И каждый из этих людей мог оказаться сыщиком. Они источали опасность, потому что их было слишком много, и каждый мог вдруг подойти и сказать: «Вы арестованы!»
Они все были опасны, и Крот был против них всех. И это будет всегда, пока… Крот не стал додумывать, сел в подъехавшее такси и хрипло выдохнул: «В Москву…»
Крот остановил такси за квартал до Лизкиного дома. Он шел вразвалочку, не спеша, останавливался прикурить у встречных и быстро оборачивался. Нет, вроде бы никого на хвосте не тащил. И все-таки вошел не в Лизкин подъезд, а в соседний. Поднялся в лифте на шестой этаж, перешел по чердачной площадке в следующее крыло и спустился на четвертый. К двери подошел неслышно, опираясь на пятку и мягко перекатывая ступню на носок. На лестнице было тихо. Он припал ухом и ладонями к двери, как будто обнимая ее. Из глубины квартиры раздавались тихая музыка и шум воды в ванной или на кухне. Похоже, что до засады еще далеко. Нервы проклятые! Он открыл дверь своим ключом. В коридоре снял плащ, повесил его и так же бесшумно вошел в кухню. Лизка стояла у плиты и в такт радиоприемнику подпевала: «Ах, капель, ах, капель… Ты как солнечный зайчик…»
Крот оперся плечом о косяк и смотрел ей в спину. Волосы на ее шее скручивались в кольца, и Лизка любила, когда он наматывал эти прядки на свои пальцы. Крот стоял за ее спиной в двух метрах, и она не слышала его. Он с удовольствием и испугом подумал о том, что начал приобретать навыки зверя. Крот нагнулся и ударил ее легонько ребром ладони под коленки. Захлебнувшись криком, Лизка упала к нему на руки.
- Дурак ты, Генка! Ну, что за шутки? У меня мог быть разрыв сердца!
Потом притянула к себе его красивую крупную голову и стала жадно целовать пересохшие губы…
Уже под утро ему приснился сон, когда-то пережитый им наяву и от этого становившийся в вялом дремлющем сознании еще более страшным.
…Мороз. Страшный, ломающий, гудящий. Не меньше сорока. Свет прожекторов над зоной, вспыхивающий голубым пламенем иней. Он уже почти пересек «мертвую полосу» - бесконечное поле за проволокой - и рядом тайга. Ну, еще немного, еще сто метров… Глухо поплыл в стылой морозной тишине надсадный вой сирены над колонией - побег! Побег! Прожектор обшаривает поле. И Кроту кажется, что его свистящее дыхание заглушает вой сирены и гул ветра, и конвой возьмет его не на след, не на запах, а на этот жуткий, разрывающий легкие свист. А луч прожектора ползет за ним, как щупальце спрута. И берет его. Крот бежит по узкой световой дорожке, проложенной ему прожектором, и ждет пулю меж лопаток… Ужас так раздавил, что даже нет сил шарахнуться в сторону. Все равно бесполезно, сейчас конвойный вложит ему в спину всю обойму. Даже две обоймы. Его удивляет, что он думает об этом и что конвой не стреляет. Хотя за ним уже бегут.
Потом раздается выстрел - один, другой. Но свиста пуль не слышно, и Крот понимает, что это предупредительные, вверх. Он бежит еще быстрее, ударяя себя кулаками по каменеющему лицу, навстречу тайге, навстречу придуманной свободе, навстречу вечному страху. И убегает…
Он хрипел и кричал со сна, слезы лились по лицу, глаза вылезали из орбит, и испуганная Лизка колотила его ладонями по щекам, чтобы он пришел в себя. Потом он отдышался, размазывая кулаками слезы, уткнулся лицом в теплую мягкую Лизкину грудь и, чувствуя под прокушенной саднящей губой ее тонкую кожу, еле слышно сказал:
- Все. Остался последний шанс. Или я - всех, или все - меня…
Кто не может танцевать в балете?
Поезд уже почти затормозил, и вагоны медленно, по одному, втягивались в огромный, просвеченный солнцем дебаркадер Киевского вокзала. «Как патроны в обойму», - подумал Приходько и спрыгнул на платформу.
- Сережка! Сережка! Черт глухой! - услышал он за спиной. Обернулся - перед ним стоял бывший университетский сокурсник Стас Тихонов.
