Но поцеловал при этом свою собственную руку — некий странный, исключительно австрийский обычай, который мне приходилось наблюдать в Зальцбурге.
— Больше я не сочиняю либретто, — продолжил он. — Зато вновь занялся живописью, и мои акварели пользуются определенным успехом. На прошлый Михайлов день мне поручили одну небольшую реставрационную работку в музее Истории искусств, в галерее Рубенса, и однажды вечером я перешел на другую сторону улицы и перед самым закрытием заглянул в Хофбург. Вот тогда-то я обнаружил нечто необычайно интересное. С тех пор все вечера я просиживал в библиотеке, проводя научные изыскания. Я поднялся также по реке до Кремса и посетил монастырь Мелька, обнаружив в его библиотеке весьма интересные рукописи. Мои поиски довели меня даже до Зальцбурга.
Он вновь повернулся ко мне.
— Я не верю в случайные совпадения, молодой человек, — сообщил мне Везунчик. — Я верю только в судьбу. К примеру, весьма примечательно, каких животных вы, мальчики, выбрали для себя из этого карусельного зверинца. На старом верхненемецком орел звучит как Earn, и Эрнест оседлал именно эту птицу. А ты предпочел волка. Кстати, имя кузена Пандоры — Дакиан — происходит от слова «даки» — так называлось племя людей-волков из древней Фракии, древнейших охотников в Европе. Период ученичества, видите ли, не только развивает умственные способности, но и открывает нам путь к познанию самих себя и нашей истории. Везунчиком меня в шутку называют друзья. А мое христианское имя Адольф восходит к старому верхненемецкому Athal-wulf, что означает «высокорожденный или избранный судьбой волк». Волк-счастливчик, вы понимаете? А происхождение моей фамилии, так же как слово «бур», связано со сферой деятельности или обитания: Heideler значит «пустынник или язычник», a Bauer — человек, возделывающий поля…
— Тпру! — всплеснув руками, воскликнула я, прерывая историю жизни, которую дядя Лаф рассказывал нам в ресторане «Приюта Солнечной долины». — Попридержи-ка коней, приятель. Ты хочешь сказать, что тем парнем был Адольф Гитлер?!
Мой дядя лишь улыбнулся в ответ. Я глянула на Оливера и Бэмби: у них обоих остекленели глаза, точно у форели, вдруг осознавшей, что ее вытащили из воды.
— Гаврош, история практически закончена, — сказал Лаф.
— Для меня уж точно, — сказала я, отодвигая в сторону недоеденный омлет saumon fume и вставая из-за стола.
— Далеко ли ты собралась? — жизнерадостно поинтересовался Лаф.
Оливер теребил салфетку, пытаясь определиться, у кого же он в гостях — у меня или у Лафа. Я махнула ему рукой, чтобы не суетился и продолжал есть.
— Прогуляюсь, — сказала я Лафу. — Мне нужен глоток свежего воздуха, прежде чем ты предложишь проглотить что-нибудь еще.
— Больше я не предложу тебе проглотить ничего, кроме шампанского, — продолжая улыбаться, сказал он и похлопал меня по здоровой руке. — А потом мне хотелось бы прогуляться вместе с тобой, возможно, даже поплавать в бассейне, пока твой друг будет показывать Бэмби ближайшие склоны. Если, разумеется, вы не возражаете.
Лаф вопросительно взглянул на Оливера, сразу вскочившего из-за стола.
Расставшись со свитой суетливых официантов и пережив суматоху переодевания, благодарностей и объятий, Бэмби и Оливер исчезли на лыжных склонах, а мы с Лафом направились к расположенному под открытым небом термальному бассейну, отделенному от окружающих гор лишь стеклянными стенами. Там нас встретил Вольга Драгонов с купальными принадлежностями.
— Дядя Лаф, — сказала я, когда мы с ним наконец оказались в уютном уединении теплых успокаивающих вод минерального источника. — С чего ты вдруг решил поведать нам за завтраком такую странную историю? Оливер, конечно, мой друг, но он еще и мой коллега. И после такой утренней заправки он явно подумает, что моя семейка еще более безумна, чем на самом деле.
