Всего их в рукоятке было шесть штук. Правда, израсходовав все патроны, быстро перезарядить зонт не представлялось возможным, но зато обнаружить в зонтике оружие было еще сложнее. Даже Олег не знал, что в зонтике упрятано. А милиционерам вообще никогда не приходило в голову интересоваться зонтами. Весной, летом и осенью миллионы людей с зонтами ходят. Самых разных конструкций. А каждого владельца зонта не остановишь и не повезешь на экспертизу.
Честно говоря. Люба и сама толком не знала, зачем таскает с собой стреляющий зонт. В работе она его никогда не применяла. Для самообороны от случайной шпаны хватило бы баллончика, расчески и Любиных познаний в карате. Зонт был гораздо удобнее для нападения, чем для защиты. Может быть, Люба носила его именно в надежде на такую вот встречу? А может, просто потому, что привыкла к оружию и чувствовала себя с ним более уверенно? Она и сама на эти вопросы с полной определенностью не ответила бы.
Так или иначе, но, отпустив Жеку метров на тридцать, она пошла следом за ним. Очень далеко от него находиться не хотелось, но и дышать в ухо не следовало.
Впереди Любы тяжеловесно топала могучая баба, тащившая в каждой руке по здоровенной связке обоев, а рядом с ней — детинушка, несший на спине громадный рюкзак — опять-таки с обоями. Прикрываясь этой парой, Люба выбралась из метро почти незаметно для Жеки. Но только почти.
Обои, к сожалению, Любу не скрыли. Жека сумел-таки ее запеленговать. Но это его вовсе не испугало. Люба ничуть не походила на существо, опасное для здоровья (даже в кожно-венерическом смысле слова). Вместе с тем Жека понимал, что этой метелочке вряд ли доверят получение «дипломата». Так, понаблюдает и уйдет.
Люба еще колебалась. Если бы она увидела, как кто-то подходит к Жеке, то отказалась бы от своего замысла. Наверно, точно так же она поступила бы, если б увидела, что он шагает к автобусам или договаривается с водителем-частником. Но Жека пошел в темноту парка Дружбы, и этим все решилось.
Она не последовала за ним на ту же аллею, а свернула на какую-то тропку, петляющую между деревьев, но ведущую в том же направлении. Тут ей пришло в голову, что надо подготовить к бою зонт. Забежав в неосвещенное пространство между несколькими елями, она сдернула заглушку с дула своего зонта, повернула рукоять до щелчка и загнала патрон в ствол.
Эта задержка ей очень помогла. Потому что она успела заметить, как по аллее следом за Жекой двинулись три человека. Если б поторопилась, так и не заметила бы их. У нее было одно преимущество — Жека и те, что шли за ним, двигались ближе к краю парка и немного подсвечивались огнями домов и уличными фонарями Фестивальной улицы, а она перебегала на фоне темных деревьев и подтаявшего, черноватого снега.
Она уже кляла себя за дурь. Надо было остановиться и прекратить эту идиотскую погоню. Даже если те трое — обыкновенные алкаши, отошедшие «сообразить» и не имеющие никакого отношения к мужику в зеленом плаще, они свидетели. А если имеют, то есть, скажем, страхуют его или пасут, то еще хуже. Нет, Люба все это понимала, но все равно продолжала идти за Жекой и теми тремя.
Жажда мести была явно сильнее разума…
…То, что девушка, которая, как полагал Жека, приставленная его сопровождать, куда-то исчезла, не удивило «чрезвычайного и полномочного посла». И что вместо нее за его спиной очутились три плечистых молодца — тоже. Хотя, конечно, обстоятельство это Жеку не очень обрадовало. Он понимал, что человек, которому он должен передать кейс в собственные руки, наверняка один не придет. Но и ошибиться не хотелось. Могли эти ребята, например, просто оказаться гоп-стопниками, которые положили глаз на плащ и «дипломат». Конечно, те, кто заставил его мотаться по городу с утра до вечера, назначали встречу вовсе не для того, чтоб отдать желанный кейс кому-то другому, но все-таки… Те, сзади, однако, не приближались, держали дистанцию.
Жека остановился у не оттаявшего еще пруда. Ждал, пока подойдут. Нервничал, но не уходил. Троица подошла, и тот, Кто был среди них главным, неторопливо сказал:
— Здравствуйте. Я Григорий Андреевич. Что у вас для меня?
