Почему ты не позвонила мне, когда была в Вене, или хотя бы уже из Ленинграда? Где ты сейчас?
— Я в венском аэропорту, — сообщила я. — Но лечу в Париж, и посадку должны объявить с минуты на минуту.
— В Париж? Гаврош, я ужасно беспокоюсь за тебя, — сказал Лаф, и, судя по голосу, так оно и было. — Зачем ты собралась в Париж? Только из-за того, что сообщил тебе Волга? Ты уже успела переговорить со своей матерью?
— Джерси не сочла нужным сообщить мне хоть что-то за все двадцать пять лет моей жизни, — проворчала я. — Но если ты считаешь, что это важно, то, конечно, я свяжусь с ней.
— Непременно поговори с ней до того, как ты встретишься с кем-то в Париже, — сказал Лаф. — Иначе ты просто не поймешь, кому верить.
— Поскольку я уже все равно никому и ничему не верю, — саркастически произнесла я, — то какая разница, где меня в очередной раз попытаются обмануть — в Айдахо, Вене, Ленинграде или Париже?
— Очень большая разница, — сказал Лаф, впервые вдруг искренне рассердившись. — Гаврош, я пытался лишь оберегать тебя, и твоя мать тоже. У нее были очень серьезные причины не посвящать тебя раньше в эти дела ради твоей же собственной безопасности. Но сейчас, когда Эрнест и твой кузен Сэм уже мертвы… — Лаф помедлил, словно ему вдруг пришла в голову новая мысль. — С кем именно ты встречалась в Мельке, Гаврош? Ты была там с Вольфгангом Хаузером? — спросил он. — И с кем еще тебе удалось встретиться в Вене? Естественно, я не имею в виду твои деловые встречи.
Я сомневалась, стоит ли откровенничать с Лафом, тем более по телефону. Но мне уже сильно опротивела вся эта секретность и конспирация, даже с членами моей семьи — особенно с членами моей родной семьи, — и я решила покончить с этим.
— Мы с Вольфгангом провели утро в Мельке вместе с одним типом, отцом Вергилием, — сказала я. Поскольку из трубки донеслось лишь напряженное молчание, я добавила: — А за день до этого я обедала с дьявольски красивым мужчиной, назвавшимся моим дедушкой.
— Предостаточно, Гаврош, — резко оборвал меня Лаф совершенно не свойственным ему грубым тоном. — Я знаю этого Вергилия Санторини; он очень опасный человек, и надеюсь, ты проживешь достаточно долго, чтобы успеть убедиться в этом. Что же до другого… до твоего «дедушки», я молюсь только, чтобы он пришел к тебе с дружескими намерениями. Больше не говори ничего. Сейчас не время обсуждать наши дела, да и ты натворила так много глупостей с тех пор, как мы расстались в Айдахо, что пока даже не знаю, что придумать. До сих пор ты не слишком ответственно относилась к своим обещаниям, но ты должна поклясться мне в одном: что до парижской встречи обязательно позвонишь своей матери. Это крайне важно, безотносительно к прочим безрассудствам, на которые ты еще способна.
Я не сразу нашла что сказать. Признаться, я очень огорчилась; мне еще не приходилось слышать, чтобы голос Лафа звучал так расстроенно. Но тут из динамика донесся голос, вещающий по-немецки о начале посадки на наш самолет.
— Мне очень жаль, Лаф, — прошептала я под фоновый шум этого объявления. — Я позвоню Джерси, как только сойду с самолета в Париже, клянусь.
Трубка хранила глухое молчание, а в зале ожидания продолжали звучать официальные приглашения: сначала их повторили по-французски, а потом по-английски. Вольфганг, отделившись от общей массы пассажиров, отчаянно жестикулировал, призывая меня к себе, но тут в трубке раздался другой голос. Это была Бэмби.
— Фрейлейн Бен, — сказала она, — вашего Onkel очень расстроил разговор, и он забыл о сообщениях, которые мы хотели передать вам. Для вас пришло одно сообщение по электронной почте, его переслали нам из офиса Вольфганга. А другое — от вашего коллеги, герра Максфилда. Он часто звонил нам на этой неделе; сказал, что вы так и не связались с ним, как он просил. У него есть для вас очень важная информация. Он прислал телеграмму.
