Но с Маргушей тащусь от того, что она женщина. И я женщина. Завод невероятный. Мы слились в один клубок желания. Тело ее оказалось слишком мягким, даже каким-то ватным. И совсем другая грудь. Тогда, целуя и лаская Наташку, помню, балдела от ее груди. Желание рождалось от ощущения ее тяжести, упругости. У Маргуши довольно опущенная грудь. Мягкая, немного дряблая. Хотя форма еще сохраняется.
По груди понятно, что она немолода. Наверное, Маргуша знает об этом, потому что шепчет:
— Не суй ее в рот. Води кончиком языка по соску. Он у меня реагирует, как клитор.
Постепенно мое возбуждение иссякает. Я не хочу окончательно превращаться в пассив, продолжаю разводить Маргушу. Начинает раздражать вялость и какая-то тягучесть ее кожи. Трудно кончить с женщиной. Скорее кончишь с мужиком, когда делаешь ему минет. Эти мысли заставляют вспомнить о Бутончике.
Он тут как тут. Член еле влезает в рот. Все-таки мне больше нравится ласкать мужика. Когда занимаешься членом, возникает ощущение чего-то необъятного и в то же время чего-то тонкого и острого. Я балдею от уздечки. А вот клитор воспринимаю как нечто маленькое, недостающее. Если сравнивать языком, мужской член схож с иголкой. Ведь весь член, как таковой, язык не чувствует. Только некоторые жилки, шероховатости, головку и, конечно, уздечку. Вроде водишь языком по иголке, но не вдоль, а поперек. Клитор толще. Мягкий, округлый, даже когда уплотняется. И самое важное — нет скольжения по губам. Бутончик не кончает. Начинаю злиться. В этот момент все меняется. Маргуша бросает меня, отталкивает и садится на Бутончика, широко расставив ноги. Сперва не понимаю.
Потом доходит — он трахает ее сзади. Она властно тянет мою голову к себе.
Ладно, если желает, отказывать нельзя. Тем более, что между ног у нее иначе, чем было у Наташки: там все абсолютно выбрито, что доставляет удовольствие. Нет противных волос, значит, Маргуша готовила ее к ласкам. Это порождает во мне нежность к трогательно и беззащитно открытым ее губам. Маргуша начинает мне казаться таким мальчиком-девочкой, предлагающим свою любимую игрушку, чтобы я поиграла ею. Теперь новая забава. Я лижу и ее, и ускользающий ниже член Бутончика. Сама начинаю заводиться по новой. Охаю всей грудью. Особенно возбуждает чистота между ног Маргуши. Даже анал у нее розовато-нежного цвета.
На лобке заботливо выбрита тонкая полоска волос. Как будто выставляется передо мной. Вот как я ее люблю, ухаживаю за ней, забочусь, чтобы тебе было хорошо, вкусно. Маргуша орет и отрывает мою голову от себя. По-моему, она улетает, но продолжает болтаться на члене Бутончика. Как же я не осознала тот момент, когда он залез в меня пальцами? Сейчас начинаю ощущать, как что-то ерзает, болтается внутри. Свободно и не приделе. Никакие может достать до эрогенных зон. Но вдруг словно нажимает на какую-то кнопку. Боже, какое остервенение захватывает меня!
Хочу еще и еще. Такое ощущение, будто его палец согнут и давит в одну точку.
Невыносимо больно и приятно Он снова дотрагивается и отпускает. Где-то совсем близко к матке. Совершенно новое для меня чувство. Сильнее, чем при обычном акте. Когда просто вводится член, я чувствую на себе мужчину, своими губами балдею от легкого трения. А тут ощущения только внутри. Объемности наслаждения нет, оно уходит внутрь в одну точку и дает немыслимую остроту. Обычно кончаю, отдавая себя, а здесь наоборот. Как бы всасываешь наслаждение через узкую дырочку. Оно безумно бьет в голову. До отключки. Постоянная волна прихода и ухода. Точка во мне сжимается и медленно отпускает, чтобы снова сжаться. Там, во мне, эпицентр взрыва. Начинается. Сильно зажмуриваюсь, напрягаюсь, аж звенит в ушах. Все тело потрясает взрыв. Взрыв, который не кончается. Он длится. Меня кидает из стороны в сторону. Кричу, но вместо своего крика слышу крик Маргуши.