— Безумна? Я не вижу в моей истории ничего безумного, — возразил Лаф. — Все, что я рассказал, истинная правда.
Он скрылся под водой. А когда вынырнул, его серебристые, прилипшие к голове волосы подчеркнули великолепные черты его лица и проницательные голубые глаза. Мне подумалось, что в молодости он был настоящим красавцем. Неудивительно, что Пандора влюбилась в него. Не с этого ли начались наши проблемы?
— Все, что ты рассказывал, относится к области легенд, в основном связанных с историей нашей семьи, — возразила я. — Я впервые услышала, что твой отец был англичанином, не говоря уж о наследстве в сто миллионов долларов! И если Пандора действительно так сильно ненавидела моего дедушку Иеронима, как ты говоришь, то зачем же она выскочила за него замуж, когда тебе было двенадцать лет, и прожила с ним достаточно долго, чтобы завести ребенка?
— Представляю себе, какую версию этой истории предлагает Огастус, — произнес Лаф, и в его тоне вдруг впервые прозвучали циничные нотки. — Но поскольку мы теперь одни, я могу говорить откровенно. Мне очень не хотелось бы, Гаврош, вдаваться в подробности, касающиеся твоего родного деда, но ты задала мне вопрос — хороший вопрос, — зачем Пандора вышла замуж за такого презренного человека. Вернувшись к вечеру в его дом в Вене, мы узнали, что, пока мы отсутствовали, наша мать умерла. Младшие дети жутко расстроились, и нас всех рано отослали спать. На следующее утро, едва забрезжил рассвет, несколько крепких слуг под конвоем отвезли меня на поезде обратно в Зальцбург. С тех пор я не видел Пандору пять лет, поскольку ее увезли из Вены, а потом началась Первая мировая война. Лишь по прошествии пяти лет я узнал, что в ту самую ночь мой отчим изнасиловал ее, и не раз. И заставил ее выйти за него замуж, угрожая тем, что обнародует кое-какие известные ему сведения, из-за которых сама Пандора и ее семья могли подвергнуться большой опасности.
— Не может быть! — с трудом выдавила я. — Ты, часом, не сошел с ума?
— Нет. Хотя тогда думал, что могу свихнуться, — сказал Лаф с горькой улыбкой.
По его тону я поняла, что он говорит правду, и подумала, рассказывал ли он кому-нибудь об этом раньше.
— Дядя Лаф, а ты не хочешь закончить ту историю? — спросила я, подплывая к нему и кладя руку ему на плечо. — Извини меня за то, что я сказала. Мне действительно нужно узнать всю правду.
— Позволь мне продолжить с того момента, как мы все вместе с Везунчиком сели в карету и покатили к Хофбургу, чтобы взглянуть на оружейную коллекцию, среди экспонатов которой наш новый знакомый обнаружил некое таинственное и волшебное древнее сокровище.
МЕЧ И КОПЬЕ
В течение многих веков австрийские Габсбурги кроили и перекраивали свою обширную империю посредством череды великолепных браков с наследными принцессами таких стран, как Испания, Венгрия и так далее. Ныне часть Хофбурга, зимний дворец Габсбургов, была превращена в музей, где народу показывали королевские драгоценности, столовое серебро и многочисленные раритеты, собранные за многовековую историю.
Оружейная коллекция, одна из самых больших в мире, представляла особый интерес для Везунчика. Он уже говорил, что верит в судьбу, но по пути в музей в нашей карете, обращаясь к нам, детям, подчеркнул, что судьба немецкоязычных народов вовсе не обязательно должна быть связана с этой династией межнациональных браков, породивших разношерстное население, которое мы видим вокруг нас на улицах австрийской столицы. Однако это уже начало другой истории Адольфа, к несчастью известной теперь всему миру.
Сейчас нам важно то, что Везунчик обнаружил в Хофбурге две потрясшие его реликвии: меч и копье. Эти исключительно древние и ценные, как он полагал, экспонаты почему-то были размещены в углу зала в неприметной стеклянной витрине, до которой добирался лишь самый дотошный любитель старины. Рукоять длинного изогнутого меча скорее относилась к эпохе средневековья, чем к древней истории. А небольшое невзрачное темное копье закреплялось на древке грубым медным кольцом. Мы, дети, молча разглядывали эти реликвии, пока Эрнест не попросил Везунчика рассказать нам, что это за оружие.