- Стас! Я ж тебя сто лет не видел! - и ударил его по плечу. А тот его - в брюхо. Оба - по спинам. Потом обнялись. - Стасик! Вот так совпадение! Если бы не эта случайность, еще десять лет могли не увидеться!
- Знаешь ли, старик, случайность не более, чем непознанная необходимость.
- Да ну тебя, философ несчастный! Ты-то что тут делаешь?
- Будете смеяться, сэр, - встречаю одного старого знакомого из Одессы, - Тихонов заглянул в телеграмму. - А прибыть он должен именно этим трансконтинентальным экспрессом.
- Забавно. Может быть, знаю - кто?
- Не исключено. - Тихонов наклонился к уху Сергея и сказал испуганным шепотом: - Старшего инспектора ОБХСС капитана Приходько.
- Ты?!
- Я. Разрешите представиться, товарищ капитан: старший инспектор московской милиции Тихонов. А теперь извольте-ка поступить в мое распоряжение…
На Петровке, 38, в кабинете у Тихонова, Приходько, отодвинув от себя пепельницу, откашлялся и закончил:
- Таким образом, мы имеем два кирпича той печки, от которой, мне кажется, надо танцевать: адрес Мосина-Джаги, которому Коржаев написал письмо. И аксы, изъятые у Коржаева.
Тихонов дописал что-то в своем блокноте.
- Интересное совпадение, - сказал он, щурясь от сигаретного дыма. - На днях мы возбудили одно уголовное дело. И я о нем сразу подумал, когда ты сказал про аксы. С часового завода дерзко похитили большую партию корпусов для часов марки «Столица». Сработало жулье довольно чисто: по существу, никаких следов они не оставили. И корпуса и аксы - одной модели. Когда мы беседовали с людьми на заводе, выяснилось, что и раньше пропадали мелкие детали к «Столице», но значения этому как-то не придавали.
- Совпадение-то интересное, - флегматично улыбнулся Приходько. - Только скорее всего оно случайное.
- Не скажи. Случайность, как мы с тобой уже выяснили на вокзале, - просто непознанная необходимость. Ты ведь знаешь, что в хищениях всегда есть свои скрытые закономерности… - Тихонов поднялся и подошел к большому коричневому сейфу в углу кабинета.
- Точно, - скучным голосом сказал Приходько. - Жулики обычно тащат детали к ходовым маркам часов. Их потом сбыть легче. Есть такая закономерность. А тут - «Столица». Ее еще и в продаже-то не видели. Опять же - украли корпуса, которые вообще из строя редко выходят, значит, и спросом они не пользуются. «Закономерности…»
- «Наука сокращает нам опыт жизни быстротекущей», - сказал Тихонов, открывая дверцу сейфа и бегло просматривая какие-то папки. - Не спешите с выводами, капитан, я вам кое-что поведаю.
Приходько закурил сигарету, струей дыма погасил пламя спички, откинулся на стуле.
- Отставить выводы. И чего?.. Тихонов взглянул на него, усмехнулся.
- А вот чего. Года три назад с часового завода и из ремонтных мастерских стали пропадать корпуса, платины [платина - основание часового механизма], стекла. Дальше пошли мелкие, в том числе и совсем недефицитные детали. Помню, нас это очень удивляло. А потом в скупки и на рынки хлынул поток беспаспортных часов. Тогда-то все и объяснилось: часы расхищались с завода по частям. Жулики их собирали и выбрасывали на рынок по дешевой цене. Им это все равно было выгодно: для них любая цена была выше «себестоимости», а покупали часы быстро.
- И ты думаешь, здесь такая же история? Тогда было бы непростительно дать им развернуться, - покачал головой Сергей.
- Вот поэтому вместе с первоначальными версиями надо будет отработать и эту. - Тихонов достал из сейфа тоненькую папку. Четким почерком на обложке было выведено: «Дело No 1831 по факту хищения часовых деталей». Тихонов сел за стол, раскрыл папку.
- Давай-ка подведем баланс. Значит, что мы имеем на сегодняшний день? Во-первых, иногородний владелец аксов Коржаев. Почуяв опасность, он срочно сигнализирует Джаге. Просит особо предупредить Хромого. Личность Джаги мы выявим без труда, благо имеем его адрес. Интуиция мне подсказывает, что Хромой, по-видимому, важная фигура в деле, раз его требуется предупредить отдельно. Не претендуя на роль ясновидца, я могу с большой долей вероятности предположить, что Хромой имеет непосредственное отношение к производству или ремонту часов. Отсюда давай прокладывать каналы: установим личность Джаги и внимательно выявим все его связи; в особенности надо присмотреться к тем, кто уже в балете танцевать не может, - сиречь к хромым. Тот Хромой, о котором так грубо и бестактно писал Коржаев, скорее всего действительно имеет этот небольшой физический недостаток. Верно?
