— Ты… — прошептала она. И замолчала. Он тоже молчал, не понимая, что происходит, но понимая, что происходит что-то жутковатое. Его личный мир, в котором он так уютно жил столько лет, продолжал трещать. осыпаться. Он терял логику. Элементы этого мира не должны были вести себя вот так, но все же вели. Откуда этот ужас? Что такого он сделал Элле? Что она увидела в нем?
— Что с тобой? — спросил он хрипло.
— Нет, — она встряхнула головой. Взор ее прояснился. — Нет, ничего. Не обращай внимания.
— Ты так надолго застряла здесь. Ты вся замерзла.
— Да, — кивнула она, обхватила руками свои холодные плечи. — Да… Пошли…
Она обняла его, прильнула всем телом к нему, впилась долгим поцелуем, и разум привычно, как всегда при встречах с этой женщиной, начал отступать, освобождая самые необузданные чувства.
Сегодня Элла превзошла самое себя. Она совершенно потеряла голову. И сегодня в ее поведении в постели с новой силой заявило нечто напористо-агрессивное, хозяйское. Сегодня она использовала его со всей страстью. И это ему нравилось. И пугало…
Они расслаблялись после того, как доходили до предела. Но вскоре начинали снова. И к середине ночи в изнеможении отодвинулись друг от друга. В углу комнаты слабо горела декоративная лампа, состоявшая из разноцветных ниток световодов. Света она давала мало, но отлично создавала интимную атмосферу.
Элла уселась на диване, едва прикрывшись простыней и прислонясь к ковру на стене. Она смотрела куда-то в окно, где под порывами ветра шевелились похожие на изломанные скрюченные лапы чудовищ ветки деревьев.
— О чем ты думаешь? — спросил Валдаев.
— Почему ты считаешь, что я о чем-то думаю?
— Потому что у тебя задумчивый вид.
— Я просто ловлю этот миг. Я сейчас почти счастлива. Это счастливый миг. И я не могу его поймать, поскольку стоит о нем подумать, а он в прошлом. Тебя никогда не пугала невозможность человека застолбить участок в настоящем?
— Как?
— Где оно, настоящее? Ты не успеваешь ощутить его, а оно уже превращается в прошлое.
— Да, — кивнул он и выдал свою любимую идею:
— Однажды мы понимаем, что время становится врагом.
— И однажды человек становится не в ладах со временем. У тебя не было никогда такого ощущения?
— Не знаю, — соврал он, пожав плечами.
Она опять молча уставилась на дергающиеся за окном ветки.
— Элла, — снова нарушил тишину Валдаев.
— Да, дорогой.
— Давно хотелось спросить… — он запнулся, подумав что давно зарекался выяснять отношения. Но сдержаться не мог. — Что ты во мне нашла? Почему ты со мной?
— Это как расценивать? — улыбнулась она.
— Просто как вопрос.
— Хочешь правду?
— Да.
— Такие люди, как ты, всегда хотят, чтобы им резали правду-матку, а потом, узнав ее, обижаются или впадают в черную тоску.
— Я не впаду.
— Что я в тебе нашла? Наверное, твою слабость. Не секрет, что женщины выбирают или диких, необузданных и сильных самцов, способных приносить мамонта в пещеру. таскать свою любовь за косы и защищать от невзгод. К таковым ты… — она запнулась.
— К таковым я не отношусь.
— Не относишься… Или женщины реализуют свой инстинкт материнства. Находят тех, кого им надо защищать.
— И что, меня надо защищать? — все-таки с готовностью обиделся он, хотя ничего нового она не сказала.
— И еще как, — произнесла она.
— Ну, спасибо, — шутливо произнес он, обнимая ее. — Ты моя валькирия. Амазонка…
— А что. Во мне есть эти качества, — не поддерживая шутливого тона, произнесла она. — Скорее — я Артемида. Я отлично умею охотиться.
— На зайцев?
— И на волков тоже, — холодно произнесла она, неожиданно резко отводя его руку. Она поднялась.
— Я в ванную.
Она вышла. Зашуршал душ.
Валдаев присел на кровати. Он глянул в окно, но ничего интересного или необычного там не обнаружил. Посмотрел на часы — они показывали два.
С Эллой что-то сегодня не в порядке. Определенно. Но что с ней происходит? Он вдруг подумал, что почти не знает .е. Не знает ничего о ее проблемах, о ее жизни. Он эгоистично пользуется ее телом, даже не пытаясь ничего дать взамен.