— Этим реликвиям, — почти благоговейным тоном сказал Везунчик, — по крайней мере две тысячи лет, а возможно, гораздо больше. Общеизвестно, что они существовали уже во времена Христа, и весьма вероятно, что принадлежали они его прославленным ученикам. Считается, что именно с этим мечом святой Петр гулял по Гефсиманскому саду и отсек им ухо рабу первосвященника. Иисус посоветовал ему вложить меч в ножны, ибо недаром говорится: «Взявшие меч, мечом погибнут». Но история копья еще более интересна, — продолжил Везунчик. — Оно принадлежало римскому центуриону Гаю Кассию Лонгину, который служил под началом Понтия Пилата. Этим самым копьем Лонгин пронзил грудь Христа на кресте, желая убедиться в его смерти, и увидели они, как кровь сочится из раны…
Я видел в витрине перед нами отражение узкого, бледного лица Везунчика. Глядя на это оружие, он явно переносился мысленно в какой-то иной мир. Расширенные зрачки ярко-синих глаз с густыми темными ресницами увеличивали гипнотическую силу его взгляда. Но Пандора, стоявшая с другой стороны от витрины, разрушила эти чары.
— А в самой витрине написано, — равнодушно сообщила она, — что меч этот когда-то принадлежал Аттиле, царю гуннов, а копье — Фридриху Барбароссе, знаменитым личностям германской истории и тевтонских легенд. И еще там говорится, что согласно легенде, если эти два оружия окажутся в руках одного воина — как это случилось, очевидно, с Карлом Великим, — такой воин станет во главе всего цивилизованного мира.
— Так значит, поэтому Габсбурги правят столько столетий? — с интересом спросил я Пандору, пытаясь постичь тайный смысл древней легенды. — Потому что в их музее сейчас хранятся оба этих оружия?
Но за нее ответил Везунчик, тоже вышедший из транса.
— В легенде говорится, что именно воин должен завладеть ими обоими, — отрезал он. — А эти так называемые Габсбурги лишь подтверждают собственное имя: насест для ястреба, но не сам ястреб. Они вьют гнезда там, где приземлятся, и украшают их перьями. Они утратили охотничий инстинкт вместе с гордостью и храбростью. И насколько мне стало известно, для достижения той власти, о которой ты, Пандора, сказала, недостаточно этого оружия. Существует еще много древних реликвий, покрытых пылью веков. Только когда все они воссоединятся в руках одного воителя, изменится весь наш мир. И такое время, я убежден, уже совсем близко.
Мы, дети, более почтительно уставились на два экспоната в стеклянной витрине. Но я втайне усомнился в возможности глобальных изменений, особенно если все остальные «древние реликвии» такие же неказистые и хрупкие на вид, как эти.
— Если это время так близко, — сказал мягкий голос за моим плечом, — то наверняка тебе известно, какие еще реликвии нужно найти?
Мы обернулись и увидели, что вопрос задал молодой кузен Пандоры, мой учитель музыки Дакиан Бассаридес, о котором мы почти забыли, поскольку он уже давно скромно помалкивал.
Везунчик взволнованно кивнул головой.
— Да, я полагаю, нужно собрать тринадцать реликвий. Среди них посуда, одежда, разные инструменты и военные приспособления, а еще один драгоценный камень и одна игровая дос-
ка. Благодаря своим исследованиям я узнал, что их старательно прятали с древнейших времен, но последний раз, я почти уверен, они были собраны воедино во времена Христа — иными словами, на заре нашей эры. Именно поэтому я продолжил свои изыскания в Мельке и Зальцбурге, поскольку здесь, на берегах Дуная, и высоко в горах, в Зальцкаммергуте, обитали древние племена, и я понял, что именно там надо искать необходимые мне сведения. Там можно найти священные руны…
— Руны? — встревожилась я.
