Молния судорогой свела небо, и Стас увидел, что «пионерка» беззвучно подъехала к палисаднику. Ну, все, можно.
Стас нажал на дверцу сенцов, и она со скрипом подалась. От этого мерзкого скрипа замерло сердце, но тотчас же снова загрохотал гром, и море этого шума поглотило все другие звуки. В сенцах было тише, но густая беспорядочная дробь на железной крыше отбивала тревогу, не давая вздохнуть, остановиться, повернуть назад. Тихонов мазнул фонариком по сеням, и мятый желтый луч вырвал из мглы ржавые ведра, банки, тряпье, доски и лом. «Когда-то я очень любил стук дождя. А лом - это хорошо», - подумал Стас и заколотил в дверь. На улице гремело уже без остановки, и Тихонову казалось, что это он выбивает из старой дощатой двери гром…
…Гром ударил над самой крышей, как будто огромной палкой по железу, и Крот открыл глаза. Гром. И стук. Нет, это не гром! Это стучат в дверь. Он лежал одетый на диване. Стук. Стук. Шарканье и шепот: «Господи Иисусе, спаси и помилуй… Святой Николай-заступник…» Он распрямился, как сломанная пружина, и прыгнул на середину комнаты. Старуха перекрестилась на желтый, тускло мерцавший под лампадой киот и направилась к двери. Крот схватил ее за кацавейку, но старуха уже громко спросила: «Кто?»
- Откройте, из милиции!
Старуха не успела ответить и полетела в угол. Она шмякнулась тяжело, как старый пыльный мешок, и в ее белых, выцветших от старости глазах плавал ужас. Она повернула голову к иконе и хотела еще раз перекреститься, но сил не хватило, и она только смотрела в холодные бесстрастные глаза бога, и по ее серой сморщенной щеке текла мутная слеза…
- Откройте, Евдокия Ларионовна!
Крот перебежал через комнату и, подпрыгнув, задул лампадку. Все погрузилось в мрак, и только дождь, разрываемый глухим треском, неистовствовал за окном… В окно, только в окно!
Держа в руке «вальтер», Крот отбросил раму, и тотчас же в глаза ударил палящий сноп голубоватого света. Свет рассек дождевую штору, и в нем плясало много маленьких дымящихся радуг. Крот выстрелил навскидку в свет, что-то хлопнуло, и свет погас. Но Крот уже рванулся от окна - там хода нет!
Дверь затряслась, и он услышал злой, дрожащий от напряжения голос:
- Крот, открой дверь!
- Ах, падло, я тебе сейчас открою! - прохрипел Крот и два раза выстрелил в дверь - тра-ах! тра-ах!
Тихонов почувствовал соленый вкус на языке, и сразу же заболела губа. Черт! Прикусил от злости! Вот, сволочь! Стреляет. Но в дверь можешь стрелять до завтра - эти номера мы знаем… Стоя за брусом дверной коробки, он подсунул в щель под дверью лом.
- Евдокия Ларионовна! - закричал он. - Лягте на пол!
Крот снова метнулся к окну. И снова в лицо ударил свет, злой, безжалостный, бесконечный. Он отошел в угол комнаты. «Вот тебе Хромой и отвалил долю. Полную, с довеском. Девять граммов на довесок. Ну, рано радуетесь, псы, так меня не возьмете!»
Свет прожектора заливал комнату призрачным сиянием. Отсюда стрелять по нему нельзя. Подойти к окну - застрелят. В углу всхлипывала и хрипела старуха.
- Костюк, я тебе последний раз говорю: сдавайся!
Крот закрыл лицо ладонями. «Господи, что ж я, зверь? Загнали, загнали совсем…» Дверь заскрипела натужно, пронзительно, и Крот снова выстрелил в нее. Полетели щепки.
Пуля звякнула по лому. Тихонов почувствовал, что все его тело связано из железных тросов. Зазвенела жила на шее, и дверь с грохотом упала в комнату. Качанов прижался к стене, держа овчарку за морду. Тихонов, стоя с другой стороны, поднял руку и, набрав полную грудь воздуха, закричал: «Гаси-и!» Тотчас же погас прожектор. Качанов, наклонившись к собаке, шепнул: «Такыр, взять!» В неожиданно наступившем мраке Костюку показалось, что он ослеп, но ужас подсказал ему, где опасность, и, не разобрав даже, что это, выстрелил навстречу метнувшемуся на него серому мускулистому телу. Овчарка успела ударить его в грудь, и, падая, он выстрелил еще раз в рослую тень в дверях, но Савельев уже перепрыгнул через подоконник в комнату.
