшке, за сохранность которой нес ответственность суточный наряд во главе с дежурным. Однако еще в давние времена — года три назад, когда никого из нынешних срочнослужащих в рядах Российской Армии не числилось, — произошла маленькая неприятность. Тогдашний старшина, будучи в нетрезвом состоянии, потерял печать от ружкомнаты. Ее нашли тогдашние «дедушки» и припрятали, никому ничего не сказав. Старшине тогда удалось выкрутиться из неприятной ситуации — у него был дружок, который вырезал точно такую же. Никакое начальство, даже ротный и все прочие офицеры о пропаже печати не знали. Позже, когда тот старшина уволился, узнали, но шухера поднимать не стали. Всегда полезно, если третья, неучтенная есть. О том, что в ружпарке «деды» бутылки прячут, тоже догадывались. Автоматы не воровали — и ладно.
Дежурный, которого поторапливал Бизон, печать на руж-парк поставил. А вот ключ из замка выдернуть позабыл. Там этот ключ и торчал. А на колечке, которое было продернуто через дырочку этого ключа, висело еще несколько. И от пирамид с автоматами, и большой толстый — от ящика с патронами для караула.
То, что дежурный своей промашки не заметил, — понятно. Он торопился Бизону угодить и порнушку поглядеть на халяву. А вот как Валерка ключ не сразу углядел — хрен его знает. Раз двадцать смотрел в сторону ружкомнаты, а увидел только тогда, когда подумал, как хорошо было бы автомат в руках иметь.
Не такой уж дремучий парень был Русаков. И газеты почитывал иногда, телевизор смотрел, когда удавалось. Поэтому знал, что бывали случаи, когда солдаты, уперев автомат, убегали или расстреливали кого-то из своих сослуживцев. Знал, но не понимал, как до такого можно дойти. Только теперь понял. Вот до чего тоска доводит…
КРОВЬ
Нет, вовсе не сразу Валерка подошел к двери ружпарка и повернул тот самый ключ. Минут десять, а то и пятнадцать не мог решиться. Не потому, что совсем уж боялся, а потому, что не очень знал, что будет делать, если окажется у него в руках его автомат с подцепленным к нему магазином, в котором под завязку красивеньких таких патрончиков калибра 5, 45 — с выкрашенными в темно-зеленый цвет гильзами, с остренькими красновато-золотистыми пульками и темно-красными лаковыми ободками в местах соединения пуль с гильзами. Каждой из этих пулек можно человека убить насмерть.
Нет, перед лицом того, что ему грозило через какие-то полтора часа, Валерка был готов на все. Даже на самое страшное. Но что делать потом? Бежать? Куда? В памяти мелькнула дорожка, которая вела через территорию части, мимо клуба, к забору, где имелась замаскированная дырка, через которую «деды» бегали в самоволку. Дальше был небольшой перелесок, за ним — окраина военного городка, где жили офицеры, и примыкавший к нему небольшой рабочий поселок какого-то оборонного завода, который, похоже, уже почти не работал. Дальше этого поселка Валерка не бывал. То есть, конечно, бывал, когда его сюда год назад привозили, но дело было ночью, везли их со станции на крытом грузовике, и, как попасть на эту станцию, Русаков понятия не имел.
И вообще, он вдруг подумал, что все это, мерзкое, унизительное и жуткое, обещанное Бизоном, — просто розыгрыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Вот от всего этого безнадежества и напала на Валерку злая и беспощадная тоска. Кажется, он уже начал смиряться с тем самым, предложенным Бизоном добровольным позорищем. Все-таки из двух зол при желании можно выбрать меньшее. Наверно, он все-таки согласился бы на унизительную процедуру «покаяния», если б не вмешался, как зачастую бывает, его величество случай.