— Вот это, — ответил Жека, протягивая «дипломат».
Корень, за который Люба зацепилась носком сапога, вовсе не собирался быть «корнем зла». Он просто торчал себе на проталине, наверно, уже подсасывая из почвы влагу, необходимую для весеннего пробуждения своего дерева, и никаких заподлянок творить не собирался. Но именно он стал причиной множества страшных и неприятных событий для немалого числа людей, поставив иных на грань жизни и смерти, а других катастрофически разочаровав в самых радужных и приятных надеждах.
Споткнувшись, Люба полетела ничком, инстинктивно выставив вперед руки с зонтом. Как была нажата роковая кнопка — ее память не сохранила. Но то, что зонт выстрелил, услышала сразу. Хотя буквально через доли секунды после звонкого хлопка где-то впереди, там, у пруда, мелькнула оранжевая вспышка и раскатился гулкий взрыв…
Как Люба очутилась у метро, припомнить она не могла. Может, бежала со всех ног, а может, шла спокойным шагом. Даже, видимо, отряхнуться где-то успела, потому что ни контролерша у входа, ни милиционер внимания на нее не обратили.
Голова заработала уже в вагоне. Она поняла, что ее случайный выстрел скорее всего попал в «дипломат», где у мужика в зеленом плаще лежало что-то взрывчатое. Она не знала о пластите под обивкой кейса, но догадывалась, что взрыв был не хилый. Вряд ли те, что сошлись вчетвером у пруда, имели шансы уцелеть.
Нет, не так ей хотелось отомстить. Впрочем, удалось ли ей это вообще, если б не промысел Божий? Придя домой, она зажгла небольшую свечку — в старину их называли «копеечными» — и поставила перед образом Спасителя — иконой, оставшейся от Сони. Молитв настоящих она не знала, а потому, неловко встав на колени, стала неумело кланяться и креститься, бормоча одно и то же: «Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи!…» Утром самолет унес ее в столицу самостийной и незалежной Украины.
ПОСЛЕДСТВИЕ НОМЕР ОДИН
— Вот и весна… — вздохнул седоголовый человек в штатском с несколькими рядами орденских планок на пиджаке. — Ждешь, ждешь ее, а она вон какие сюрпризики подбрасывает. Что ж ты так, Сережа? Зачем так резко и сразу?
— Михалыч, это не мои. Могу голову на отсечение дать.
— Ну, это для тебя не проблема. Ты — Чудо-юдо, у тебя еще десять штук в запасе. Кстати, кто тебе такую кличку придумал?
— Сынок родной, Димуля.
— Тот, что погиб?
— Будем говорить так — тот, что пропал. Пока не найду трупа, буду считать пропавшим без вести.
— А все же кто-то должен ответить за Цезаря. Никто не верит, что этот курьер был камикадзе-самоучкой.
— Посуди сам, какой мне резон разбираться с Цезарем? Разве мы с ним плохо работали? Нет. Это какая-то незапланированная случайность, и все.
— Очень трудно будет кого-то убедить. У Цезаря много друзей, и почти все жаждут крови.
— Ах, они крови жаждут? Если очень жаждут — могу пустить. Я в последнее время много гуманничал, к сожалению. Уговаривал, убеждал, а стрелял — мало. Пусть попробуют говорить на таком языке, посмотрим…
— Да, тебя, брат, не замай… Но и ты не хорохорься. Я знаю, что кое-кто уже поговаривает: «Нам Баринов — не барин, а мы — не холопы». Иногда самые ближние под монастырь подводят.
— Можно и ближнюю дурную траву — с поля вон.
— Все можно. Только Цезаря ты тронул зря.
— Почему я, кто тебе это подкинул, Михалыч?
— Потому что никто другой на это не решился бы. Да и логические построения тоже выводят на тебя.
— Может, ты, Михалыч, изложишь эти построения? А то пока одни только голословия вкратце слышу.
— Начнем с прошлого года. Тогда в любимой тобой с недавних пор области Цезарь работал с Курбаши. Это была прочная связка, надежная и приличная. Ты курировал Степу и как-то неожиданно вывел в очень большие люди. Ну, в истории с гибелью Курбаши тебя никто не винит, хотя надо признать, что погиб он очень вовремя. Степа сел на его место и сумел прижать слишком взбухавшего Фрола. Все это вполне естественные дела. Но потом последовал Рублик, уже из соседней области. Здесь-то ты свою причастность отрицать не будешь?