А ведь ее что-то сильно гнетет — с необычной ясностью осознал он. А он боится даже спросить об этом. Он боится, что его призовут как защитника, а защитить он не мог даже себя.
На него резкой волной накатили нежность и страх — страх потерять ее. Он знал, что рано или поздно она уйдет от него. Он не из тех людей, с которыми такие женщины выдерживают долго. «Материнское чувство». Да нет, он скорее просто временная игрушка для нее. Забава.
От этих мыслей захотелось взвыть на луну. И чувства вдруг обострились. Опять этот запах неизвестных духов. И резкая боль в висках… Будто какое-то мощное течение повлекло его сознание в темную пучину. Он ощутил, как все уплывает — который раз уже за последние недели. Вдруг его кольнуло — погибаю.
Но он не погибал. Он просто выключился на миг…
Тут же включился. Сбросил с себя оцепенение. Поежился. В комнате стало прохладно.
Элла опять обосновалась в душе, не желая оттуда вылезать.
Он терпеливо прождал минут десять. Вспомнил, с каким лицом она стояла недавно у зеркала. И пошел ее опять тормошить.
Он подошел к ванной. Душ по звуку хлестал там вовсю. Хлестал буднично, не вызывая никаких дурных ассоциаций. Валдаев вспомнил, как недавно он вполне серьезно боялся увидеть в своей ванной труп с перерезанным горлом.
Господи, какой мусор может плавать в голове, как в грязном Пруду!
— Элла, — бодро крикнул он.
Толкнул дверь — она была не заперта.
На этот раз ему в лицо дохнуло паром. Он прижмурил глаза.
— Элла, — вновь произнес он.
Открыл глаза.
И оторопел…
В ванной никого не было.
— Элла, — растерянно повторил он, будто ожидая, что она появится из-под раковины. — Что за шутки? Он прислонился спиной к кафельной стене. Потом он начал схватывать детали. Халат, в который закутывалась Элла, висел на Крючке.
— Элла! — позвал он, выйдя из ванной.
Никто не откликнулся. Он обошел всю квартиру. У него теперь не было ни страха, ни отчаяния. Навалилось медвежьей тушей какое-то отупение.
Он сделал несколько открытий. Элла исчезла. И все вещи она оставила в квартире, так что можно было сделать вывод — исчезла она в чем мать родила. Может, улетела, как Маргарита, на метле?..
Следующее открытие было еще более ошеломляющим.
Он наконец обратил внимание на то, на что должен был обратить с самого начала. На часах было двадцать минут четвертого. У него вылетело из сознания почти полтора часа. Они не могли пролететь за мгновение, на которое он отключился. Это было просто невозможно.
Ну и еще… Он заметил в ванной следы крови. И тут же смыл их душем. Потом опустился на пол и обхватил голову руками. Голова была пустая и гулкая, как чугунный котелок…
Валдаева расстреливали из пулемета. Пули со звоном лупили ему в грудь и рикошетили, впиваясь в стены…
Он замычал, повернулся на другой бок и приоткрыл глаза. То не пулемет строчил, а телефон звонил. Валдаев тупо посмотрел на аппарат, еще не в состоянии понять, что происходит и где он находится. Ему не хотелось ничего вспоминать. Он знал, что воспоминания эти лежат зловонным болотом где-то в туманной низине его сознания и лучше не трогать эту трясину.
И тут он вспомнил все разом. Вспомнил ночь. Вспомнил шелест душа. Вспомнил об Элле!
На кресле лежали ее вещи. Возникла дикая мысль: сама Элла будто сожрана монстром с темной стороны и от нее осталась только мятая обертка, как от съеденной конфеты, — колготки, платье, бюстгальтер, туфли.
Ночью, когда он понял, что дела плохи, ему захотелось отключиться от всего этого. Он съел одну таблетку снотворного. Не подействовало. Тогда отведал еще одну — и провалился в глубокий сон.
Телефон продолжал трезвонить.
Подушка была влажная от пота. Неприятно влажная.
— У, бисова сила, — прошептал Валдаев, с ненавистью скосив глаз на телефон.
Ничего хорошего от этого аппарата он не ждал.
Звонил кто-то очень настырный. Наконец телефон прервал свою трель. Но вскоре зазвенел вновь.