Полыхнула молния, и Савельев увидел на полу в квадрате света неловко повернутую кисть с пистолетом, и эта кисть стремительно приближалась, росла, и Савельев всю свою ненависть, все напряжение сегодняшней ночи вложил в удар ногой. Пистолет отлетел под стол. Аверин схватил Крота за голову, заворачивая нельсон. Металлическим звоном брякнули наручники…
Кто-то включил свет. Тихонов сидел на полу, зажав лицо руками. К нему подбежал Шарапов:
- Ты ранен?
- По-моему, этот гад выбил мне глаз…
Шарапов отвел его руки от лица, внимательно по: смотрел. И вдруг засмеялся:
- Ничего! Понимаешь, ничего нет! Это тебя пулей контузило немного.
Тихонов болезненно усмехнулся:
- Мне только окриветь не хватало…
Врач делал укол старухе. Суетились оперативники, понятые подписывали протокол обыска. Тихонов, закрыв ладонью глаз, перелистывал четыре сберегательные книжки на имя Порфирия Викентьевича Коржаева…
- Посмотри, что я нашел, - протянул ему Шарапов тяжелый, обернутый изоляционной лентой кастет. - В пальто его, в шкафу лежал.
Тихонов подкинул кастет на руке.
- Ничего штучка. Ею он, наверное, Коржаева и упокоил.
Савельев сказал:
- Столько нервов на такую сволоту потратили. Застрелить его надо было.
Тихонов хлопнул оперативника по плечу:
- Нельзя. Мы не закон! Закон с него за все спросит…
Крот, в наручниках, лежал на животе как мертвый. Тихонов наклонился к нему, потряс за пиджак:
- Вставай, Костюк. Належишься еще… - Дождь стал стихать. Шарапов сказал:
- Ну что, сынок, похоже, гроза кончилась…
- У нас - да.
Было три часа ночи…
Три часа ночи
…Балашов просыпается не сразу. Он открывает глаза. И сразу же раздается оглушительный треск. Небо за окном озаряется голубым светом. Из открытого окна в комнату хлещет дождь. Джага сонно сопит в кресле напротив.
«А гроза сейчас кстати. На двести километров вокруг ни души, наверное».
Толкнул ногой Джагу:
- Вставай, тетеря!
- А-а?
- В ухо на! Вставай, пошли…
На веранде Балашов накинул плащ на голову, раздраженно спросил:
- Ну, чего ты крутишься? Идем!
- Накрыться бы чем, ишь как поливает, - неуверенно сказал Джага.
- Боишься свой смокинг замочить? Ни черта тебе не будет! - и шагнул наружу, в дождь…
…Момента, когда отворилась дверь балашовской дачи, Валя не заметила. Только когда хлопнула крышка багажника тускло блестевшей в струях дождя «Волги», она увидела две серые тени с канистрами в руках. Громыхнул еще раскат, и тотчас же, как будто ставя на нем точку, с легким звоном захлопнулся багажник. Двое растворились в дверях дачи. Снова вспыхнула молния, и снова грохот…
Половина четвертого
- До самой границы Цинклера все равно брать не будем, - сказал Кольцов. - Толмачев уже сообщил в Брест. Там нас будут ждать.
- Надо только не спугнуть его по дороге, а то он живо груз сбросит.
Шадрин открыл пачку сигарет - пусто. Он достал из ящика новую, распечатал.
- Это какая уже за сегодня? - спросил Кольцов.
- Ишь ты, за сегодня! Наше сегодня началось вчера. А кончится когда - еще неизвестно.
- Самый длинный день в году, - усмехнулся Кольцов. - Мы Цинклера трогать не будем, пока не заполнит таможенную декларацию. Тут ему уже игры назад нет. Взят с поличным.
- За ребят наших волнуюсь - там, с Кротом…
И сразу же зазвонил телефон:
- Товарищ Шадрин? Докладывает дежурный сто тридцать восьмого отделения Трифонов. Ваши товарищи уже взяли Костюка и выехали на Петровку, минут через пятнадцать будут.
- Пострадавших нет?
- Нет. Промокли только сильно и синяков, конечно, парочку схватили…
- Спасибо большое! - Шадрин радостно засмеялся. - Ульянов, зови Приходько скорее, он по коридору ходит, нервничает.
И снова звонок. В наступившей тишине был слышен голос оперативного дежурного, бившийся в мембране телефона:
- Товарищ Шадрин! Сообщение от Звезды: десять минут назад ваши клиенты в темноте, под дождем, вынесли из сарая и погрузили в машину четыре канистры с бензином, после чего вернулись домой. В помещении темно. Ваши распоряжения?
