Я тогда и подумать не могла, что не увижу Сэма много лет, но моя следующая встреча с Сэмом состоялась лишь в прошлые выходные в предутреннем лесном мраке горного курорта Айдахо.
Я вытащила Библию из сумки, пристроила ее на щербатом краю фарфоровой раковины в ванной комнате и, вспоминая слова Сэма, нашла начало книги Иова…
— Ты помнишь историю Иова? — спросил он меня, когда мы стояли тогда рядом, глядя в ночное небо.
Странный вопрос для того, кто не привык читать Библию. Я могла лишь вспомнить, что Яхве уготовил несчастному Иову весьма жестокий удел, предоставив сатане карт-бланш и позволив как ему заблагорассудится испытывать этого «божьего слугу». В общем, получилась какая-то ужасно жестокая история. Так я и сказала Сэму.
— И все-таки, — сказал Сэм, — существенно и важно, что, несмотря на перенесенные им страдания, Иов в конечном счете имел лишь одну настоящую конфронтацию с Господом. Он задал тот знаменитый вопрос: «Но где премудрость обретается? и где место разума?» А ты помнишь, что Господь ответил на простой вопрос Иова о разумении?
Поскольку я отрицательно покачала головой, Сэм взял меня за руку и обвел другой рукой все ночное небо — мерцающий звездный ковер, что оставался таким далеким и неизменным миллиарды лет.
— Так он ответил Иову, — сообщил мне Сэм. — Бог отвечал Иову из бури и последовательно перечислил все, что Он совершил. Он напомнил обо всех творениях, начиная от вод и льдов и кончая лошадьми и страусиными яйцами, не говоря уже о самой вселенной. Иову не удалось вставить даже слова в тот напыщенный монолог, хотя вряд ли ему тогда этого хотелось, учитывая все, что он прошел. Поведение Господа в данном случае кажется непостижимым, и философы раздумывают над ним уже тысячи лет. Но по-моему, я нашел один ключевой момент.
Сэм отвел взгляд от звездного неба и, глядя на меня ясными серыми глазами, процитировал:
— «Где ты был, когда Я полагал основания земли?.. Кто положил меру ей… или кто протягивал по ней вервь?.. Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле?»
Не дождавшись от меня комментариев, он сказал:
— Весьма своеобразный ответ на весьма своеобразный вопрос, разве ты не согласна?
— Но ведь ты говорил, что Иов спрашивал, где обрести премудрость, — заметила я. — Как же представления о создании вселенной могут ответить на это?
— Вот это-то и озадачивало мудрейших философов во все времена: на что именно указывал Бог? — с улыбкой согласился Сэм. — Но как говорит мой любимый лирический философ: «В итоге философы всегда выходят из той же двери, в которую вошли». С другой стороны, я полагаю, что умеющие читать дорожные карты смогут найти некое объяснение в божественном ответе. Подумай сама, Господь явно намекает на то, что координаты, запечатленные на небесах, суть проводники для мудрости здесь, на земле: «что вверху, то и внизу», понимаешь?
Возможно, тогда я не вполне поняла его слова, но сейчас, по-моему, до меня дошло. Если изначально местоположение связанных друг с другом святынь было отображением самих созвездий, то можно даже представить, что по прошествии времени небесная карта постепенно воплощалась в карту земли — и, следовательно, в свою очередь можно связать земную географию с теми исходными значениями небесных созвездий: с тотемами и алтарями богов.
Я поняла еще кое-что, хотя теперь у меня оставалось лишь три часа на сон до начала изучения того, как все это связано с Советским Союзом, ядерной энергией и Центральной Азией. Впервые мне действительно удалось нащупать основу и уток, сплетающиеся в узор.
Вольфганг своевременно позвонил мне в номер, предложив за завтраком побеседовать с глазу на глаз перед нашей встречей с советскими ядерщиками. Он сидел в одиночестве у стены за одним из длинных столов того зала, где всего несколько часов назад мы разговаривали с Волгой.
