- Не скрою, я от тебя, товарищ Латышев, много интересного узнал. А ты еще сомневался - «недоразумение».
Сергей достал из кармана пачку фотографий, отсчитал пяток и протянул таксисту:
- На, посмотри, нет здесь твоего пассажира с мешком?
Латышев внимательно осмотрел их все, потом посмотрел еще раз и твердо сказал:
- Нет, здесь его нет.
Тогда Сергей дал ему еще три.
- Вот же он! - искренне удивился таксист, возвращая фотографию Джаги. - Этот вчера и ездил в Жаворонки.
- Женя, а что, если мы сейчас повторим твой вчерашний маршрут?
Латышев почесал в затылке.
- Эх, друг ты мой ситный, видать, я погорячился, когда насчет плана обрадовался. Сгорит он сегодня у меня синим пламенем…
- Понимаешь, Женя, это очень важное дело. И самое главное, срочное. До завтра ждать нельзя - можем опоздать. А путевку я тебе отмечу - среднесдельная обеспечена.
Шофер махнул рукой:
- Эх, где наша не пропадала! Поехали, - он выключил счетчик и хитро подмигнул: - Смотри, если орудовцу попадемся, будешь меня выручать…
Машина остановилась, не доезжая сотню метров до дачи, где вчера Латышев высадил Джагу. Они прошли калитку. Здесь на траве еще остались широкие рваные шрамы от буксующих колес. Неторопливо пошли дальше, вдоль забора. На участке, за воротами, стояла черная «Волга». В гамаке перед домом покачивалась молодая красивая женщина. Она разговаривала с кем-то не видимым с улицы, сидевшим на террасе.
Так же не спеша они дошли до перекрестка. Сергей протянул Латышеву руку:
- Большое тебе спасибо, Женя. От всего сердца. Ты сегодня сделал очень много для нас. Об одном тебя попрошу: ты насчет нашей поездки не распространяйся… Если ты еще понадобишься, мы тебе позвоним.
- Понял, звони. А в город не подбросить тебя?
- Нет, дорогой, тут у меня еще дела кое-какие есть. А ты и так горишь с планом.
- И не говори. Ну, пока. Желаю удачи.
- И тебе того же…
Когда Приходько садился в вагон электрички, на платформу упали первые дождевые капли. От Одинцова, набирая силу, дождь бежал к Москве наперегонки с поездом. Стоя в тамбуре, Сергей смотрел на мокнущие под дождем деревья, разорванные клочья туч на горизонте. Все, что он узнал сегодня, сумбурно перемешалось в голове, и никак не мог он из этих сведений построить четкую логическую схему. В поселковом Совете ему сообщили, что дом номер девять по Майской улице принадлежит солидной пожилой женщине, пенсионерке Викторине Карловне Пальмовой. Когда-то она была учительницей музыки. Участок приобрела два года назад и в прошлом году выстроила новый дом… Красивая дамочка в гамаке явно не относится к людям пенсионного возраста…
Приходько достал блокнот и записал: «Выяснить: 1) Кто живет на даче. 2) Кому принадлежит черная „Волга“ номер МОИ 11-94. 3) Попробовать установить, что может связывать Вик. Кар. Пальм. с Джагой».
Черт побери, какой же срочный и ценный груз привез Джага к ней в мешке, не пожалев денег на такси, когда он мог преспокойно за тридцать копеек доехать на электричке?
Плох он совсем
Страх перестал быть чувством. Он превратился в какой-то живой орган, который, ни на секунду не замирая, жил в Кроте так же яростно и сильно, как сердце, легкие, печень. Даже во сне он не давал ему покоя, и это было особенно ужасно, потому что во сне Крот был перед ним совершенно беспомощен. Проснувшись ночью в поту, с трясущимися руками, Крот тихонько, чтоб не разбудить Лизку, вставал, шел на кухню и долго пил прямо из крана теплую, пахнущую железом воду. На балкон выйти боялся. Садился около открытой балконной двери прямо на пол и курил одну сигарету за другой, бросая окурки в раковину. Когда в подъезде раздавалось сонное гудение лифта, бесшумно скользил в комнату и вынимал из пиджака пистолет. Его холодное рукопожатие давало какую-то крошечную уверенность. Лифт проезжал, и Крот, прижимая пистолет к горячему влажному лицу, думал: «Глупости это все. Если за мной придут, разве пушка поможет? Уйду, допустим. А потом? Потом что будет?»
Так проходили ночи. К утру, измученный, Крот засыпал.