Неужели она тоже? Падаем с Маргушей в объятия друг к дружке.
Нас, пьяных и затраханных, Бутончик тащит в парилку. Обе сидим, раскинув ноги, а он хлещет нас березовыми вениками. По лицу, груди, бедрам. Мы, дуры, смеемся. Бутончик матерится, как сапожник. Теперь мы для него отъявленные бляди. И это нас веселит. Нам нравится быть блядями. Целуемся с Маргушей взасос. Долго тремся языками. Отхлестав и обматерив, Бутончик пинками выгоняет нас на улицу. Какое блаженство — упасть истерзанным телом в мягкий, пушистый, совсем не холодный снег! Как две ведьмы, катаемся по снегу, падаем в сугробы у темных высоких елей. Натираем себя и друг дружку невесомым белым снежным кремом. Лежим, задрав ноги. Над нами луна и розовое пузо Бутончика.
Визжа, шлепая себя по ляжкам, возвращаемся в трапезную и с озверением набрасываемся на еду. Я наворачиваю жирные куски палтуса с лимоном.
Маргуша, оказывается, двинута на овощных салатах. Мешает тертую редьку с апельсинами и заливает сливками. Бутончик заталкивает кровавыми от соуса пальцами большие куски сочного шашлыка. Не переставая жевать, умудряется хвалиться своим имением. Он, в отличие от дураков, обосновался в деревне. Здесь они с Маргушей черпают здоровье ведрами. А чтобы банька, дом и пироги всегда были наготове, положил крестьянам в округе месячное жалование. Да какое! Но суть не в Нем, а в коллективной поруке. Нанял бы он, к примеру, одно-то Степана Фомича. И что? Сосед этого Фомича от зависти обязательно спалил бы баньку, а избу разграбил бы. Атак месяц один получает деньги, месяц — другой, и дальше по кругу. В результате все кланяются в пояс.
Маргуша лезет к нему целоваться, гладит по пунцовым щекам:
— Альби — чудо. Всегда придумает умопомрачительный фокус. Он умеет направить человека в нужном направлении. Возьми меня… Зачем мне искать каких-то любовников, особенно в наше время, когда хорошо итак?
Она икнула и культурно замолчала. Зато оживился Бутончик. Подходит ко мне. Член напряжен, жилки веревками обозначились на нем. Я инстинктивно тянусь к нему. Бутончик смеется:
— Нет, исключительно жену. Я — однолюб. Это у нас Маргуша-любительница.
Поднимает меня со скамейки и укладывает спиной на стол между осетром и фруктами. Смешно до колик. Маргуша сама разводит мои ноги, становясь коленками на скамейку. Приподнимаю голову и вижу, как Бутончик опять пристраивается за ней. Значит, они принципиально трахаются только сзади.
Вообще-то я знаю много Наташкиных подруг, которые предпочитают туда. Говорят, намного больше кайфа. Но некоторые и не воспринимают. Я для себя еще не решила.
После Англосакса пока боюсь думать. Все зависит от опытности женщины. Если стаж большой, обязательно переходят на такую любовь. Многие скрывают и не дают, считают такой способ неприличным. Глупости! А еще считается лучше, когда влагалище оттянуто назад. Ничего подобного. Вот у Маргуши клитор аж на лобок вылезает, а сколько счастья она испытывает. Нужно отдать ей должное, лижет она фантастически. Очень хочу, чтоб залезла внутрь. Прощу ее. Она берет очищенный банан и ласково пытается его ввести. Он прохладен, влажен и шершав. Полный улет. Лучше всякого языка. Но внутрь не лезет. Чуть-чуть раздвигает губы и ломается. Маргуша жадно его высасывает и съедает. Кайфуем вместе от этой игры.
Я на грани улета. Маргуша понимает и, сжалившись, засовывает большой грубый огурец. Я ору и благодарю ее. Этого для улета достаточно.
В себя прихожу уже в снегу. Над нашими телами клубится пар.
Кидаемся снежками и ужасно любим друг друга. Как здорово забраться в снег и знать, что тебя ждет жаркая парилка, стол трапезной, перина в избе. Вот он — счастливейший день в моей жизни!