Мне показалось, что помрачневший вдруг Лаф замолчал не просто так, он как будто мысленно перенесся в какую-то иную эпоху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Больше я не сочиняю либретто, — продолжил он. — Зато вновь занялся живописью, и мои акварели пользуются определенным успехом. На прошлый Михайлов день мне поручили одну небольшую реставрационную работку в музее Истории искусств, в галерее Рубенса, и однажды вечером я перешел на другую сторону улицы и перед самым закрытием заглянул в Хофбург. Вот тогда-то я обнаружил нечто необычайно интересное. С тех пор все вечера я просиживал в библиотеке, проводя научные изыскания. Я поднялся также по реке до Кремса и посетил монастырь Мелька, обнаружив в его библиотеке весьма интересные рукописи. Мои поиски довели меня даже до Зальцбурга.
Он вновь повернулся ко мне.
— Я не верю в случайные совпадения, молодой человек, — сообщил мне Везунчик. — Я верю только в судьбу. К примеру, весьма примечательно, каких животных вы, мальчики, выбрали для себя из этого карусельного зверинца. На старом верхненемецком орел звучит как Earn, и Эрнест оседлал именно эту птицу. А ты предпочел волка. Кстати, имя кузена Пандоры — Дакиан — происходит от слова «даки» — так называлось племя людей-волков из древней Фракии, древнейших охотников в Европе. Период ученичества, видите ли, не только развивает умственные способности, но и открывает нам путь к познанию самих себя и нашей истории. Везунчиком меня в шутку называют друзья. А мое христианское имя Адольф восходит к старому верхненемецкому Athal-wulf, что означает «высокорожденный или избранный судьбой волк». Волк-счастливчик, вы понимаете? А происхождение моей фамилии, так же как слово «бур», связано со сферой деятельности или обитания: Heideler значит «пустынник или язычник», a Bauer — человек, возделывающий поля…
— Тпру! — всплеснув руками, воскликнула я, прерывая историю жизни, которую дядя Лаф рассказывал нам в ресторане «Приюта Солнечной долины». — Попридержи-ка коней, приятель. Ты хочешь сказать, что тем парнем был Адольф Гитлер?!
Мой дядя лишь улыбнулся в ответ. Я глянула на Оливера и Бэмби: у них обоих остекленели глаза, точно у форели, вдруг осознавшей, что ее вытащили из воды.
— Гаврош, история практически закончена, — сказал Лаф.
— Для меня уж точно, — сказала я, отодвигая в сторону недоеденный омлет saumon fume и вставая из-за стола.
— Далеко ли ты собралась? — жизнерадостно поинтересовался Лаф.
Оливер теребил салфетку, пытаясь определиться, у кого же он в гостях — у меня или у Лафа. Я махнула ему рукой, чтобы не суетился и продолжал есть.
— Прогуляюсь, — сказала я Лафу. — Мне нужен глоток свежего воздуха, прежде чем ты предложишь проглотить что-нибудь еще.
— Больше я не предложу тебе проглотить ничего, кроме шампанского, — продолжая улыбаться, сказал он и похлопал меня по здоровой руке. — А потом мне хотелось бы прогуляться вместе с тобой, возможно, даже поплавать в бассейне, пока твой друг будет показывать Бэмби ближайшие склоны. Если, разумеется, вы не возражаете.
Лаф вопросительно взглянул на Оливера, сразу вскочившего из-за стола.
Расставшись со свитой суетливых официантов и пережив суматоху переодевания, благодарностей и объятий, Бэмби и Оливер исчезли на лыжных склонах, а мы с Лафом направились к расположенному под открытым небом термальному бассейну, отделенному от окружающих гор лишь стеклянными стенами. Там нас встретил Вольга Драгонов с купальными принадлежностями.
— Дядя Лаф, — сказала я, когда мы с ним наконец оказались в уютном уединении теплых успокаивающих вод минерального источника. — С чего ты вдруг решил поведать нам за завтраком такую странную историю? Оливер, конечно, мой друг, но он еще и мой коллега. И после такой утренней заправки он явно подумает, что моя семейка еще более безумна, чем на самом деле.
— Безумна? Я не вижу в моей истории ничего безумного, — возразил Лаф. — Все, что я рассказал, истинная правда.