— Я слушаю, но только побыстрее, — сказала я. — Наш самолет скоро взлетает.
— Я прочту вам оба сообщения, они очень короткие, — сказала она. — Первое — из какого-то места в Америке под названием Фор-Корнерз, в нем сказано: «Исследовательский этап закончен. Будьте крайне осторожны при обработке К-файлов. Данные весьма подозрительны».
Я знала только одну вещь про Фор-Корнерз, этот отдаленный район высокогорной пустыни на юго-западе: там были обнаружены развалины древнего поселения индейцев анасази. Значит, этим посланием Сэм, выяснивший в Юте какие-то подробности, хотел передать мне, чтобы я остерегалась любых «данных», исходящих от Вольфганга «К» Хаузера. Это меня совсем не порадовало. Но телеграмма Оливера была еще хуже. В ней говорилось:
«Под вылетел за тобой в Вену следующим рейсом; он все еще там. Возможно, в нашей лотерее ты потеряла больше меня. Ясон чувствует себя великолепно и передает горячий привет. К нему присоединяется и мой шеф Терон.
С любовью, Оливер».
Впечатляющий залп новостей: единственным хорошим известием было то, что с моим котом все в порядке. Но то, что мой шеф Под последовал за мной в Вену, явно ничего хорошего не
сулило. И во мне вновь проснулась смутная тревога, не покидавшая меня все время пребывания в России. А предостережения Сэма еще больше укрепили ее.
Вольфганг говорил мне правду, признав, что я видела отца Вергилия раньше, до нашей встречи в монастыре Мелька. Он уточнил, что я видела Вергилия днем раньше в ресторане, где этот падре изображал официанта и следил за моим общением с Дакианом Бассаридесом. Это объясняло, почему он показался мне знакомым во время следующей встречи, вернее, смутно знакомым. Потом мне вспомнилось, как уклончиво ответил Вольфганг на мой вопрос о его таинственном управляющем Гансе Клаусе с таким странно изменчивым именем. Именно тогда я заподозрила, что он лжет.
Какое облегчение он, должно быть, почувствовал, когда я поверила, что в тот вечер в винограднике видела отца Вергилия. Но теперь я поняла, что виденная мною в лунном свете фигура принадлежала вовсе не отцу Вергилию, а человеку, которого я часто встречала в коридорах нашего ядерного центра в Айдахо: у того ветерана Вьетнама была пружинистая походка натренированного боксера. И тогда я поняла без тени сомнений, что чертовски законспирированная встреча в винограднике Кремса была у Вольфганга не с кем иным, как с моим собственным шефом, Пастором Оуэном Дартом.
Этой догадке сопутствовал целый поток озадачивающих мыслей. Прежде всего я вспомнила, что именно Дарт пригласил меня, молодого и совершенно неопытного специалиста прямо из университета, на работу в ядерный центр, а потом поручил мне задание с Вольфгангом сразу после моего возвращения с похорон Сэма. Теперь, задним числом, учитывая все дальнейшие обстоятельства, такая своевременность показалась мне более чем странной.
Опять-таки именно Дарт — якобы — беседовал с «Вашингтон пост» о моем «наследстве», и именно ему пришла идея сразу послать Оливера на почту, чтобы получить мою посылку. И вероятно, именно Пастор Дарт послал Вольфганга гоняться за мной по двум штатам до ущелья Джэксона, и именно он чуть не поругался с отделом федеральной безопасности ради того, чтобы я успела на самолет с Вольфгангом. Чего же ради сам Под примчался в Вену следующим рейсом? А если учесть его тайную встречу с Вольфгангом практически сразу после того, как мы спрятали документы, вкупе с сообщением Оливера о том, что Под до сих пор не вернулся из Вены, то в нашей истории явно появились осложнения… хотя сегодня вечером мне вряд ли удастся что-либо исправить.
Когда мы загрузились на борт следующего в Париж самолета, во мне сформировалось какое-то жутко холодное чувство. Я постаралась подавить горечь, испытываемую из-за ужасной измены Вольфганга, пока не смогу полностью разобраться в болоте всей этой лжи. Но об одном я боялась даже думать, хотя понимала, что должна. Самым ужасным мог оказаться последний привет из телеграммы Оливера.