- Верно, поскольку другими данными о Хромом мы пока не располагаем, - засмеялся Приходько. - Придется его искать именно по этому признаку. Я думаю, начнем с того, что присмотримся к хромым на часовых заводах и в мастерских. Изучим личность Джаги…
- Беру на себя любителей поторговать «случайными» вещами около бывшего магазина часовой фурнитуры на Колхозной, - сказал Тихонов. - Кроме того, я проверю, нет ли сейчас в районных следотделах чего-нибудь интересного по фурнитуре. Вот, пожалуй, пока все.
Балашов
- Это соусированный табак. Поэтому такой тонкий вкус у сигарет…
Алла равнодушно покрутила в руках изящную пачку.
- А мне все равно, что твой «Кент», что «Памир».
- Деточка, я бы не хотел, чтобы тебе даже это было все равно. Из таких мелочей, как привычка к хорошим сигаретам, формируется своеобразие женщины. Во всем должно быть свое единство стиля. Ты могла бы не курить вообще, но ежели ты куришь, то в сумочке у тебя должен быть «Кент», «Марльборо», «Пэл-мэл», но никак не «Памир».
- А мне кажется, что все это ерунда. И то и другое - яд. Еще неизвестно, что хуже. - Алла чиркнула блестящей зажигалкой и глубоко затянулась.
- Я тебе иногда завидую, а чаще всего жалею, - Балашов налил из серебряного молочника сливок и аккуратно намазал масло на хлеб.
- Это еще почему? - Алла подняла бровь.
Балашов прислушался, не заглох ли мотор разогревающейся около ворот «Волги». Мотор ровно и глубоко рокотал.
- Ты не способна к проникновению в природу вещей. Когда нечего курить, то и «Памир» - находка, это верно. Ты вот, например, до двадцати двух лет для извлечения огня пользовалась элементарными спичками фабрики «Маяк», розничная цена 1 копейка. Ты и знать не знала, что существуют зажигалки «Ронсон», одну из которых ты с таким удовольствием крутишь в руках. А ведь за эту зажигалку я отдал Бобу-фарцовщику пятьдесят рублей. Несложный подсчет убеждает нас в том, что за указанную сумму мы могли бы приобрести пять тысяч коробок, в которых лежало бы триста семьдесят пять тысяч спичек…
Алла давно знала удивительную способность мужа перемножать в уме любые цифры, но тут невольно улыбнулась.
- Ты напрасно улыбаешься, - продолжал серьезно Балашов. - Полагаю, что эта зажигалка не даст и одной трети их тепловой мощности. Но зажигалку я купил и получаю от нее огромное искреннее удовольствие, потому что она красива. И все же это только прелюдия. Зажигалка - источник моего наслаждения главным образом потому, что я мог себе позволить купить ее. По той же причине я курю «Лорд» за тридцать пять копеек, выпущенный фирмой «Филипп Моррис», а не «Памир» фабрики «Ява» за десять.
- Если тебе нравится тратить деньги, может быть, имеет смысл раздавать их нищим? - ухмыльнулась Алла.
- Заявление, которое свидетельствует, по крайней мере, о трех вещах: о справедливости моего первоначального обвинения, о твоей политической отсталости и о полном непонимании моих запросов и потребностей. Первое я уже обосновал. Второе: надо читать газеты, и ты узнаешь, что у нас нет нищенства, ибо оно лишено социальной почвы. И третье: я не просто люблю тратить деньги. Я люблю их тратить на себя. И на тебя. Я немало сделал, чтобы развить у тебя настоящий вкус к вещам, но, видимо, мне еще предстоит немало поработать.
- Спрашиваешь еще! Твоя девичья фамилия Макаренко? - откровенно засмеялась Алла.