Когда до истечения назначенного Бизоном часа оставалось всего ничего — минут десять-пятнадцать, в роту пришел задержавшийся на работе в штабе писарь. Он прошлепал грязными подметками по только что отмытому Русаковым полу прямо в тот проход, где вполголоса беседовали «дедушки», раздобывшие где-то бутылочку и подогревавшиеся перед предстоящей потехой. При себе у писаря был какой-то увесистый квадратной формы сверток.
Валерка, матерясь, принялся затирать грязь — самому ж придется на коленках по ней ползать, — как вдруг заслышал заметное оживление в «дедовском» углу. Чем-то их появление писаря порадовало. А затем они дружно встали и потопали в проход. Человек десять, не меньше. Русаков тревожно глянул на часы — нет, время еще не вышло! Неужели решили, поддавши, что церемония «покаяния» слишком скучна?
Но Бизон, когда проходил мимо Валерки, спросил:
— Ну как, корешок, ты готов морально?
— Готов, — процедил Русаков, отжимая тряпку в ведро, хотя и не пояснил, к чему именно.
— Приятно слышать, хотя бодрости в голосе не уловил. Ладно. Есть маленькая вводная: мероприятие переносится на два часа. Нам Тут Вова из штаба притаранил видеоплейер с клевой кассеткой. Мы его поглядим, а потом — как договорились. Как раз спокойно заступишь на тумбочку, отстоишь два часика за дневального и дежурного. Потом тебе четыре часа сна положено — покаешься и с облегченной душой уснешь…
«Деды» с писарем и видюшником упилили в ленкомнату, где имелся телевизор, начали там возиться, подключая одно к другому. А к Валерке подошел дежурный по роте.
— Бери штык. У самой тумбочки зря не торчи, лучше на выходе постой, на стреме. Дежурный по части скорее всего не придет, но так, для безопасности, поглядывай.
Из ленкомнаты высунулся Бизон и сказал:
— Славка, где второй пузырь заховали?
— В ружпарке, — ответил дежурный.
— Давай сюда, на хрен, под такое кино надо добавить. Дежурный вытащил ключи и отпер сварную, затянутую стальной сеткой дверь оружейной комнаты. Прошел куда-то за пирамиды с автоматами и, покопошившись, вышел с бутылкой.
— Живее, блин, трубы горят! — поторапливал Бизон. Дежурный с. бутылкой поспешно юркнул в ленкомнату. Валерка тем временем взял у сменившегося дневального штык-нож и прицепил к поясу. Тот, позевывая, направился к койке — подремать свои четыре часика. Из ленкомнаты послышались сперва звуки музыки, должно быть, шли титры фильма, На фоне их прослушивалось легкое бульканье и покрякивание — «деды» приходовали бутылку из горла и без закуси. Отчетливо пробасил Бизон: «Дежурному не давать, блин, он на службе! Пусть спасибо скажет, что пустили кино смотреть…» Потом долетели какие-то фразы на немецком языке — уже начался фильм. Голоса «дедов» смолкли — все вперились в экран. Зато отчетливо послышались бабьи стоны — фильмушка была порнушная.
Может, в другое время Валерка даже постарался бы послушать, хотя бы представить себе, что они там смотрят, сопя и слюнки пуская. Но не теперь. У него своя логика заработала, насущная»; то, что «деды» подогрелись, ничего хорошего не сулило. Конечно, две бутылки на десятерых — не больно много. Даже если вторую пили без закуски, особо не захмелеют. Но развеселяться — это точно. И от этого своего дурного веселья тот сценарий, который придумал Бизон, могут провести с изменениями и дополнениями, само собой, не в лучшую для Русакова сторону. А если еще учесть, что от просмотра всяких пакостей по видаку у них кое-где и кой-чего зачешется, то вполне может получиться так, что они, даже при полном Валеркином покаянии, все-таки сделают из него петуха. И отдубасят заодно так, что всю оставшуюся жизнь придется только на лекарства работать. Тормозов-то у них не будет. Это в трезвом виде Бизон мог прикинуть, как повести дело так, чтобы самим излишне не замазаться. А по пьяни — все по фигу.