Ведь человека, убитого в Сан-Франциско вместо моего кузена Сэма, звали Терон, как «шефа» Оливера. Имя убитого было Терон Вейн.
ОГОНЬ И ЛЕД
У ч е н и к: Лама, у нас ходит много легенд о Великом Камне… С древних друидических времен многие народы передают из уст в уста правдивые легенды о природной энергии, сокрытой в этом странном пришельце, залетевшем на нашу планету.
Л а м а: Lapis exilis… о Камне этом упоминали в былые времена мейстерзингеры. Можно заметить, что Запад и Восток во многом схожи друг с другом. Нет необходимости углубляться в пустыни, чтобы услышать об этом Камне… Все было явлено в Калачакре, но лишь немногие способны постичь это.
В учении Калачакры использование первичной энергии называлось Учением Огня. Индусы знают, что учение великого Агни — несмотря на его древность — обретет новую силу с наступлением Новой Эры. Мы должны думать о будущем.
Николай Рерих. Шамбала
Завершится ли мир наш в стихии огня
Иль погибнет во льдах навсегда?
Страсти пыл, вероятно, привел бы меня
К предпочтенью стези огня.
Если б дважды сулила ему судьба
Пройти через смертный тлен,
То, на мой взгляд, незыблемым стал бы тогда
Его ледяной плен.
Роберт Фрост. Огонь и лед. (Перевод М. Юркан)
Мы оказались во Франции еще до полуночи, но в аэропорту Шарля де Голля было довольно пусто. Пункты обмена денег уже закрылись, и служащие ушли домой. В стеклянных переходах туннелей замерли даже обесточенные на ночь эскалаторы. К счастью, наша встреча с Зоей была назначена только на завтрашнее утро.
Однако если во Франции сейчас полночь, то, значит, в первоклассном нью-йоркском пентхаузе Джерси — около шести вечера, то есть время коктейлей еще не наступило и, возможно, она еще будет способна уделить мне внимание, если позвонить прямо сейчас. Мне вдруг подумалось также, что даже безопаснее позвонить из автомата в аэропорту, чем из номера в отеле, который организует для нас Вольфганг. Если неделю назад я мечтала о нашей следующей длинной и плавной ночи страсти перед камином в замке, то сейчас пыталась выкинуть все это из головы.
Я выяснила, как воспользоваться моей визитной карточкой для телефонного разговора. Вольфганг, как я видела через стеклянную перегородку, стоял в ожидании прибытия нашего багажа около международной «карусели». После нескольких звонков Джерси сама взяла трубку. Ее мелодичный голос звучал необычайно трезво и так живо, словно она находилась в двух шагах от меня.
— Бонжур тебе, мама, из Парижа, — вежливо, но не слишком сердечно приветствовала я ее. — Лаф настойчиво просил, чтобы я позвонила тебе, как только прилечу из Вены. И вот в данный момент я стою в телефонной кабинке в аэропорту Шарля де Голля, здесь у нас уже за полночь, и поблизости крутится мой спутник. Но ты, вероятно, догадалась, что привело меня сюда: маленькая семейная подробность, которую ты так и не удосужилась поведать мне за двадцать пять лет. Может, в целях экономии времени и нервов ты соблаговолишь все-таки сообщить мне то, что сочтешь нужным?
Молчание Джерси настолько затянулось, что я уже подумала, не бросила ли она трубку.
— Мама? — не выдержала я наконец.
— Ох, Ариэль, милая, мне очень жаль, — ответила она вроде бы с искренним раскаянием, хотя, естественно, я не забывала ни на минуту, что примадоннам не чуждо актерское мастерство. — Радость моя, я держала тебя в неведении только в надежде на то, что тогда у тебя, вопреки всему, будет больше шансов на нормальную жизнь. — Она рассмеялась и добавила с легкой горечью: — Если такая вообще существует.
— Мама, я не прошу тебя объяснить причины того, что ты сделала или не сделала за все эти годы. Об этом мы сможем поболтать позже. — Гораздо позже, подумала я. В сущности, при удачном раскладе я предпочла бы попросту избежать этого подробного признания. — Но сегодня мне хотелось бы узнать лишь несколько голых и сухих фактов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Я в венском аэропорту, — сообщила я. — Но лечу в Париж, и посадку должны объявить с минуты на минуту.