Я прошла мимо русских командировочных в мешковатых черных костюмах, тоскливо поедающих горячую вязкую овсянку и в молчании пьющих черный кофе. Заметив мое приближение, Вольфганг отложил салфетку и встал, чтобы посадить меня на соседний стул, потом любезно налил мне растворимого кофе. Однако заговорил он со мной на редкость сухим и холодным тоном.
— На мой взгляд, ты не вполне осознаешь, в каком положении мы находимся здесь, в России, — начал он. — Сюда редко приглашают западных специалистов для открытого обсуждения, посвященного такой острой теме, и я предупреждал тебя, что за нами будут следить. О чем, черт возьми, ты думала, решив провести в отеле, прямо в этом зале, тайное ночное совещание? С кем ты встречалась?
— Для меня его появление тоже было неожиданным. Я уже приготовилась ко сну, — заверила я Вольфганга. — Это был секретарь моего дядюшки, Волга. Лаф встревожился, когда я не дала о себе знать в Вене. Мне следовало хотя бы позвонить ему.
— Его секретарь? — недоверчиво спросил Вольфганг. — Но мне сообщили, что вы провели вместе несколько часов — чуть ли не до рассвета! О чем он мог говорить так долго?
Я сомневалась, что мне стоит особенно распространяться о нашем ночном разговоре, и вообще меня обидел его тон. Мало того, что я целую неделю не высыпалась, а вчера вообще улеглась спать голодной, так мне еще за завтраком устраивают допрос в духе испанской инквизиции! Поэтому, когда угрюмая женщина с усиками добрела до нашего стола с хлебной корзинкой и миской каши, я зачерпнула себе немного горячей овсянки, сунула в рот кусок подсохшего хлеба и ничего не ответила. Правда, согревшись за этой трапезой, я слегка оттаяла.
— Извини, Вольфганг, но ты же знаешь, как относится к тебе мой дядя Лафкадио, — сказала я. — Он действительно очень беспокоился, не зная, где я пропадаю с тобой в Вене. Не дождавшись меня на ужин, он даже позвонил мне на работу в Айдахо, пытаясь выяснить, что могло со мной произойти.
— Он звонил в твой центр? — перебил меня Вольфганг. — А с кем он там говорил?
— С моим домовладельцем, Оливером Максфилдом. Они знакомы, между прочим, — напомнила я ему. — Видимо, Лафу хотелось что-то обсудить со мной. Мы поговорили немного в Солнечной долине, но какие-то дела он отложил до Вены, а я не объявилась. Именно поэтому он и послал за мной Волгу.
— Какого рода дела? — тихо спросил Вольфганг, сделав глоток кофе.
— Семейные дела, — ответила я. — Очень личного характера.
Я глянула на тарелку с подзастывшей овсянкой. Вчера вечером я поняла, что невозможно предугадать, когда удастся поесть в следующий раз, поэтому заставила себя проглотить еще несколько ложек и завершила завтрак горьким кофе. Мне почему-то не слишком хотелось откровенничать с Вольфгангом насчет того, что я узнала, поэтому я просто добавила:
— Вольфганг, когда мы вернемся в Вену, то мне хотелось бы по пути в Айдахо задержаться в Париже. Ненадолго, всего лишь на день. — Я помолчала, наткнувшись на его удивленный взгляд. — Я надеюсь, что ты поможешь мне встретиться в Париже с моей тетей Зоей.
После завтрака мы покинули наше очаровательное временное жилье, напоминающее колонию для заключенных, и погрузились в некое бронированное транспортное средство, похожее на танк с окошками. Для пущей уверенности в том, что нас доставят, куда следует, помимо шофера в машине сидел очередной интуристовский персонаж женского пола «в штатском». Решив, что пора вернуться на грешную землю, я вытащила выданные мне в МАГАТЭ документы, освежила в памяти наше расписание и сверила с картой маршрут командировки.