Валерке опять стало страшно и тоскливо. Если б сумел, то помер бы сам по себе. Позавидовал йогам, которые, говорят, если захотят, то могут сами себя выключить и умереть, когда захотят.
Как-то само по себе подумалось про штык-нож, болтавшийся на поясе. Оружие… Нет, поначалу Русакову не подумалось про то, что он этим оружием от «дедов» оборониться сможет. Он сперва вдруг решил, будто сможет сам себя порешить. Полоснуть по горлу или по венам — и вся недолга. Пока Бизон с корешами на порнуху пялятся, он весь кровью изойдет и будет тут лежать, в красной луже, беленький и холодненький. То-то они, забегают! Шухер будет, прокуратура наедет — такие клистиры всем вставят, только держись! А ему — никаких проблем. Может, мать, когда до нее в тюрьму извещение дойдет, и поревет немного, только в это дело трудно верится.
Валерка вытащил штык из ножен, поглядел на иззубренное, тупое лезвие. Таким, чтоб что-то порезать по-настоящему не выйдет. Долго пилить надо, а это уж очень больно. Можно, конечно, острием между ребер преткнуться… Но когда Русаков только представил себе, как эти полтора десятка сантиметров холодной стали прорвут его родную кожу и, пропарывая его живое, чующее боль тело, вонзятся где-то там в его тюкающее сердце, которое совсем не хочет, чтоб его останавливали, стало ему не по себе. Он понял, что ни за что не сумеет зарезаться. И потом обидно стало, сильно обидно…
Стало быть, он, дурак, себя убьет, не дожив до двадцати лет, а они, эти сволочуги, с Бизоном жить будут? Ну, помотают им нервы, потаскают на всякие там дознания и допросы. Но ведь не посадят даже! Не за что. Есть, говорят, такая статья — «Доведение до самоубийства», только, чтоб ее пришить, надо быть толще хрена. Бизон не дурак, он быстро догадается, как с народом работать, — никто лишнего слова не вякнет. Да и начальство скорее всего постарается делу хода не давать, сор из избы не выносить. Ему самому лишние скандалы не к месту.
В общем, похоронят Валерку, поставят где-нибудь пирамидку со звездочкой или там крестик — чего теперь положено, Русаков не знал, — и забудут начисто. Может, года через два или три какой-нибудь командир вспомнит в воспитательных целях: «Был тут один чувак, шуток не понимал. Ему пообещали, что морду набьют, а он испугался и зарезался. Фамилию вот только забыл…»
А Бизон в это время уж давно будет в родном доме жить, водяру хлестать и баб трахать, может, даже жениться соберется, детей заведет… Небось и не вспомнит, что из-за него Русаков закололся.
Вот тут-то у Валерки впервые появилась мысль, что, пожалуй, куда проще, чем самого себя, пырнуть этим ножичком Бизона. Снизу вверх, под ребра, в уже наросшее брюхо, в кишки его поганые… Чтоб выл и визжал, чтоб хозяином себя не чувствовал, падла! Пусть потом до смерти забьют — уже не жалко. Да и не полезут его бить, если он Саньку проткнет — перессут за себя. Посадить, конечно, могут, но это еще неизвестно. Тут-то, на следствии, Валерка, вполне живой, может много чего наговорить прокурорам — пусть только запишут! У многих погоны-звезды послетают, если возьмутся копать.
Минут пять Валерка хорохорился, утешая себя тем, что может напугать «дедов» штык-ножом, если с ходу пырнет им Бизона. На шестой минуте поостыл, засомневался. Не в том засомневался, что сможет ударить человека ножом, а в том, что ему это так просто позволят сделать. Ну, если подойдет к нему один Бизон и если не заподозрит ничего — тогда еще может быть. А если не один? Сцапают за руки, выкрутят нож и пойдут метелить от души… Невесело выйдет. Да уж что там говорить — не попрешь с этой железкой тупой сразу против десятерых жлобов! А с чем попрешь? Только с автоматом разве что…
Валерка с тоской глянул в сторону ружпарка. Там, через стальную решетку, просматривались запертые пирамиды, где стояли, согласно книге приема-выдачи оружия, три пулемета «ПК», девять «РПК», девять «РПГ-92», пятьдесят пять «АК-74» с соответствующим числом магазинов и штык-ножей, прицелов И прочего. Там же стоял запертый на ключ и опечатанный ящик с патронами для караула.