- Мадам, не нажимайте на хамство, - невозмутимо ответил Балашов. - Ты знаешь, что мой бумажник всегда к твоим услугам. Но я бы хотел, чтобы ты научилась испытывать удовольствие, покупая вещь, не только от нее самой, но и от сознания, что ты это можешь себе позволить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Они все были опасны, и Крот был против них всех. И это будет всегда, пока… Крот не стал додумывать, сел в подъехавшее такси и хрипло выдохнул: «В Москву…»
Крот остановил такси за квартал до Лизкиного дома. Он шел вразвалочку, не спеша, останавливался прикурить у встречных и быстро оборачивался. Нет, вроде бы никого на хвосте не тащил. И все-таки вошел не в Лизкин подъезд, а в соседний. Поднялся в лифте на шестой этаж, перешел по чердачной площадке в следующее крыло и спустился на четвертый. К двери подошел неслышно, опираясь на пятку и мягко перекатывая ступню на носок. На лестнице было тихо. Он припал ухом и ладонями к двери, как будто обнимая ее. Из глубины квартиры раздавались тихая музыка и шум воды в ванной или на кухне. Похоже, что до засады еще далеко. Нервы проклятые! Он открыл дверь своим ключом. В коридоре снял плащ, повесил его и так же бесшумно вошел в кухню. Лизка стояла у плиты и в такт радиоприемнику подпевала: «Ах, капель, ах, капель… Ты как солнечный зайчик…»
Крот оперся плечом о косяк и смотрел ей в спину. Волосы на ее шее скручивались в кольца, и Лизка любила, когда он наматывал эти прядки на свои пальцы. Крот стоял за ее спиной в двух метрах, и она не слышала его. Он с удовольствием и испугом подумал о том, что начал приобретать навыки зверя. Крот нагнулся и ударил ее легонько ребром ладони под коленки. Захлебнувшись криком, Лизка упала к нему на руки.
- Дурак ты, Генка! Ну, что за шутки? У меня мог быть разрыв сердца!
Потом притянула к себе его красивую крупную голову и стала жадно целовать пересохшие губы…
Уже под утро ему приснился сон, когда-то пережитый им наяву и от этого становившийся в вялом дремлющем сознании еще более страшным.
…Мороз. Страшный, ломающий, гудящий. Не меньше сорока. Свет прожекторов над зоной, вспыхивающий голубым пламенем иней. Он уже почти пересек «мертвую полосу» - бесконечное поле за проволокой - и рядом тайга. Ну, еще немного, еще сто метров… Глухо поплыл в стылой морозной тишине надсадный вой сирены над колонией - побег! Побег! Прожектор обшаривает поле. И Кроту кажется, что его свистящее дыхание заглушает вой сирены и гул ветра, и конвой возьмет его не на след, не на запах, а на этот жуткий, разрывающий легкие свист. А луч прожектора ползет за ним, как щупальце спрута. И берет его. Крот бежит по узкой световой дорожке, проложенной ему прожектором, и ждет пулю меж лопаток… Ужас так раздавил, что даже нет сил шарахнуться в сторону. Все равно бесполезно, сейчас конвойный вложит ему в спину всю обойму. Даже две обоймы. Его удивляет, что он думает об этом и что конвой не стреляет. Хотя за ним уже бегут.
Потом раздается выстрел - один, другой. Но свиста пуль не слышно, и Крот понимает, что это предупредительные, вверх. Он бежит еще быстрее, ударяя себя кулаками по каменеющему лицу, навстречу тайге, навстречу придуманной свободе, навстречу вечному страху. И убегает…
Он хрипел и кричал со сна, слезы лились по лицу, глаза вылезали из орбит, и испуганная Лизка колотила его ладонями по щекам, чтобы он пришел в себя. Потом он отдышался, размазывая кулаками слезы, уткнулся лицом в теплую мягкую Лизкину грудь и, чувствуя под прокушенной саднящей губой ее тонкую кожу, еле слышно сказал:
- Все. Остался последний шанс. Или я - всех, или все - меня…
Кто не может танцевать в балете?
Поезд уже почти затормозил, и вагоны медленно, по одному, втягивались в огромный, просвеченный солнцем дебаркадер Киевского вокзала. «Как патроны в обойму», - подумал Приходько и спрыгнул на платформу.
- Сережка! Сережка! Черт глухой! - услышал он за спиной. Обернулся - перед ним стоял бывший университетский сокурсник Стас Тихонов.
- Стас! Я ж тебя сто лет не видел! - и ударил его по плечу. А тот его - в брюхо. Оба - по спинам. Потом обнялись. - Стасик! Вот так совпадение! Если бы не эта случайность, еще десять лет могли не увидеться!