На сегодняшнее утро была запланирована примерно часовая поездка в сторону Балтийского моря, в западный пригород Ленинграда. Там, на атомной станции в Сосновом Бору и в соседствующем с ней летнем дворце Екатерины Великой, нас ждала обзорная экскурсия и осмотр одного промышленного — как мы их называем в Америке — ядерного реактора, производящего электрическую энергию для общественного потребления.
По пути туда мне пришло в голову, что впервые с тех пор, как я уехала из Сан-Франциско, погода вдруг смилостивилась, отменив дожди, туман, снег и обледенелые дороги и позволив мне спокойно созерцать окрестности. На набережной меня встретил величественный Эрмитаж, окрашенный в цвет зеленого горошка и отражающийся в Неве, словно упомянутый Волгой легендарный Китеж, схоронившийся в глубине до новых дней, когда он вновь сможет подняться из вод. По ясному голубому небу плыли кудрявые облачка. Дорогу окаймляли скелетообразные очерки деревьев, поблескивающие на их ветвях капли воды ночного дождя еще напоминали о зиме, но резкий запах новой жизни, поднимающийся от влажной, проснувшейся земли, вплывал в полуоткрытые окна нашего пикапа.
В то утро группа подтянутых молодых инженеров и физиков с именами типа Юрий и Борис без малейшей задержки бодро провела нас по большой атомной станции Соснового Бора, и я впервые удовлетворила наконец свой горячий интерес, узнав, что именно послужило причиной нашего приглашения в Россию. Буквально в нынешнем апреле, во время визита в Лондон Михаил Горбачев, вероятно увлеченный духом гласности и перестройки, удивил всех, объявив о решении СССР прекратить в одностороннем порядке производство ВОУ — высокообогащенного урана, используемого в атомных боеголовках, а также сократить производство в России плутониевых ядерных реакторов.
В тот же день, в ходе моего первого фундаментального погружения в главный «мозговой центр» Ленинградского института ядерной физики, наша фамильная история начала приобретать еще более значительный размах. На очередном кратком совещании, которые так любят затягивать ядерщики всего мира, директор этого института Евгений Молотов, статный мужчина с продолговатым скуластым лицом и резко очерченным носом, имевший неуловимое сходство с Белой Лугоши, посвятил нас в одну давнюю историю.
Началась она с той самой борьбы, о которой прошедшей ночью упоминал Волга Драгонов, — борьбы, тянувшейся уже более двух тысячелетий и, видимо, не прекратившейся до сих пор. Ее объект — все та же Центральная Азия — в этом процессе практически не потерял своей таинственности. Наряду с прочими соискателями англичане и русские уже пятьсот лет пытались осуществить свои притязания и даже придумали название для такого занятия. Они назвали его Великой игрой.
ВЕЛИКАЯ ИГРА
За всю историю процесса человеческого познания существовало две концепции, связанные с законом развития вселенной: метафизическая (идеалистическая) и диалектическая (материалистическая), на основе которых сформировалось два противоположных мировоззрения. (Согласно диалектическому материализму) основополагающая причина развития некого объекта является не внешней, а внутренней и заключается во внутренней противоречивости самого этого объекта.
Мао Цзэдун
Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда…
Редьярд Киплинг. Баллада о Востоке и Западе. (Перевод В. Потаповой)
Восток поможет нам завоевать Запад.
Владимир Ильич Ульянов (Ленин)
Русский великий князь Иван III, потомок Александра Невского, отказавшись в 1480 году заплатить дань в Золотую Орду, положил конец двухсотпятидесятилетнему татаро-монгольскому игу. Иван женился на Зое Палеолог, единственной племяннице последнего христианского византийского императора. Когда турки захватили Константинополь, он объявил себя главой восточной церкви и защитником веры.
Эта политически выгодная для церкви и государства свадьба произошла на пороге важных исторических событий в жизни Западной Европы: к 1492 году Колумб отправился бороздить океанские просторы, а Фердинанд и Изабелла успели выгнать из Испании евреев и мавров, разрезав семисотлетний ковер, расшитый в стиле южной и восточной культур, и устремив взоры Европы на Запад. Это ознаменовало начало распада феодального строя, подожгло фитиль национализма и спровоцировало последующий всплеск колониальной экспансии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Я вытащила Библию из сумки, пристроила ее на щербатом краю фарфоровой раковины в ванной комнате и, вспоминая слова Сэма, нашла начало книги Иова…
— Ты помнишь историю Иова? — спросил он меня, когда мы стояли тогда рядом, глядя в ночное небо.