Вообще-то опечатывать было положено и весь ружпарк. Печати были у ротного и у старшины. Уходя после чистки оружия, они обычно оттискивали печать на пластилиновой бляшке, за сохранность которой нес ответственность суточный наряд во главе с дежурным. Однако еще в давние времена — года три назад, когда никого из нынешних срочнослужащих в рядах Российской Армии не числилось, — произошла маленькая неприятность. Тогдашний старшина, будучи в нетрезвом состоянии, потерял печать от ружкомнаты. Ее нашли тогдашние «дедушки» и припрятали, никому ничего не сказав. Старшине тогда удалось выкрутиться из неприятной ситуации — у него был дружок, который вырезал точно такую же. Никакое начальство, даже ротный и все прочие офицеры о пропаже печати не знали. Позже, когда тот старшина уволился, узнали, но шухера поднимать не стали. Всегда полезно, если третья, неучтенная есть. О том, что в ружпарке «деды» бутылки прячут, тоже догадывались. Автоматы не воровали — и ладно.
Дежурный, которого поторапливал Бизон, печать на руж-парк поставил. А вот ключ из замка выдернуть позабыл. Там этот ключ и торчал. А на колечке, которое было продернуто через дырочку этого ключа, висело еще несколько. И от пирамид с автоматами, и большой толстый — от ящика с патронами для караула.
То, что дежурный своей промашки не заметил, — понятно. Он торопился Бизону угодить и порнушку поглядеть на халяву. А вот как Валерка ключ не сразу углядел — хрен его знает. Раз двадцать смотрел в сторону ружкомнаты, а увидел только тогда, когда подумал, как хорошо было бы автомат в руках иметь.
Не такой уж дремучий парень был Русаков. И газеты почитывал иногда, телевизор смотрел, когда удавалось. Поэтому знал, что бывали случаи, когда солдаты, уперев автомат, убегали или расстреливали кого-то из своих сослуживцев. Знал, но не понимал, как до такого можно дойти. Только теперь понял. Вот до чего тоска доводит…
КРОВЬ
Нет, вовсе не сразу Валерка подошел к двери ружпарка и повернул тот самый ключ. Минут десять, а то и пятнадцать не мог решиться. Не потому, что совсем уж боялся, а потому, что не очень знал, что будет делать, если окажется у него в руках его автомат с подцепленным к нему магазином, в котором под завязку красивеньких таких патрончиков калибра 5, 45 — с выкрашенными в темно-зеленый цвет гильзами, с остренькими красновато-золотистыми пульками и темно-красными лаковыми ободками в местах соединения пуль с гильзами. Каждой из этих пулек можно человека убить насмерть.
Нет, перед лицом того, что ему грозило через какие-то полтора часа, Валерка был готов на все. Даже на самое страшное. Но что делать потом? Бежать? Куда? В памяти мелькнула дорожка, которая вела через территорию части, мимо клуба, к забору, где имелась замаскированная дырка, через которую «деды» бегали в самоволку. Дальше был небольшой перелесок, за ним — окраина военного городка, где жили офицеры, и примыкавший к нему небольшой рабочий поселок какого-то оборонного завода, который, похоже, уже почти не работал. Дальше этого поселка Валерка не бывал. То есть, конечно, бывал, когда его сюда год назад привозили, но дело было ночью, везли их со станции на крытом грузовике, и, как попасть на эту станцию, Русаков понятия не имел.
И вообще, он вдруг подумал, что все это, мерзкое, унизительное и жуткое, обещанное Бизоном, — просто розыгрыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84