— В Париж? Гаврош, я ужасно беспокоюсь за тебя, — сказал Лаф, и, судя по голосу, так оно и было. — Зачем ты собралась в Париж? Только из-за того, что сообщил тебе Волга? Ты уже успела переговорить со своей матерью?
— Джерси не сочла нужным сообщить мне хоть что-то за все двадцать пять лет моей жизни, — проворчала я. — Но если ты считаешь, что это важно, то, конечно, я свяжусь с ней.
— Непременно поговори с ней до того, как ты встретишься с кем-то в Париже, — сказал Лаф. — Иначе ты просто не поймешь, кому верить.
— Поскольку я уже все равно никому и ничему не верю, — саркастически произнесла я, — то какая разница, где меня в очередной раз попытаются обмануть — в Айдахо, Вене, Ленинграде или Париже?
— Очень большая разница, — сказал Лаф, впервые вдруг искренне рассердившись. — Гаврош, я пытался лишь оберегать тебя, и твоя мать тоже. У нее были очень серьезные причины не посвящать тебя раньше в эти дела ради твоей же собственной безопасности. Но сейчас, когда Эрнест и твой кузен Сэм уже мертвы… — Лаф помедлил, словно ему вдруг пришла в голову новая мысль. — С кем именно ты встречалась в Мельке, Гаврош? Ты была там с Вольфгангом Хаузером? — спросил он. — И с кем еще тебе удалось встретиться в Вене? Естественно, я не имею в виду твои деловые встречи.
Я сомневалась, стоит ли откровенничать с Лафом, тем более по телефону. Но мне уже сильно опротивела вся эта секретность и конспирация, даже с членами моей семьи — особенно с членами моей родной семьи, — и я решила покончить с этим.
— Мы с Вольфгангом провели утро в Мельке вместе с одним типом, отцом Вергилием, — сказала я. Поскольку из трубки донеслось лишь напряженное молчание, я добавила: — А за день до этого я обедала с дьявольски красивым мужчиной, назвавшимся моим дедушкой.
— Предостаточно, Гаврош, — резко оборвал меня Лаф совершенно не свойственным ему грубым тоном. — Я знаю этого Вергилия Санторини; он очень опасный человек, и надеюсь, ты проживешь достаточно долго, чтобы успеть убедиться в этом. Что же до другого… до твоего «дедушки», я молюсь только, чтобы он пришел к тебе с дружескими намерениями. Больше не говори ничего. Сейчас не время обсуждать наши дела, да и ты натворила так много глупостей с тех пор, как мы расстались в Айдахо, что пока даже не знаю, что придумать. До сих пор ты не слишком ответственно относилась к своим обещаниям, но ты должна поклясться мне в одном: что до парижской встречи обязательно позвонишь своей матери. Это крайне важно, безотносительно к прочим безрассудствам, на которые ты еще способна.
Я не сразу нашла что сказать. Признаться, я очень огорчилась; мне еще не приходилось слышать, чтобы голос Лафа звучал так расстроенно. Но тут из динамика донесся голос, вещающий по-немецки о начале посадки на наш самолет.
— Мне очень жаль, Лаф, — прошептала я под фоновый шум этого объявления. — Я позвоню Джерси, как только сойду с самолета в Париже, клянусь.
Трубка хранила глухое молчание, а в зале ожидания продолжали звучать официальные приглашения: сначала их повторили по-французски, а потом по-английски. Вольфганг, отделившись от общей массы пассажиров, отчаянно жестикулировал, призывая меня к себе, но тут в трубке раздался другой голос. Это была Бэмби.
— Фрейлейн Бен, — сказала она, — вашего Onkel очень расстроил разговор, и он забыл о сообщениях, которые мы хотели передать вам. Для вас пришло одно сообщение по электронной почте, его переслали нам из офиса Вольфганга. А другое — от вашего коллеги, герра Максфилда. Он часто звонил нам на этой неделе; сказал, что вы так и не связались с ним, как он просил. У него есть для вас очень важная информация. Он прислал телеграмму.