- Знаешь ли, старик, случайность не более, чем непознанная необходимость.
- Да ну тебя, философ несчастный! Ты-то что тут делаешь?
- Будете смеяться, сэр, - встречаю одного старого знакомого из Одессы, - Тихонов заглянул в телеграмму. - А прибыть он должен именно этим трансконтинентальным экспрессом.
- Забавно. Может быть, знаю - кто?
- Не исключено. - Тихонов наклонился к уху Сергея и сказал испуганным шепотом: - Старшего инспектора ОБХСС капитана Приходько.
- Ты?!
- Я. Разрешите представиться, товарищ капитан: старший инспектор московской милиции Тихонов. А теперь извольте-ка поступить в мое распоряжение…
На Петровке, 38, в кабинете у Тихонова, Приходько, отодвинув от себя пепельницу, откашлялся и закончил:
- Таким образом, мы имеем два кирпича той печки, от которой, мне кажется, надо танцевать: адрес Мосина-Джаги, которому Коржаев написал письмо. И аксы, изъятые у Коржаева.
Тихонов дописал что-то в своем блокноте.
- Интересное совпадение, - сказал он, щурясь от сигаретного дыма. - На днях мы возбудили одно уголовное дело. И я о нем сразу подумал, когда ты сказал про аксы. С часового завода дерзко похитили большую партию корпусов для часов марки «Столица». Сработало жулье довольно чисто: по существу, никаких следов они не оставили. И корпуса и аксы - одной модели. Когда мы беседовали с людьми на заводе, выяснилось, что и раньше пропадали мелкие детали к «Столице», но значения этому как-то не придавали.
- Совпадение-то интересное, - флегматично улыбнулся Приходько. - Только скорее всего оно случайное.
- Не скажи. Случайность, как мы с тобой уже выяснили на вокзале, - просто непознанная необходимость. Ты ведь знаешь, что в хищениях всегда есть свои скрытые закономерности… - Тихонов поднялся и подошел к большому коричневому сейфу в углу кабинета.
- Точно, - скучным голосом сказал Приходько. - Жулики обычно тащат детали к ходовым маркам часов. Их потом сбыть легче. Есть такая закономерность. А тут - «Столица». Ее еще и в продаже-то не видели. Опять же - украли корпуса, которые вообще из строя редко выходят, значит, и спросом они не пользуются. «Закономерности…»
- «Наука сокращает нам опыт жизни быстротекущей», - сказал Тихонов, открывая дверцу сейфа и бегло просматривая какие-то папки. - Не спешите с выводами, капитан, я вам кое-что поведаю.
Приходько закурил сигарету, струей дыма погасил пламя спички, откинулся на стуле.
- Отставить выводы. И чего?.. Тихонов взглянул на него, усмехнулся.
- А вот чего. Года три назад с часового завода и из ремонтных мастерских стали пропадать корпуса, платины [платина - основание часового механизма], стекла. Дальше пошли мелкие, в том числе и совсем недефицитные детали. Помню, нас это очень удивляло. А потом в скупки и на рынки хлынул поток беспаспортных часов. Тогда-то все и объяснилось: часы расхищались с завода по частям. Жулики их собирали и выбрасывали на рынок по дешевой цене. Им это все равно было выгодно: для них любая цена была выше «себестоимости», а покупали часы быстро.
- И ты думаешь, здесь такая же история? Тогда было бы непростительно дать им развернуться, - покачал головой Сергей.
- Вот поэтому вместе с первоначальными версиями надо будет отработать и эту. - Тихонов достал из сейфа тоненькую папку. Четким почерком на обложке было выведено: «Дело No 1831 по факту хищения часовых деталей». Тихонов сел за стол, раскрыл папку.
- Давай-ка подведем баланс. Значит, что мы имеем на сегодняшний день? Во-первых, иногородний владелец аксов Коржаев. Почуяв опасность, он срочно сигнализирует Джаге. Просит особо предупредить Хромого. Личность Джаги мы выявим без труда, благо имеем его адрес. Интуиция мне подсказывает, что Хромой, по-видимому, важная фигура в деле, раз его требуется предупредить отдельно. Не претендуя на роль ясновидца, я могу с большой долей вероятности предположить, что Хромой имеет непосредственное отношение к производству или ремонту часов. Отсюда давай прокладывать каналы: установим личность Джаги и внимательно выявим все его связи; в особенности надо присмотреться к тем, кто уже в балете танцевать не может, - сиречь к хромым. Тот Хромой, о котором так грубо и бестактно писал Коржаев, скорее всего действительно имеет этот небольшой физический недостаток. Верно?