Валдаев протянул руку, сжал радиотрубку, как горло змеи. Подержал ее так пару секунд. Потом нехотя произнес:
— Да…
Внутри он подобрался в дурном предчувствии. Кого он ожидал услышать? Кого-то, кого хотел бы не слышать еще лет сто? Или опять это проклятое, многозначительное молчание?
— Валдаев, — донесся жизнерадостный голос ответственного секретаря «Запределья». — Шеф тут с бодуна порастал над твоим материалом. И запутался. Нужно в номер набирать.
— С каким материалом?
— О шаманах-киллерах.
— А.
— Так что ты подъедь глянь.
— Ох.
— Ты тоже с бодуна? — с бесцеремонным сочувствием больше походящим на подначку, осведомился ответственный секретарь.
— Тоже.
— А я завязал. Как отрубил.
— Часа через полтора буду.
— Ждем с нетерпением…
Пролежав еще несколько минут, Валдаев нехотя поднялся. Состояние у него было, будто его отметелили пыльным мешком. Во рту сухо, голова тяжелая. И в ушах колокольный звон…
Ему хотелось сейчас или напиться, или снова наесться снотворного. Он неожиданно позавидовал наркоманам, у которых от всех невзгод одно средство: дозу в вену — и в космос. И главное — жизнь короткая, мучаться недолго.
Валдаев с отвращением выпил растворимого кофе — зернистый варить не хотелось. Кофе был из новой банки, которую он купил в магазине у метро. На вкус — дрянь дрянью, хоть и из дорогих.
Через силу съел пару бутербродов — с ветчиной и с сыром. Потом набрал номер, ощущая, как ухает в груди сердце. Он бросил в пространство всю энергию надежды в безмолвном призыве: «Отзовись!»
Длинные гудки. Никто не отозвался.
Он прозвонил еще три раза, чувствуя, как надежда тает снеговиком на сковородке.
Бесполезно. Эллы дома не было. Он выполз на улицу, сжимая «дипломат» в руке. Рядом с остановкой он невольно убыстрил шаг, увидев знакомый бандитский синий «Форд» около азербайджанской палатки с фруктами и тех же двух мордоворотов. Тот, что поменьше, Крыс, шушукался с небритым хозяином палатки и перекладывал себе в карман засаленные мятые купюры. Второй, бычешеий, засунув руки в карманы, хмуро настороженно оглядывался по сторонам.
Крыс положил деньги в карман. И кинул напарнику, как сплюнул:
— Пошли.
Но бычешеий, как назло, заметил Валдаева и танком пополз к нему.
— Э, братан, — прикрикнул он. — Ну что, не надумал?
— Чего не надумал? — Валдаев остановился и уставился куда-то в землю. Он читал, что лесным гориллам нельзя смотреть в глаза — это вызывает у них приступ ярости.
— Насчет хаты? Куда тебе две комнаты?
— Что? — непонимающе спросил Валдаев. Бычешеий протянул руку и дернул журналиста за ворот куртки, отчего голова качнулась.
Валдаев с тоской огляделся, видя, как прохожие стыдливо отводят взгляды. Никто не хотел ни с кем связываться. Люди вообще не хотели ничего видеть. Это искусство жителя большого города — видеть только то, что тебя не огорчит.
— Падла, — бычешеий злобно скривился, причмокнул и маленькими злыми глазками уперся в Валдаева. — Падла ты, лысый. Сам говорил, что согласный… Мы поработали.
— Вы о чем? Когда я вам что говорил?! — возмутился Валдаев.
— Ты что, забывчивый такой? — Бычешеий притянул Валдаева к себе поближе, и тот ощутил исходящий из оскаленной пасти отвратный запах гнилых зубов и перегара. — Башка дырявая, да? Так мы бошки не только пробиваем, но и конопатим.
— Ладно, оставь, — сказал Крыс. — Номер квартиры знаем. Еще свидимся…
Бычешеий оттолкнул Валдаева, так что тот едва сумел устоять на ногах, и направился к машине.
Валдаев разгладил на груди куртку. Ноги были ватные. Но после того, что было ночью, он вдруг ощутил осоловелость и равнодушие. Ему неожиданно представилось, что эти двое злодеев — вовсе не настоящие. И город этот ненастоящий. Он состоит из грязных кубов гигантских игрушечных домов, в которых живут умные заводные куклы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35