* * *
Лимон провел в оцепенении почти сутки. Валялся на полу.
Периодически его рвало. Тело закоченело. Снег, заносимый ветром с террасы через открытую дверь, быстро таял и, смешиваясь с пеплом, образовывал грязное месиво.
В нем, не в силах подняться, и валялся Лимон. Его помутившееся сознание металось в бесконечных потусторонних мирах. Перед глазами мелькала большие и маленькие звезды. Потом пропадали в мутном тумане. Монотонное завывание не то вечности, не то волков сопровождало его бред. Иногда вместо звезд возникали огромные, пышущие бурлящей лавой солнца. Тогда Лимону казалось, что от их яркого ослепительного света раскалывается голова. Он зажмуривал глаза, зажимал их руками, но неистовый свет проникал в глубь глазниц, сжигая сознание бесконечным огненно-золотым сиянием. Всем телом Лимон бился в грязной жиже и, изнемогая, умолял, чтобы на него обрушился мрак. Ничего он так не желал, как наступления темноты и холодной бесконечности безмолвного вечного пространства.
Однако Лимон не умер. С трудом превозмогая слабость, поднялся с пола. Закрыл дверь на террасу. Попробовал включить свет. Не получилось. Пожар пережег провода. На ощупь добрался до ванной и сел под горячий душ. Его сознание и тело охватил неведомый ранее покой. Лимон без эмоций осознавал неминуемый конец своего существования. Желания бороться, пытаться что-либо предпринять он не испытывал. Хотя зримая опасность еще не угрожала, исход был очевиден. Лимон не представлял своей жизни без Инги. Ее исчезновение не огорчило и не озадачило.
Годы, проведенные рядом с женщиной, подчинившей его волю, превратили Лимона в бесчувственного, лишенного собственных страстей и желаний исполнителя. Инга сумела изолировать его от внешнего мира. Через некоторое время Лимон потерял интерес к происходящему за пределами террасы, нависшей над Садовым кольцом. Он уходил, чтобы разобраться с очередной жертвой, и совершенно не интересовался происходящим вокруг. Появление Ольги иголкой вонзилось в омертвевшую нервную систему. Он попытался сбросить с себя оцепенение. Инга этого не простила. Она вообще не способна прощать. Но Инги больше не существует. Зато остается позор, который Лимон испытал в постели Ольги.
Лимон вылез из-под душа. Натянул на влажное тело спортивный костюм. С трудом отыскал в темноте кроссовки. Его начала трепать дрожь нетерпения. Лимон испугался, что не успеет доказать Ольге свою мужскую состоятельность. Не совершив этого, он не сможет ни жить, ни умереть. Потом пусть распнут, пусть выследят и затравят, как зверя. Энергия и напор вернулись к нему. Лимон зажег свечи. Взял канделябр и подошел к зеркалу. Из темноты высветилось его бледное лицо. Оно показалось Лимону незнакомым. Он с удивлением разглядывал тускло отраженные черты. Возникла жуткая догадка, что с этой стороны зеркала стоит он, а с той — неон. Почти инстинктивно помотал головой Отражение проделало то же самое… Провел рукой по лицу. Оно повторило движение. Но Лимон почувствовал, что из зеркала на него смотрят глаза, полные неприкрытого презрения. Этого он не мог позволить даже своему отражению. Он замахнулся канделябром и застыл в ужасе. В руках его зеркального двойника канделябра не было. Лимон в панике отступил на несколько шагов. Изображение пропало. Зеркало быстро-быстро покрылось тонкими трещинами. Одни узоры моментально сменялись другими. И со звоном лопнувшей струны оно рассыпалось на мелкие кусочки. В деревянной раме осталась чернота. Из нее повеяло затхлостью подвала. Рука Лимона ослабла. Канделябр упал на пол.
В этот момент в дверь позвонили. Лимон не понял, откуда звонок.
Немного погодя, в дверь принялись стучать чем-то железным. Из коридора послышался надтреснутый от волнения голос: «Лимон, открывай и не делай глупостей. Дом окружен. В случае сопротивления открываем огонь на поражение».