- Верно, поскольку другими данными о Хромом мы пока не располагаем, - засмеялся Приходько. - Придется его искать именно по этому признаку. Я думаю, начнем с того, что присмотримся к хромым на часовых заводах и в мастерских. Изучим личность Джаги…
- Беру на себя любителей поторговать «случайными» вещами около бывшего магазина часовой фурнитуры на Колхозной, - сказал Тихонов. - Кроме того, я проверю, нет ли сейчас в районных следотделах чего-нибудь интересного по фурнитуре. Вот, пожалуй, пока все.
Балашов
- Это соусированный табак. Поэтому такой тонкий вкус у сигарет…
Алла равнодушно покрутила в руках изящную пачку.
- А мне все равно, что твой «Кент», что «Памир».
- Деточка, я бы не хотел, чтобы тебе даже это было все равно. Из таких мелочей, как привычка к хорошим сигаретам, формируется своеобразие женщины. Во всем должно быть свое единство стиля. Ты могла бы не курить вообще, но ежели ты куришь, то в сумочке у тебя должен быть «Кент», «Марльборо», «Пэл-мэл», но никак не «Памир».
- А мне кажется, что все это ерунда. И то и другое - яд. Еще неизвестно, что хуже. - Алла чиркнула блестящей зажигалкой и глубоко затянулась.
- Я тебе иногда завидую, а чаще всего жалею, - Балашов налил из серебряного молочника сливок и аккуратно намазал масло на хлеб.
- Это еще почему? - Алла подняла бровь.
Балашов прислушался, не заглох ли мотор разогревающейся около ворот «Волги». Мотор ровно и глубоко рокотал.
- Ты не способна к проникновению в природу вещей. Когда нечего курить, то и «Памир» - находка, это верно. Ты вот, например, до двадцати двух лет для извлечения огня пользовалась элементарными спичками фабрики «Маяк», розничная цена 1 копейка. Ты и знать не знала, что существуют зажигалки «Ронсон», одну из которых ты с таким удовольствием крутишь в руках. А ведь за эту зажигалку я отдал Бобу-фарцовщику пятьдесят рублей. Несложный подсчет убеждает нас в том, что за указанную сумму мы могли бы приобрести пять тысяч коробок, в которых лежало бы триста семьдесят пять тысяч спичек…
Алла давно знала удивительную способность мужа перемножать в уме любые цифры, но тут невольно улыбнулась.
- Ты напрасно улыбаешься, - продолжал серьезно Балашов. - Полагаю, что эта зажигалка не даст и одной трети их тепловой мощности. Но зажигалку я купил и получаю от нее огромное искреннее удовольствие, потому что она красива. И все же это только прелюдия. Зажигалка - источник моего наслаждения главным образом потому, что я мог себе позволить купить ее. По той же причине я курю «Лорд» за тридцать пять копеек, выпущенный фирмой «Филипп Моррис», а не «Памир» фабрики «Ява» за десять.
- Если тебе нравится тратить деньги, может быть, имеет смысл раздавать их нищим? - ухмыльнулась Алла.
- Заявление, которое свидетельствует, по крайней мере, о трех вещах: о справедливости моего первоначального обвинения, о твоей политической отсталости и о полном непонимании моих запросов и потребностей. Первое я уже обосновал. Второе: надо читать газеты, и ты узнаешь, что у нас нет нищенства, ибо оно лишено социальной почвы. И третье: я не просто люблю тратить деньги. Я люблю их тратить на себя. И на тебя. Я немало сделал, чтобы развить у тебя настоящий вкус к вещам, но, видимо, мне еще предстоит немало поработать.
- Спрашиваешь еще! Твоя девичья фамилия Макаренко? - откровенно засмеялась Алла.
- Мадам, не нажимайте на хамство, - невозмутимо ответил Балашов. - Ты знаешь, что мой бумажник всегда к твоим услугам. Но я бы хотел, чтобы ты научилась испытывать удовольствие, покупая вещь, не только от нее самой, но и от сознания, что ты это можешь себе позволить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25