Он скрылся под водой. А когда вынырнул, его серебристые, прилипшие к голове волосы подчеркнули великолепные черты его лица и проницательные голубые глаза. Мне подумалось, что в молодости он был настоящим красавцем. Неудивительно, что Пандора влюбилась в него. Не с этого ли начались наши проблемы?
— Все, что ты рассказывал, относится к области легенд, в основном связанных с историей нашей семьи, — возразила я. — Я впервые услышала, что твой отец был англичанином, не говоря уж о наследстве в сто миллионов долларов! И если Пандора действительно так сильно ненавидела моего дедушку Иеронима, как ты говоришь, то зачем же она выскочила за него замуж, когда тебе было двенадцать лет, и прожила с ним достаточно долго, чтобы завести ребенка?
— Представляю себе, какую версию этой истории предлагает Огастус, — произнес Лаф, и в его тоне вдруг впервые прозвучали циничные нотки. — Но поскольку мы теперь одни, я могу говорить откровенно. Мне очень не хотелось бы, Гаврош, вдаваться в подробности, касающиеся твоего родного деда, но ты задала мне вопрос — хороший вопрос, — зачем Пандора вышла замуж за такого презренного человека. Вернувшись к вечеру в его дом в Вене, мы узнали, что, пока мы отсутствовали, наша мать умерла. Младшие дети жутко расстроились, и нас всех рано отослали спать. На следующее утро, едва забрезжил рассвет, несколько крепких слуг под конвоем отвезли меня на поезде обратно в Зальцбург. С тех пор я не видел Пандору пять лет, поскольку ее увезли из Вены, а потом началась Первая мировая война. Лишь по прошествии пяти лет я узнал, что в ту самую ночь мой отчим изнасиловал ее, и не раз. И заставил ее выйти за него замуж, угрожая тем, что обнародует кое-какие известные ему сведения, из-за которых сама Пандора и ее семья могли подвергнуться большой опасности.
— Не может быть! — с трудом выдавила я. — Ты, часом, не сошел с ума?
— Нет. Хотя тогда думал, что могу свихнуться, — сказал Лаф с горькой улыбкой.
По его тону я поняла, что он говорит правду, и подумала, рассказывал ли он кому-нибудь об этом раньше.
— Дядя Лаф, а ты не хочешь закончить ту историю? — спросила я, подплывая к нему и кладя руку ему на плечо. — Извини меня за то, что я сказала. Мне действительно нужно узнать всю правду.
— Позволь мне продолжить с того момента, как мы все вместе с Везунчиком сели в карету и покатили к Хофбургу, чтобы взглянуть на оружейную коллекцию, среди экспонатов которой наш новый знакомый обнаружил некое таинственное и волшебное древнее сокровище.
МЕЧ И КОПЬЕ
В течение многих веков австрийские Габсбурги кроили и перекраивали свою обширную империю посредством череды великолепных браков с наследными принцессами таких стран, как Испания, Венгрия и так далее. Ныне часть Хофбурга, зимний дворец Габсбургов, была превращена в музей, где народу показывали королевские драгоценности, столовое серебро и многочисленные раритеты, собранные за многовековую историю.
Оружейная коллекция, одна из самых больших в мире, представляла особый интерес для Везунчика. Он уже говорил, что верит в судьбу, но по пути в музей в нашей карете, обращаясь к нам, детям, подчеркнул, что судьба немецкоязычных народов вовсе не обязательно должна быть связана с этой династией межнациональных браков, породивших разношерстное население, которое мы видим вокруг нас на улицах австрийской столицы. Однако это уже начало другой истории Адольфа, к несчастью известной теперь всему миру.
Сейчас нам важно то, что Везунчик обнаружил в Хофбурге две потрясшие его реликвии: меч и копье. Эти исключительно древние и ценные, как он полагал, экспонаты почему-то были размещены в углу зала в неприметной стеклянной витрине, до которой добирался лишь самый дотошный любитель старины. Рукоять длинного изогнутого меча скорее относилась к эпохе средневековья, чем к древней истории. А небольшое невзрачное темное копье закреплялось на древке грубым медным кольцом. Мы, дети, молча разглядывали эти реликвии, пока Эрнест не попросил Везунчика рассказать нам, что это за оружие.