В этот день, проснувшись около двенадцати, Крот почувствовал: надо что-то предпринимать. Пока Гастролер появится, он тут от страха сдохнет. А все Балашов! Он, иуда, украл из пиджака паспорт - больше некому! И нигде Крот паспорта не терял, он его как зеницу ока берег. Надо сходить к Джаге - посоветоваться. Джага все-таки свой, не продаст. Сколько вместе натерпелись! Правда, Балашов запретил выходить на улицу, но Крот о себе как-нибудь уж сам позаботится. Ах, какая же сволочь этот Балашов! Еще рассчитывал взять его за горло… Да, его, пожалуй, возьмешь - скорее без рук останешься! Теперь уж не до жиру. Получить бы с него обещанный новый паспорт да хоть какую-нибудь долю - и бежать отсюда подальше…
Время тянулось мучительно долго. Длинный пустой день. Крот решил идти вечером: во-первых, темно - труднее узнать, а во-вторых, он не знал, в какое время приходит с работы Джага. Вышел часов в девять.
Где-то в Банковском переулке остановил такси, зашел в «Гастроном» и купил две бутылки коньяка «Кизляр». Когда ехали по улице Горького, Крот рассеянно посмотрел на оживленную гуляющую толпу и мрачно подумал: «Я как с другой планеты…» Мысль понравилась, и он, наслаждаясь своей «необычностью», раздумывал об этом до самого дома Джаги. Расплачиваясь с таксистом, неожиданно для самого себя спросил:
- Слушай, отец, может, мне на другой планете было бы лучше?
Шофер мельком взглянул на него и сказал:
- Наверняка не скажу, но, вероятно, вряд ли. Неуживчивым нигде медом не намазано…
Поднимаясь на второй этаж, Крот ругал себя за болтливость. Вдруг таксист его заприметил? Вот дурак же! Потом позвонил.
Дверь открыл Джага. Удивленно закруглели глаза. Настороженно улыбаясь, показал два ряда металлических зубов:
- Ты-ы?
- Я. Не ждал? Ладно, прикрой варежку, хватит железом хвалиться! Может, в дом все-таки позовешь?
- Конечно, заходи, заходи. Я один.
В комнате было неопрятно, везде лежала пыль, по углам валялись какие-то тряпки. На столе возвышались пустая водочная бутылка, остатки закуски. Разведя руками, Джага сказал:
- Вот к водочке ты опоздал, а закусить - пожалуйста, чем бог послал.
Криво усмехнувшись, Крот поставил на стол бутылки с коньяком.
- Ничего не попишешь, всю жизнь я попадаю в кино только на вторую серию.
Джага радостно засуетился, забегал по комнате, ловко нося перед собой брюхо:
- Сейчас мигом все соорудим по всем правилам.
Крот брезгливо щелкнул пальцами:
- Собери со стола эти помои.
- Все сейчас сделаем, родной мой… Будет как в ресторане.
Крот выбрал стул почище, уселся, положил ногу на ногу, закурил.
- Ну что, Джага? Спекулируем помаленечку? Как говорится, даст бог день, даст бог тыщу?
- Что ты, родной мой! Заработка за последнее время никакого. Копейки свободной нет.
- Не в деньгах счастье, - весело сказал Крот. Джага удивленно посмотрел на него:
- Ну, это ты брось. А в чем же еще?
- В свободе духа, - засмеялся Крот. - Но этого тебе не понять.
- Где уж, - согласился Джага. - В случае чего в тюрьму-то плоть мою заключат…
- Уж прямо так и заключат? - остро сощурился Крот. - У нас же хозяин - умнейший человек, ты же сам говорил, а? Ведь не допустит?
- Конечное дело, Виктор Михалыч - умнейшая голова, так ведь фарт, знаешь, иногда и от умных к дуракам бежит.
- От него к нам не прибежит - это я тебе точно говорю.
- А кто знает? - Джага вымыл в мисочке тарелки, расставил их на столе и внимательно посмотрел Кроту в глаза.
Крот подумал: «Интересно, знает, что это я убрал старика в Одессе? Если знает, он со мной вместе играть против Балашова не станет. Ему такой подельщик не нужен». Взял бутылку и резко ударил ладонью в дно. Пробка вылетела, и золотистая жидкость плеснула на стол. Крот достал из верхнего кармана белый платок и протер край своего стакана.
- Пей, родной, не брезгуй, - улыбнулся Джага. - От поганого не треснешь, от чистого не воскреснешь!