Лимон медленно принялся искать в темноте свою сумку, где хранились деньги, чековые книжки и несколько гранат. Нужно уходить через террасу. Там на всякий случай давно заготовлены веревки и верхолазные кошки. Но не успел он сделать и шага к террасе, как на ней мелькнули фигуры людей с автоматами и тут же посыпались стекла. «Конец», — спокойно подумал Лимон и полез в сумку за гранатой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
По груди понятно, что она немолода. Наверное, Маргуша знает об этом, потому что шепчет:
— Не суй ее в рот. Води кончиком языка по соску. Он у меня реагирует, как клитор.
Постепенно мое возбуждение иссякает. Я не хочу окончательно превращаться в пассив, продолжаю разводить Маргушу. Начинает раздражать вялость и какая-то тягучесть ее кожи. Трудно кончить с женщиной. Скорее кончишь с мужиком, когда делаешь ему минет. Эти мысли заставляют вспомнить о Бутончике.
Он тут как тут. Член еле влезает в рот. Все-таки мне больше нравится ласкать мужика. Когда занимаешься членом, возникает ощущение чего-то необъятного и в то же время чего-то тонкого и острого. Я балдею от уздечки. А вот клитор воспринимаю как нечто маленькое, недостающее. Если сравнивать языком, мужской член схож с иголкой. Ведь весь член, как таковой, язык не чувствует. Только некоторые жилки, шероховатости, головку и, конечно, уздечку. Вроде водишь языком по иголке, но не вдоль, а поперек. Клитор толще. Мягкий, округлый, даже когда уплотняется. И самое важное — нет скольжения по губам. Бутончик не кончает. Начинаю злиться. В этот момент все меняется. Маргуша бросает меня, отталкивает и садится на Бутончика, широко расставив ноги. Сперва не понимаю.
Потом доходит — он трахает ее сзади. Она властно тянет мою голову к себе.
Ладно, если желает, отказывать нельзя. Тем более, что между ног у нее иначе, чем было у Наташки: там все абсолютно выбрито, что доставляет удовольствие. Нет противных волос, значит, Маргуша готовила ее к ласкам. Это порождает во мне нежность к трогательно и беззащитно открытым ее губам. Маргуша начинает мне казаться таким мальчиком-девочкой, предлагающим свою любимую игрушку, чтобы я поиграла ею. Теперь новая забава. Я лижу и ее, и ускользающий ниже член Бутончика. Сама начинаю заводиться по новой. Охаю всей грудью. Особенно возбуждает чистота между ног Маргуши. Даже анал у нее розовато-нежного цвета.
На лобке заботливо выбрита тонкая полоска волос. Как будто выставляется передо мной. Вот как я ее люблю, ухаживаю за ней, забочусь, чтобы тебе было хорошо, вкусно. Маргуша орет и отрывает мою голову от себя. По-моему, она улетает, но продолжает болтаться на члене Бутончика. Как же я не осознала тот момент, когда он залез в меня пальцами? Сейчас начинаю ощущать, как что-то ерзает, болтается внутри. Свободно и не приделе. Никакие может достать до эрогенных зон. Но вдруг словно нажимает на какую-то кнопку. Боже, какое остервенение захватывает меня!
Хочу еще и еще. Такое ощущение, будто его палец согнут и давит в одну точку.
Невыносимо больно и приятно Он снова дотрагивается и отпускает. Где-то совсем близко к матке. Совершенно новое для меня чувство. Сильнее, чем при обычном акте. Когда просто вводится член, я чувствую на себе мужчину, своими губами балдею от легкого трения. А тут ощущения только внутри. Объемности наслаждения нет, оно уходит внутрь в одну точку и дает немыслимую остроту. Обычно кончаю, отдавая себя, а здесь наоборот. Как бы всасываешь наслаждение через узкую дырочку. Оно безумно бьет в голову. До отключки. Постоянная волна прихода и ухода. Точка во мне сжимается и медленно отпускает, чтобы снова сжаться. Там, во мне, эпицентр взрыва. Начинается. Сильно зажмуриваюсь, напрягаюсь, аж звенит в ушах. Все тело потрясает взрыв. Взрыв, который не кончается. Он длится. Меня кидает из стороны в сторону. Кричу, но вместо своего крика слышу крик Маргуши.
Неужели она тоже? Падаем с Маргушей в объятия друг к дружке.