Странный вопрос для того, кто не привык читать Библию. Я могла лишь вспомнить, что Яхве уготовил несчастному Иову весьма жестокий удел, предоставив сатане карт-бланш и позволив как ему заблагорассудится испытывать этого «божьего слугу». В общем, получилась какая-то ужасно жестокая история. Так я и сказала Сэму.
— И все-таки, — сказал Сэм, — существенно и важно, что, несмотря на перенесенные им страдания, Иов в конечном счете имел лишь одну настоящую конфронтацию с Господом. Он задал тот знаменитый вопрос: «Но где премудрость обретается? и где место разума?» А ты помнишь, что Господь ответил на простой вопрос Иова о разумении?
Поскольку я отрицательно покачала головой, Сэм взял меня за руку и обвел другой рукой все ночное небо — мерцающий звездный ковер, что оставался таким далеким и неизменным миллиарды лет.
— Так он ответил Иову, — сообщил мне Сэм. — Бог отвечал Иову из бури и последовательно перечислил все, что Он совершил. Он напомнил обо всех творениях, начиная от вод и льдов и кончая лошадьми и страусиными яйцами, не говоря уже о самой вселенной. Иову не удалось вставить даже слова в тот напыщенный монолог, хотя вряд ли ему тогда этого хотелось, учитывая все, что он прошел. Поведение Господа в данном случае кажется непостижимым, и философы раздумывают над ним уже тысячи лет. Но по-моему, я нашел один ключевой момент.
Сэм отвел взгляд от звездного неба и, глядя на меня ясными серыми глазами, процитировал:
— «Где ты был, когда Я полагал основания земли?.. Кто положил меру ей… или кто протягивал по ней вервь?.. Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле?»
Не дождавшись от меня комментариев, он сказал:
— Весьма своеобразный ответ на весьма своеобразный вопрос, разве ты не согласна?
— Но ведь ты говорил, что Иов спрашивал, где обрести премудрость, — заметила я. — Как же представления о создании вселенной могут ответить на это?
— Вот это-то и озадачивало мудрейших философов во все времена: на что именно указывал Бог? — с улыбкой согласился Сэм. — Но как говорит мой любимый лирический философ: «В итоге философы всегда выходят из той же двери, в которую вошли». С другой стороны, я полагаю, что умеющие читать дорожные карты смогут найти некое объяснение в божественном ответе. Подумай сама, Господь явно намекает на то, что координаты, запечатленные на небесах, суть проводники для мудрости здесь, на земле: «что вверху, то и внизу», понимаешь?
Возможно, тогда я не вполне поняла его слова, но сейчас, по-моему, до меня дошло. Если изначально местоположение связанных друг с другом святынь было отображением самих созвездий, то можно даже представить, что по прошествии времени небесная карта постепенно воплощалась в карту земли — и, следовательно, в свою очередь можно связать земную географию с теми исходными значениями небесных созвездий: с тотемами и алтарями богов.
Я поняла еще кое-что, хотя теперь у меня оставалось лишь три часа на сон до начала изучения того, как все это связано с Советским Союзом, ядерной энергией и Центральной Азией. Впервые мне действительно удалось нащупать основу и уток, сплетающиеся в узор.
Вольфганг своевременно позвонил мне в номер, предложив за завтраком побеседовать с глазу на глаз перед нашей встречей с советскими ядерщиками. Он сидел в одиночестве у стены за одним из длинных столов того зала, где всего несколько часов назад мы разговаривали с Волгой.