— Я слушаю, но только побыстрее, — сказала я. — Наш самолет скоро взлетает.
— Я прочту вам оба сообщения, они очень короткие, — сказала она. — Первое — из какого-то места в Америке под названием Фор-Корнерз, в нем сказано: «Исследовательский этап закончен. Будьте крайне осторожны при обработке К-файлов. Данные весьма подозрительны».
Я знала только одну вещь про Фор-Корнерз, этот отдаленный район высокогорной пустыни на юго-западе: там были обнаружены развалины древнего поселения индейцев анасази. Значит, этим посланием Сэм, выяснивший в Юте какие-то подробности, хотел передать мне, чтобы я остерегалась любых «данных», исходящих от Вольфганга «К» Хаузера. Это меня совсем не порадовало. Но телеграмма Оливера была еще хуже. В ней говорилось:
«Под вылетел за тобой в Вену следующим рейсом; он все еще там. Возможно, в нашей лотерее ты потеряла больше меня. Ясон чувствует себя великолепно и передает горячий привет. К нему присоединяется и мой шеф Терон.
С любовью, Оливер».
Впечатляющий залп новостей: единственным хорошим известием было то, что с моим котом все в порядке. Но то, что мой шеф Под последовал за мной в Вену, явно ничего хорошего не
сулило. И во мне вновь проснулась смутная тревога, не покидавшая меня все время пребывания в России. А предостережения Сэма еще больше укрепили ее.
Вольфганг говорил мне правду, признав, что я видела отца Вергилия раньше, до нашей встречи в монастыре Мелька. Он уточнил, что я видела Вергилия днем раньше в ресторане, где этот падре изображал официанта и следил за моим общением с Дакианом Бассаридесом. Это объясняло, почему он показался мне знакомым во время следующей встречи, вернее, смутно знакомым. Потом мне вспомнилось, как уклончиво ответил Вольфганг на мой вопрос о его таинственном управляющем Гансе Клаусе с таким странно изменчивым именем. Именно тогда я заподозрила, что он лжет.
Какое облегчение он, должно быть, почувствовал, когда я поверила, что в тот вечер в винограднике видела отца Вергилия. Но теперь я поняла, что виденная мною в лунном свете фигура принадлежала вовсе не отцу Вергилию, а человеку, которого я часто встречала в коридорах нашего ядерного центра в Айдахо: у того ветерана Вьетнама была пружинистая походка натренированного боксера. И тогда я поняла без тени сомнений, что чертовски законспирированная встреча в винограднике Кремса была у Вольфганга не с кем иным, как с моим собственным шефом, Пастором Оуэном Дартом.
Этой догадке сопутствовал целый поток озадачивающих мыслей. Прежде всего я вспомнила, что именно Дарт пригласил меня, молодого и совершенно неопытного специалиста прямо из университета, на работу в ядерный центр, а потом поручил мне задание с Вольфгангом сразу после моего возвращения с похорон Сэма. Теперь, задним числом, учитывая все дальнейшие обстоятельства, такая своевременность показалась мне более чем странной.
Опять-таки именно Дарт — якобы — беседовал с «Вашингтон пост» о моем «наследстве», и именно ему пришла идея сразу послать Оливера на почту, чтобы получить мою посылку. И вероятно, именно Пастор Дарт послал Вольфганга гоняться за мной по двум штатам до ущелья Джэксона, и именно он чуть не поругался с отделом федеральной безопасности ради того, чтобы я успела на самолет с Вольфгангом. Чего же ради сам Под примчался в Вену следующим рейсом? А если учесть его тайную встречу с Вольфгангом практически сразу после того, как мы спрятали документы, вкупе с сообщением Оливера о том, что Под до сих пор не вернулся из Вены, то в нашей истории явно появились осложнения… хотя сегодня вечером мне вряд ли удастся что-либо исправить.
Когда мы загрузились на борт следующего в Париж самолета, во мне сформировалось какое-то жутко холодное чувство. Я постаралась подавить горечь, испытываемую из-за ужасной измены Вольфганга, пока не смогу полностью разобраться в болоте всей этой лжи. Но об одном я боялась даже думать, хотя понимала, что должна. Самым ужасным мог оказаться последний привет из телеграммы Оливера.