— Не буду, хотя и подтверждать — тоже.
— Это уже неважно. Могу тебе сообщить по секрету, что наши с тобой бывшие коллеги, изучая место происшествия с Цезарем и Жекой, обнаружили в семидесяти метрах от их разорванных останков маленькую такую гильзу от пистолетного патрона 5, 45. И как ни странно, из одной серии с теми, что оставил тот нехороший гражданин, который помешал Рублику пообедать и побеседовать с тем же Жекой. Пожалуй, для суда тут не так уж много. Тем более что оружие использовалось другое. Но с точки зрения тех неофициальных кругов, которые эту информацию, должно быть, тоже получили, многое проясняется.
— А ты, Михалыч, конечно, это заблуждение поддерживаешь?
— Я просто констатирую. В свое время мне тот же Цезарь, царствие ему небесное, посоветовал знать свое место: кефир, клистир и теплый сортир. Он сам сделал вывод, что его собираются оттереть с этой золотой дорожки после того, как Рома, заменивший Рублика, вдруг отошел от трудовой деятельности и был замечен в компании Фрола. И начал, естественно, искать прямых контактов с шефами Жеки.
— Вот и нашел, — проворчал Чудо-юдо, — хотя я этот грех на душу не возьму!
— Это вопросы религиозные — брать или не брать. Но ведь факт остается фактом. В течение года ты в этой области изменил ситуацию целиком и полностью. Зачем, позвольте спросить? Прибрал к рукам Иванцова с Рындиным, через них — практически все силовые структуры. Там уже о какой-то Береговии поговаривают…Ты в уме ли, Сережа? Может, ты со своими научными делами уже свихнулся?
— Почему свихнулся? Никак нет, нахожусь в здравом уме и трезвой памяти.
— Неужели ты думаешь, что это удастся? Ты репортажи из Чечни смотришь?
— Если в этой Береговии что-то начнется, моих следов там не найдут. Помяни мое слово. А вот Цезарь покойный, кстати, немало в этом деле засветился. Это ведь он, строго говоря, жаждал тамошней независимости и немалую работу провел. Шутка ли! Взять под контроль такой транзит разных мелко сыпучих грузов! А ты, кстати, не думал, что он кому-то еще на хвост наступил? Со своими, так сказать, «наполеоновскими» планами? Ведь этой дорожкой сейчас немало народу заинтересовалось. А он сел поперек и проезд закрыл. Не думал? И, кстати сказать, этим людям весьма приятно было бы, если б Цезарь исчез, а на меня охотничий сезон открыли. Вполне могли подсуетиться…
— Может быть, может быть… — задумчиво сказал Михалыч. — Но народ до таких сложных ходов еще не дорос. Им гораздо проще поверить в то, что «Боливар не выдержит двоих».
— Михалыч, а какая, по-твоему, сумма нужна, чтоб их разубедить? Не очень мне охота сейчас затевать войнушку. Может, ты, как всеобщий консультант, уточнишь?
— Сумма? Не знаю, не знаю… Мне кажется, что никаких переговоров и компенсаций эта публика иметь не захочет. Или все, или ничего.
— Удобные ребята, ничего не скажешь.
— Наверно, Сережа, для тебя не секрет, что ты многим надоел. И в органах власти, кстати, тоже. Другой бы, извини меня, награбив столько, сколько ты, уже давно прекратил бы суетиться. У тебя внуков сколько? Четверо? Свез бы их в теплые края, на островишко какой-нибудь, жил бы там и в ус не дул. Тебе сколько лет?
— Пятьдесят семь.
— Немало уже. А посмотришь — богатырь, Илья Муромец. Говорят, ты штангу в двести кило толкаешь?
— Случается. Хотя теперь нечасто. Но давай-ка, Михалыч, от моего здоровья немного отвлечемся. Насчет моего отъезда в теплые края — это твое личное мнение или тебе об этом кто-то намекнул?
— Не буду скрывать — намекнули. Но кто именно — не скажу, хочу своей смертью помереть. А то, не дай Бог, проскажешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84