Нас, пьяных и затраханных, Бутончик тащит в парилку. Обе сидим, раскинув ноги, а он хлещет нас березовыми вениками. По лицу, груди, бедрам. Мы, дуры, смеемся. Бутончик матерится, как сапожник. Теперь мы для него отъявленные бляди. И это нас веселит. Нам нравится быть блядями. Целуемся с Маргушей взасос. Долго тремся языками. Отхлестав и обматерив, Бутончик пинками выгоняет нас на улицу. Какое блаженство — упасть истерзанным телом в мягкий, пушистый, совсем не холодный снег! Как две ведьмы, катаемся по снегу, падаем в сугробы у темных высоких елей. Натираем себя и друг дружку невесомым белым снежным кремом. Лежим, задрав ноги. Над нами луна и розовое пузо Бутончика.
Визжа, шлепая себя по ляжкам, возвращаемся в трапезную и с озверением набрасываемся на еду. Я наворачиваю жирные куски палтуса с лимоном.
Маргуша, оказывается, двинута на овощных салатах. Мешает тертую редьку с апельсинами и заливает сливками. Бутончик заталкивает кровавыми от соуса пальцами большие куски сочного шашлыка. Не переставая жевать, умудряется хвалиться своим имением. Он, в отличие от дураков, обосновался в деревне. Здесь они с Маргушей черпают здоровье ведрами. А чтобы банька, дом и пироги всегда были наготове, положил крестьянам в округе месячное жалование. Да какое! Но суть не в Нем, а в коллективной поруке. Нанял бы он, к примеру, одно-то Степана Фомича. И что? Сосед этого Фомича от зависти обязательно спалил бы баньку, а избу разграбил бы. Атак месяц один получает деньги, месяц — другой, и дальше по кругу. В результате все кланяются в пояс.
Маргуша лезет к нему целоваться, гладит по пунцовым щекам:
— Альби — чудо. Всегда придумает умопомрачительный фокус. Он умеет направить человека в нужном направлении. Возьми меня… Зачем мне искать каких-то любовников, особенно в наше время, когда хорошо итак?
Она икнула и культурно замолчала. Зато оживился Бутончик. Подходит ко мне. Член напряжен, жилки веревками обозначились на нем. Я инстинктивно тянусь к нему. Бутончик смеется:
— Нет, исключительно жену. Я — однолюб. Это у нас Маргуша-любительница.
Поднимает меня со скамейки и укладывает спиной на стол между осетром и фруктами. Смешно до колик. Маргуша сама разводит мои ноги, становясь коленками на скамейку. Приподнимаю голову и вижу, как Бутончик опять пристраивается за ней. Значит, они принципиально трахаются только сзади.
Вообще-то я знаю много Наташкиных подруг, которые предпочитают туда. Говорят, намного больше кайфа. Но некоторые и не воспринимают. Я для себя еще не решила.
После Англосакса пока боюсь думать. Все зависит от опытности женщины. Если стаж большой, обязательно переходят на такую любовь. Многие скрывают и не дают, считают такой способ неприличным. Глупости! А еще считается лучше, когда влагалище оттянуто назад. Ничего подобного. Вот у Маргуши клитор аж на лобок вылезает, а сколько счастья она испытывает. Нужно отдать ей должное, лижет она фантастически. Очень хочу, чтоб залезла внутрь. Прощу ее. Она берет очищенный банан и ласково пытается его ввести. Он прохладен, влажен и шершав. Полный улет. Лучше всякого языка. Но внутрь не лезет. Чуть-чуть раздвигает губы и ломается. Маргуша жадно его высасывает и съедает. Кайфуем вместе от этой игры.
Я на грани улета. Маргуша понимает и, сжалившись, засовывает большой грубый огурец. Я ору и благодарю ее. Этого для улета достаточно.
В себя прихожу уже в снегу. Над нашими телами клубится пар.
Кидаемся снежками и ужасно любим друг друга. Как здорово забраться в снег и знать, что тебя ждет жаркая парилка, стол трапезной, перина в избе. Вот он — счастливейший день в моей жизни!
* * *
Лимон провел в оцепенении почти сутки. Валялся на полу.
Периодически его рвало. Тело закоченело. Снег, заносимый ветром с террасы через открытую дверь, быстро таял и, смешиваясь с пеплом, образовывал грязное месиво.