- Продолжать работу. В район наблюдения выходит спецмашина. Все.
- Интересно, что это Балашов так бензином загрузился? - сказал Шадрин Кольцову. - Неужели в дальний путь собрался? Как-то маловероятно, ведь он же должен быть на работе. Тогда зачем ему столько бензина?
- Непонятно пока. Ладно, на месте разберемся, Борис, со мной поедет Толмачев. Я хочу сам присмотреть за Балашовым. А ты минут через пятнадцать посылай ребят перехватить Цинклера…
Провожая вторую группу, Шадрин напомнил Приходько:
- Цинклер распорядился разбудить его в пять тридцать. Не исключено, однако, что эта старая лиса может вылезти из норы раньше. Так что смотрите не прозевайте. Ну, ни пуха…
- Эх, жалко, хотел Стаса повидать, - сказал Приходько.
- Ничего, отложим вашу встречу до завтра.
- Вы имеете в виду - до сегодня, до утра.
- А, черт. Конечно. Сегодня уже идет полным ходом. Удачи вам, ребята…
Распахнулись ворота. Оперативная машина стремительно вылетела в переулок. На повороте пронзительно заскрипели покрышки. Еще дымился мокрый асфальт, на улицах гасли фонари. Откуда-то издалека донесся короткий тревожный вскрик сирены оперативной машины…
Четыре часа утра
Крот сидел на стуле боком, глядя в окно. Тихонов подошел к выключателю, повернул его, и, когда в комнате погас свет, стало видно, что утро уже наступило.
- Вот мы и встретились, наконец, гражданин Костюк, он же Ланде, он же Орлов…
- Я к вам на свидание не рвался.
- Это уж точно. Зато мы очень хотели повидаться. Вот и довелось все-таки.
- А чего это вам так не терпелось? - нагло спросил Крот, пока в голове еще умирала мысль: «Может быть, не все знают…»
- Во-первых, Костюк, должок ваш перед исправительно-трудовой колонией не отработан…
Крот перехватил вздох.
- А во-вторых, есть у меня еще один вопрос к вам.
- Это какой же еще вопрос?
Стас перегнулся через стол и, глядя Кроту прямо в глаза, спросил тихо:
- Вы за что Коржаева убили?
Крот отшатнулся и медленно, заплетаясь языком, сказал:
- К-какого К-коржаева?
- Одесского Коржаева. Вашего с Хромым да с Джагой компаньона.
- Я не знаю никакого Коржаева! - закричал визгливо Крот. - Что вы мне шьете, псы проклятые! Не видел, не знаю никакого Коржаева. Пушку держал, за это отвечу, а чужого не шейте! А-а!!!
Тихонов сидел, спокойно откинувшись в кресле, чуть заметно улыбался. Крот заходился в крике. Тихонов вдруг резко хлопнул ладонью по столу, и Крот от неожиданности замолк. Стас засмеялся:
- Вот так, Костюк. И не вздумай мне устраивать здесь представление. Мне с тобой сейчас некогда возиться. Может быть, когда Балашов тебе расскажет, зачем ты ездил в Одессу две недели назад, ты вспомнишь, кто такой Коржаев.
- Вот и спрашивайте у того, кто вас послал ко мне.
- Глупо. Нас послал закон. И ты сам себе отрезал пути к отступлению, потому что единственное, на что ты еще мог рассчитывать, - это снисхождение суда за чистосердечное раскаяние.
- Я никого не убивал, - упрямо сказал Крот. - Это Хромой на меня со злобы настучал. Он сам вор.
- Ты мне отвечай на мои вопросы. О Хромом я не меньше тебя знаю. Последний раз я тебя спрашиваю: за что ты убил Коржаева?
- Никого я не убивал.
Тихонов посмотрел на него испытующе:
- Я и раньше знал, что ты вор и убийца. Но я думал, что ты не глуп. Смотри, - Тихонов открыл стол, достал оттуда кастет и сберегательные книжки. - Вот этим кастетом ты проломил Коржаеву череп. А это сберегательные книжки, которые ты у него украл после убийства. А мы их нашли за батареей на твоей хазе в Останкине. Ты собирался получить вклады по этим книжкам, подделав подпись Коржаева, но побоялся сделать это сейчас, дожидаясь, пока дело немного заглохнет. Так? Да вот, видишь, не заглохло. Будешь теперь говорить?
- Не знаю я ничего и говорить ничего не буду.
- Смотри, дело хозяйское. Я к тебе, честно скажу, никакого сочувствия не испытываю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25