— Этим реликвиям, — почти благоговейным тоном сказал Везунчик, — по крайней мере две тысячи лет, а возможно, гораздо больше. Общеизвестно, что они существовали уже во времена Христа, и весьма вероятно, что принадлежали они его прославленным ученикам. Считается, что именно с этим мечом святой Петр гулял по Гефсиманскому саду и отсек им ухо рабу первосвященника. Иисус посоветовал ему вложить меч в ножны, ибо недаром говорится: «Взявшие меч, мечом погибнут». Но история копья еще более интересна, — продолжил Везунчик. — Оно принадлежало римскому центуриону Гаю Кассию Лонгину, который служил под началом Понтия Пилата. Этим самым копьем Лонгин пронзил грудь Христа на кресте, желая убедиться в его смерти, и увидели они, как кровь сочится из раны…
Я видел в витрине перед нами отражение узкого, бледного лица Везунчика. Глядя на это оружие, он явно переносился мысленно в какой-то иной мир. Расширенные зрачки ярко-синих глаз с густыми темными ресницами увеличивали гипнотическую силу его взгляда. Но Пандора, стоявшая с другой стороны от витрины, разрушила эти чары.
— А в самой витрине написано, — равнодушно сообщила она, — что меч этот когда-то принадлежал Аттиле, царю гуннов, а копье — Фридриху Барбароссе, знаменитым личностям германской истории и тевтонских легенд. И еще там говорится, что согласно легенде, если эти два оружия окажутся в руках одного воина — как это случилось, очевидно, с Карлом Великим, — такой воин станет во главе всего цивилизованного мира.
— Так значит, поэтому Габсбурги правят столько столетий? — с интересом спросил я Пандору, пытаясь постичь тайный смысл древней легенды. — Потому что в их музее сейчас хранятся оба этих оружия?
Но за нее ответил Везунчик, тоже вышедший из транса.
— В легенде говорится, что именно воин должен завладеть ими обоими, — отрезал он. — А эти так называемые Габсбурги лишь подтверждают собственное имя: насест для ястреба, но не сам ястреб. Они вьют гнезда там, где приземлятся, и украшают их перьями. Они утратили охотничий инстинкт вместе с гордостью и храбростью. И насколько мне стало известно, для достижения той власти, о которой ты, Пандора, сказала, недостаточно этого оружия. Существует еще много древних реликвий, покрытых пылью веков. Только когда все они воссоединятся в руках одного воителя, изменится весь наш мир. И такое время, я убежден, уже совсем близко.
Мы, дети, более почтительно уставились на два экспоната в стеклянной витрине. Но я втайне усомнился в возможности глобальных изменений, особенно если все остальные «древние реликвии» такие же неказистые и хрупкие на вид, как эти.
— Если это время так близко, — сказал мягкий голос за моим плечом, — то наверняка тебе известно, какие еще реликвии нужно найти?
Мы обернулись и увидели, что вопрос задал молодой кузен Пандоры, мой учитель музыки Дакиан Бассаридес, о котором мы почти забыли, поскольку он уже давно скромно помалкивал.
Везунчик взволнованно кивнул головой.
— Да, я полагаю, нужно собрать тринадцать реликвий. Среди них посуда, одежда, разные инструменты и военные приспособления, а еще один драгоценный камень и одна игровая дос-
ка. Благодаря своим исследованиям я узнал, что их старательно прятали с древнейших времен, но последний раз, я почти уверен, они были собраны воедино во времена Христа — иными словами, на заре нашей эры. Именно поэтому я продолжил свои изыскания в Мельке и Зальцбурге, поскольку здесь, на берегах Дуная, и высоко в горах, в Зальцкаммергуте, обитали древние племена, и я понял, что именно там надо искать необходимые мне сведения. Там можно найти священные руны…
— Руны? — встревожилась я.
Мне показалось, что помрачневший вдруг Лаф замолчал не просто так, он как будто мысленно перенесся в какую-то иную эпоху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101