В нем, не в силах подняться, и валялся Лимон. Его помутившееся сознание металось в бесконечных потусторонних мирах. Перед глазами мелькала большие и маленькие звезды. Потом пропадали в мутном тумане. Монотонное завывание не то вечности, не то волков сопровождало его бред. Иногда вместо звезд возникали огромные, пышущие бурлящей лавой солнца. Тогда Лимону казалось, что от их яркого ослепительного света раскалывается голова. Он зажмуривал глаза, зажимал их руками, но неистовый свет проникал в глубь глазниц, сжигая сознание бесконечным огненно-золотым сиянием. Всем телом Лимон бился в грязной жиже и, изнемогая, умолял, чтобы на него обрушился мрак. Ничего он так не желал, как наступления темноты и холодной бесконечности безмолвного вечного пространства.
Однако Лимон не умер. С трудом превозмогая слабость, поднялся с пола. Закрыл дверь на террасу. Попробовал включить свет. Не получилось. Пожар пережег провода. На ощупь добрался до ванной и сел под горячий душ. Его сознание и тело охватил неведомый ранее покой. Лимон без эмоций осознавал неминуемый конец своего существования. Желания бороться, пытаться что-либо предпринять он не испытывал. Хотя зримая опасность еще не угрожала, исход был очевиден. Лимон не представлял своей жизни без Инги. Ее исчезновение не огорчило и не озадачило.
Годы, проведенные рядом с женщиной, подчинившей его волю, превратили Лимона в бесчувственного, лишенного собственных страстей и желаний исполнителя. Инга сумела изолировать его от внешнего мира. Через некоторое время Лимон потерял интерес к происходящему за пределами террасы, нависшей над Садовым кольцом. Он уходил, чтобы разобраться с очередной жертвой, и совершенно не интересовался происходящим вокруг. Появление Ольги иголкой вонзилось в омертвевшую нервную систему. Он попытался сбросить с себя оцепенение. Инга этого не простила. Она вообще не способна прощать. Но Инги больше не существует. Зато остается позор, который Лимон испытал в постели Ольги.
Лимон вылез из-под душа. Натянул на влажное тело спортивный костюм. С трудом отыскал в темноте кроссовки. Его начала трепать дрожь нетерпения. Лимон испугался, что не успеет доказать Ольге свою мужскую состоятельность. Не совершив этого, он не сможет ни жить, ни умереть. Потом пусть распнут, пусть выследят и затравят, как зверя. Энергия и напор вернулись к нему. Лимон зажег свечи. Взял канделябр и подошел к зеркалу. Из темноты высветилось его бледное лицо. Оно показалось Лимону незнакомым. Он с удивлением разглядывал тускло отраженные черты. Возникла жуткая догадка, что с этой стороны зеркала стоит он, а с той — неон. Почти инстинктивно помотал головой Отражение проделало то же самое… Провел рукой по лицу. Оно повторило движение. Но Лимон почувствовал, что из зеркала на него смотрят глаза, полные неприкрытого презрения. Этого он не мог позволить даже своему отражению. Он замахнулся канделябром и застыл в ужасе. В руках его зеркального двойника канделябра не было. Лимон в панике отступил на несколько шагов. Изображение пропало. Зеркало быстро-быстро покрылось тонкими трещинами. Одни узоры моментально сменялись другими. И со звоном лопнувшей струны оно рассыпалось на мелкие кусочки. В деревянной раме осталась чернота. Из нее повеяло затхлостью подвала. Рука Лимона ослабла. Канделябр упал на пол.
В этот момент в дверь позвонили. Лимон не понял, откуда звонок.
Немного погодя, в дверь принялись стучать чем-то железным. Из коридора послышался надтреснутый от волнения голос: «Лимон, открывай и не делай глупостей. Дом окружен. В случае сопротивления открываем огонь на поражение».
Лимон медленно принялся искать в темноте свою сумку, где хранились деньги, чековые книжки и несколько гранат. Нужно уходить через террасу. Там на всякий случай давно заготовлены веревки и верхолазные кошки. Но не успел он сделать и шага к террасе, как на ней мелькнули фигуры людей с автоматами и тут же посыпались стекла. «Конец», — спокойно подумал Лимон и полез в сумку за гранатой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36