- Не морочь мне голову, - поморщился Крот. - Послушай лучше, что я тебе скажу. Мы с тобой старые знакомые, и я тебе верю, что не продашь… А если продашь - ты меня знаешь…
- Окстись, что ты мелешь, - обиженно пробурчал Джага.
- Тогда давай выпьем.
Выпили, закусили лимоном. Крот уселся поудобнее.
- Хочу я тебе рассказать одну байку. А ты подумай, к чему она… Сидят на маленькой станции трое, пьют пиво и дожидаются поезда. У одного - документы, билет и деньги в кармане, у других - вошь на аркане и блоха на цепи. И вот первый, фраер, сидит философствует: «Ничего, ребята, я вот жду поезда, и вы ждите, может, вам удастся проехать зайцами под вагоном. Ничего страшного, мол, вы же бродяги».
- Ну?
- Чего, ну?
- Проехали?
- Проехали. Перед самым поездом пошли вместе в сортир, отняли у фраера билет и деньги, а его там заперли…
- Ты, что ли, ехал?
- Может, я, а может, не я. Неважно. Смекаешь?
- Бродяги - это мы. Только Виктор Михалыч не фраер. Его в сортире не запрешь. Да и скажу тебе по-честному, нет мне резона с ним расставаться. Умнеющий человек!
- А если он сам с тобой вдруг расстанется? Возьмет вот так, в одночасье, и рожей об забор…
Джага выпил еще стакан, сморщился, махнул рукой:
- Пускай его! Кое-какую денежку я себе сбил, независимость имею.
Крот смерил его презрительным взглядом, с издевкой протянул:
- Независимость! Бо-ольшой ты человек стал! Раньше вон какой был, - он показал рукой на уровне табуретки, - а теперь как поднялся! - и Крот приподнял ладонь сантиметров на пять.
- Геночка, родной, ты меня с собой не равняй. Ты молодой, здоровый, девки тебя любят, тебе жить красиво охота, денег много надо. А мне зачем? На бабах я крест поставил. Старею…
- Да ладно уж прибедняться! Деньги ему не нужны! Тоже мне Христос-бессребреник отыскался. Дал бы лучше чего-нибудь пожрать.
- Ей-ей, кроме того, что на столе, ничего нет. Я же ведь, почитай, дома никогда не ем…
Крот зло усмехнулся:
- Что, только закусываешь?
- Точно, точно, Геночка, - Джага выпил еще стакан и облизнулся красным, длинным, как у овчарки, языком.
Крот посмотрел на него с отвращением. Встал, судорожно вздохнул:
- Ох, тяжело, душа вспотела!
- Ты пойди освежись, - ласково посоветовал Джага. - А то придешь домой на бровях, мадама твоя будет недовольна.
- А ты и про нее знаешь? - неприязненно спросил Крот.
- Знаю, Геночка, знаю. Как не знать?
- Много ты, Джага, знаешь. Это иногда вредит. Смотри, по проволоке ходишь.
- А что поделаешь, Геночка? Всю жизнь без сетки работаю, - и засмеялся неожиданно трезвым смехом.
Крот сидел и чувствовал, что опьянел, что разговора не получилось, что Джага окончательно продался Балашову. И такая невыразимая тоска его душила, что Кроту хотелось заплакать. «Как я их ненавижу! Всеми фибрами души. Фибровая душа, фибровый чемодан. Не будь я таким болваном, подорвал бы тогда с чемоданом Коржаева! Были бы деньги, документы, и не было бы за мной мокрого дела, и этого непрерывного страха расстрела…»
- Слушай, Джага, а ты не знаешь, как расстреливают? - равнодушно спросил Крот.
- Бог миловал! Правда, мне один мазурик на пересылке рассказывал, что приговоренных к расстрелу держат в одиночке. А за два часа до казни зажигается в камере красный свет, и каждые пятнадцать минут бьет гонг…
- Замолчи! Замолчи, гад!
Джага вздрогнул и степенно сказал:
- Что ты орешь, как марафонская труба! Не психуй, по нашим делам расстрел не полагается.
Крот встал, взглянул в мутное зеркало. Увидел в своих глазах страх и тоску. Подумал: «Поеду-ка я в свою берлогу и надерусь до чертей. А завтра будет снова долгий пустой день, тупая тишина, тоска и страх - без конца», - он повернулся к Джаге, крикнул:
- Как я вас всех ненавижу! - и выбежал из комнаты…
Хлопнула входная дверь. Джага походил по комнате, поглядел в окно, допил прямо из бутылки остатки коньяка, потом вышел на улицу. На углу в телефонной будке набрал номер и, прикрывая трубку рукой, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25