Я прошла мимо русских командировочных в мешковатых черных костюмах, тоскливо поедающих горячую вязкую овсянку и в молчании пьющих черный кофе. Заметив мое приближение, Вольфганг отложил салфетку и встал, чтобы посадить меня на соседний стул, потом любезно налил мне растворимого кофе. Однако заговорил он со мной на редкость сухим и холодным тоном.
— На мой взгляд, ты не вполне осознаешь, в каком положении мы находимся здесь, в России, — начал он. — Сюда редко приглашают западных специалистов для открытого обсуждения, посвященного такой острой теме, и я предупреждал тебя, что за нами будут следить. О чем, черт возьми, ты думала, решив провести в отеле, прямо в этом зале, тайное ночное совещание? С кем ты встречалась?
— Для меня его появление тоже было неожиданным. Я уже приготовилась ко сну, — заверила я Вольфганга. — Это был секретарь моего дядюшки, Волга. Лаф встревожился, когда я не дала о себе знать в Вене. Мне следовало хотя бы позвонить ему.
— Его секретарь? — недоверчиво спросил Вольфганг. — Но мне сообщили, что вы провели вместе несколько часов — чуть ли не до рассвета! О чем он мог говорить так долго?
Я сомневалась, что мне стоит особенно распространяться о нашем ночном разговоре, и вообще меня обидел его тон. Мало того, что я целую неделю не высыпалась, а вчера вообще улеглась спать голодной, так мне еще за завтраком устраивают допрос в духе испанской инквизиции! Поэтому, когда угрюмая женщина с усиками добрела до нашего стола с хлебной корзинкой и миской каши, я зачерпнула себе немного горячей овсянки, сунула в рот кусок подсохшего хлеба и ничего не ответила. Правда, согревшись за этой трапезой, я слегка оттаяла.
— Извини, Вольфганг, но ты же знаешь, как относится к тебе мой дядя Лафкадио, — сказала я. — Он действительно очень беспокоился, не зная, где я пропадаю с тобой в Вене. Не дождавшись меня на ужин, он даже позвонил мне на работу в Айдахо, пытаясь выяснить, что могло со мной произойти.
— Он звонил в твой центр? — перебил меня Вольфганг. — А с кем он там говорил?
— С моим домовладельцем, Оливером Максфилдом. Они знакомы, между прочим, — напомнила я ему. — Видимо, Лафу хотелось что-то обсудить со мной. Мы поговорили немного в Солнечной долине, но какие-то дела он отложил до Вены, а я не объявилась. Именно поэтому он и послал за мной Волгу.
— Какого рода дела? — тихо спросил Вольфганг, сделав глоток кофе.
— Семейные дела, — ответила я. — Очень личного характера.
Я глянула на тарелку с подзастывшей овсянкой. Вчера вечером я поняла, что невозможно предугадать, когда удастся поесть в следующий раз, поэтому заставила себя проглотить еще несколько ложек и завершила завтрак горьким кофе. Мне почему-то не слишком хотелось откровенничать с Вольфгангом насчет того, что я узнала, поэтому я просто добавила:
— Вольфганг, когда мы вернемся в Вену, то мне хотелось бы по пути в Айдахо задержаться в Париже. Ненадолго, всего лишь на день. — Я помолчала, наткнувшись на его удивленный взгляд. — Я надеюсь, что ты поможешь мне встретиться в Париже с моей тетей Зоей.
После завтрака мы покинули наше очаровательное временное жилье, напоминающее колонию для заключенных, и погрузились в некое бронированное транспортное средство, похожее на танк с окошками. Для пущей уверенности в том, что нас доставят, куда следует, помимо шофера в машине сидел очередной интуристовский персонаж женского пола «в штатском». Решив, что пора вернуться на грешную землю, я вытащила выданные мне в МАГАТЭ документы, освежила в памяти наше расписание и сверила с картой маршрут командировки.
На сегодняшнее утро была запланирована примерно часовая поездка в сторону Балтийского моря, в западный пригород Ленинграда. Там, на атомной станции в Сосновом Бору и в соседствующем с ней летнем дворце Екатерины Великой, нас ждала обзорная экскурсия и осмотр одного промышленного — как мы их называем в Америке — ядерного реактора, производящего электрическую энергию для общественного потребления.