Ведь человека, убитого в Сан-Франциско вместо моего кузена Сэма, звали Терон, как «шефа» Оливера. Имя убитого было Терон Вейн.
ОГОНЬ И ЛЕД
У ч е н и к: Лама, у нас ходит много легенд о Великом Камне… С древних друидических времен многие народы передают из уст в уста правдивые легенды о природной энергии, сокрытой в этом странном пришельце, залетевшем на нашу планету.
Л а м а: Lapis exilis… о Камне этом упоминали в былые времена мейстерзингеры. Можно заметить, что Запад и Восток во многом схожи друг с другом. Нет необходимости углубляться в пустыни, чтобы услышать об этом Камне… Все было явлено в Калачакре, но лишь немногие способны постичь это.
В учении Калачакры использование первичной энергии называлось Учением Огня. Индусы знают, что учение великого Агни — несмотря на его древность — обретет новую силу с наступлением Новой Эры. Мы должны думать о будущем.
Николай Рерих. Шамбала
Завершится ли мир наш в стихии огня
Иль погибнет во льдах навсегда?
Страсти пыл, вероятно, привел бы меня
К предпочтенью стези огня.
Если б дважды сулила ему судьба
Пройти через смертный тлен,
То, на мой взгляд, незыблемым стал бы тогда
Его ледяной плен.
Роберт Фрост. Огонь и лед. (Перевод М. Юркан)
Мы оказались во Франции еще до полуночи, но в аэропорту Шарля де Голля было довольно пусто. Пункты обмена денег уже закрылись, и служащие ушли домой. В стеклянных переходах туннелей замерли даже обесточенные на ночь эскалаторы. К счастью, наша встреча с Зоей была назначена только на завтрашнее утро.
Однако если во Франции сейчас полночь, то, значит, в первоклассном нью-йоркском пентхаузе Джерси — около шести вечера, то есть время коктейлей еще не наступило и, возможно, она еще будет способна уделить мне внимание, если позвонить прямо сейчас. Мне вдруг подумалось также, что даже безопаснее позвонить из автомата в аэропорту, чем из номера в отеле, который организует для нас Вольфганг. Если неделю назад я мечтала о нашей следующей длинной и плавной ночи страсти перед камином в замке, то сейчас пыталась выкинуть все это из головы.
Я выяснила, как воспользоваться моей визитной карточкой для телефонного разговора. Вольфганг, как я видела через стеклянную перегородку, стоял в ожидании прибытия нашего багажа около международной «карусели». После нескольких звонков Джерси сама взяла трубку. Ее мелодичный голос звучал необычайно трезво и так живо, словно она находилась в двух шагах от меня.
— Бонжур тебе, мама, из Парижа, — вежливо, но не слишком сердечно приветствовала я ее. — Лаф настойчиво просил, чтобы я позвонила тебе, как только прилечу из Вены. И вот в данный момент я стою в телефонной кабинке в аэропорту Шарля де Голля, здесь у нас уже за полночь, и поблизости крутится мой спутник. Но ты, вероятно, догадалась, что привело меня сюда: маленькая семейная подробность, которую ты так и не удосужилась поведать мне за двадцать пять лет. Может, в целях экономии времени и нервов ты соблаговолишь все-таки сообщить мне то, что сочтешь нужным?
Молчание Джерси настолько затянулось, что я уже подумала, не бросила ли она трубку.
— Мама? — не выдержала я наконец.
— Ох, Ариэль, милая, мне очень жаль, — ответила она вроде бы с искренним раскаянием, хотя, естественно, я не забывала ни на минуту, что примадоннам не чуждо актерское мастерство. — Радость моя, я держала тебя в неведении только в надежде на то, что тогда у тебя, вопреки всему, будет больше шансов на нормальную жизнь. — Она рассмеялась и добавила с легкой горечью: — Если такая вообще существует.
— Мама, я не прошу тебя объяснить причины того, что ты сделала или не сделала за все эти годы. Об этом мы сможем поболтать позже. — Гораздо позже, подумала я. В сущности, при удачном раскладе я предпочла бы попросту избежать этого подробного признания. — Но сегодня мне хотелось бы узнать лишь несколько голых и сухих фактов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101