По пути туда мне пришло в голову, что впервые с тех пор, как я уехала из Сан-Франциско, погода вдруг смилостивилась, отменив дожди, туман, снег и обледенелые дороги и позволив мне спокойно созерцать окрестности. На набережной меня встретил величественный Эрмитаж, окрашенный в цвет зеленого горошка и отражающийся в Неве, словно упомянутый Волгой легендарный Китеж, схоронившийся в глубине до новых дней, когда он вновь сможет подняться из вод. По ясному голубому небу плыли кудрявые облачка. Дорогу окаймляли скелетообразные очерки деревьев, поблескивающие на их ветвях капли воды ночного дождя еще напоминали о зиме, но резкий запах новой жизни, поднимающийся от влажной, проснувшейся земли, вплывал в полуоткрытые окна нашего пикапа.
В то утро группа подтянутых молодых инженеров и физиков с именами типа Юрий и Борис без малейшей задержки бодро провела нас по большой атомной станции Соснового Бора, и я впервые удовлетворила наконец свой горячий интерес, узнав, что именно послужило причиной нашего приглашения в Россию. Буквально в нынешнем апреле, во время визита в Лондон Михаил Горбачев, вероятно увлеченный духом гласности и перестройки, удивил всех, объявив о решении СССР прекратить в одностороннем порядке производство ВОУ — высокообогащенного урана, используемого в атомных боеголовках, а также сократить производство в России плутониевых ядерных реакторов.
В тот же день, в ходе моего первого фундаментального погружения в главный «мозговой центр» Ленинградского института ядерной физики, наша фамильная история начала приобретать еще более значительный размах. На очередном кратком совещании, которые так любят затягивать ядерщики всего мира, директор этого института Евгений Молотов, статный мужчина с продолговатым скуластым лицом и резко очерченным носом, имевший неуловимое сходство с Белой Лугоши, посвятил нас в одну давнюю историю.
Началась она с той самой борьбы, о которой прошедшей ночью упоминал Волга Драгонов, — борьбы, тянувшейся уже более двух тысячелетий и, видимо, не прекратившейся до сих пор. Ее объект — все та же Центральная Азия — в этом процессе практически не потерял своей таинственности. Наряду с прочими соискателями англичане и русские уже пятьсот лет пытались осуществить свои притязания и даже придумали название для такого занятия. Они назвали его Великой игрой.
ВЕЛИКАЯ ИГРА
За всю историю процесса человеческого познания существовало две концепции, связанные с законом развития вселенной: метафизическая (идеалистическая) и диалектическая (материалистическая), на основе которых сформировалось два противоположных мировоззрения. (Согласно диалектическому материализму) основополагающая причина развития некого объекта является не внешней, а внутренней и заключается во внутренней противоречивости самого этого объекта.
Мао Цзэдун
Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда…
Редьярд Киплинг. Баллада о Востоке и Западе. (Перевод В. Потаповой)
Восток поможет нам завоевать Запад.
Владимир Ильич Ульянов (Ленин)
Русский великий князь Иван III, потомок Александра Невского, отказавшись в 1480 году заплатить дань в Золотую Орду, положил конец двухсотпятидесятилетнему татаро-монгольскому игу. Иван женился на Зое Палеолог, единственной племяннице последнего христианского византийского императора. Когда турки захватили Константинополь, он объявил себя главой восточной церкви и защитником веры.
Эта политически выгодная для церкви и государства свадьба произошла на пороге важных исторических событий в жизни Западной Европы: к 1492 году Колумб отправился бороздить океанские просторы, а Фердинанд и Изабелла успели выгнать из Испании евреев и мавров, разрезав семисотлетний ковер, расшитый в стиле южной и восточной культур, и устремив взоры Европы на Запад. Это ознаменовало начало распада феодального строя, подожгло фитиль национализма и спровоцировало последующий всплеск колониальной экспансии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101