Наконец они достигли лиственного сумрака садов и смогли положить свою ношу на землю. Присев на камень, Агриппа вытер пот со лба, а стражник начал копать.
В этот роковой день Агриппа вообще-то оказался в Риме по чистой случайности.
Два года назад Калигула за слишком большие претензии сослал в город Лугдунум (Лион), тот, что в Южной Галлии, Ирода Антипу и его жену Иродиаду, сестру Агриппы. Теперь его дядя Антипа уже умер, и Иродиада вместе с ним, а Агриппа вдруг осознал, что в его подчинении находится почти такое же по размерам, но далеко не такое же дружное царство, каким управлял когда-то его дед Ирод Великий. Однако вместе с царством он унаследовал и большинство его трудностей. Не последними среди них были попытки разрешения многочисленных конфликтов между римскими покровителями и его подданными, ревностно верующими иудеями.
Недавние волнения, которые и привели Агриппу в Рим на прошлой неделе, были спровоцированы последним решением императора Калигулы «преподать иудеям урок» за все те хлопоты, что они доставляли своим римским владыкам. Калигуле взбрело в голову установить гигантскую каменную статую, изображавшую его самого, божественного Гая, в самом центре Иерусалимского храма!
Ходили слухи, что эту статую уже везут на корабле в порт Яффы. Агриппа не сомневался, что в его владениях вспыхнут массовые мятежи и восстания, как только это изваяние выгрузят на иудейскую землю, и поэтому спешно прибыл в Рим, чтобы выяснить, не может ли он изменить ход событий, уже пришедших в движение.
В конце концов, ведь Агриппа же вырос в кругу императорской семьи вместе с дядей Калигулы, Клавдием. И все эти годы он оставался достаточно близок с Калигулой, одаривавшим его своими милостями, золотыми цепями и драгоценностями, не говоря уж об отписанном ему царстве. В общем, у него имелись основания надеяться на то, что вместе с Клавдием ему удастся склонить молодого императора к разумному решению. Но в Риме Агриппу поджидало много удивительного, и едва ли он был готов принять произошедшие в императоре изменения.
В самую первую ночь, когда он крепко спал во дворце, его разбудила дворцовая стража. Его заставили одеться и спешно отвели в дворцовый зрительный зал. Там он увидел многих известных сенаторов и государственных мужей, а среди них и императорского дядюшку Клавдия — всех их этой глухой ночью тоже вытащили из-за надежных стен их домов.
Дрожа от страха, они наблюдали, как солдаты зажигают фитили масляных светильников на сцене. Клавдий уже хотел было что-то сказать, как вдруг под пронзительные и громогласные звуки флейт и медных тарелок на сцену выскочил император в облачении Венеры — короткой шелковой тоге и парике из длинных белокурых волос. Исполнив чудесную песенку собственного сочинения и сплясав танец, он исчез, словно его и не было!
— Такие выступления начались после смерти его сестры Друзиллы, — сказал Клавдий Агриппе, когда они вышли из зала. — Он спит по ночам всего пару часов, бродит по дворцу и взывает к небесам, приглашая богиню луны занять место сестры в его объятиях на широкой постели. Как ты помнишь, Друзилла умерла десятого июня больше двух лет назад. Он был неутешен, много дней спал вместе с ее мертвым телом; его невозможно было увести от нее. Потом, сбежав от всех, он пронесся на колеснице по всей Кампании, сел на корабль в Сиракузах и исчез на месяц. В этом таинственном плавании он не брился и не стриг волос, а по возвращении всем своим обликом и поведением напоминал дикаря. С тех пор положение становится все хуже.
— Бог ты мой! — сказал Агриппа. — Может ли быть хуже того, о чем ты только что поведал?
— Еще как может, — возразил Клавдий. — Во время традиционного траура по Друзилле он объявил тяжким преступлением все развлечения — смех, купание и обеды в кругу семьи. Обвинил своих остальных сестер в измене и, отправив их в изгнание на Понтийские острова, продал их дома, драгоценности и рабов, чтобы пополнить собственные денежные запасы. Потом приказал построить для своего коня Инцитатуса конюшню из слоновой кости, украшенную драгоценными камнями. Он частенько закатывает роскошные пиршества, угощая Инцитатуса золотистым ячменем и усаживая его на место почетного гостя. Под самыми простейшими предлогами он отбирает и продает богатые имения, а в западном крыле императорского дворца у нас теперь что-то вроде публичного дома. Мне не раз приходилось видеть, как он пляшет босиком или даже катается по полу на кучах припрятанных им золотых монет. Год назад он отправился в военный поход по Галлии и Германии с явным намерением завоевать Британию. Но после долгой суровой зимы и шестимесячного похода, когда легионы наконец достигли пролива, Гай лишь приказал им собрать побольше морских раковин, а потом повел войско обратно в Рим!
— Но ведь Калигула задумал это завоевание сразу после смерти Тиберия, как только стал императором! — воскликнул Агриппа. — Почему же он отказался от своих планов, да еще таким странным образом? Уж не повредился ли он умом?
— Скорее он ведет себя как обреченный и сам понимает это, — серьезно ответил Клавдий. — Последние предсказания были недобрыми. На мартовские иды в Капитолий в Капуе ударила молния; а еще, принося в жертву фламинго, Гай забрызгался кровью. В прошлом августе астролог Сулла составил гороскоп ко дню его рождения и сказал, чтобы он готовился к скорой смерти. В тот вечер Мнестер исполнял трагедию, что показывали в ту самую ночь, когда убили Филиппа, отца Александра Македонского.
— Неужели ты серьезно относишься к подобным вещам? — спросил Агриппа.
Впрочем, воспоминания его юности доказывали, что императорская семья, как и большинство римлян, слепо верила предсказаниям, читаемым по внутренностям диких зверей и птиц, и вообще всевозможным пророчествам. Неужели им не хватает древних Сивиллиных книг, отделанных золотом?
— Сейчас это уже не важно, — ответил Клавдий. — Разве ты не понимаешь? Если мой племянник умрет прямо сейчас, то, учитывая все, что мы узнали, я сам отправлюсь завоевывать Британию!
Сирийская Антиохия. Еврейская Пасха, 42 год
АПОСТОЛЬСКИЕ ПОСЛАНИЯ
«Марии, матери Марка,
Иерусалим, Римская Иудея,
От Иоанна Марка,
Антиохия, Сирия.
Почтенная и любимая матушка!
Что же мне рассказать вам? За последний год в нашей церкви в Антиохии так многое изменилось, что трудно понять, с чего же лучше начать. Однако по-прежнему невозможно представить, что на этой пасхальной неделе исполнится десять лет со дня смерти Учителя. Сама мысль об этом терзает мне душу. Я еще прекрасно помню, как часто навещал Учитель наш дом во времена моей юности. А особенно живы в памяти события той его последней трапезы с учениками, что происходила в нашем доме.
Как я гордился, что именно мне поручили сбегать с кувшином за водой к источнику, чтобы его собравшиеся ученики могли последовать туда за мной и узнать, где состоится их встреча! И по правде сказать, именно эти самые воспоминания побудили меня сегодня написать тебе.
Дядя Варнава (кстати, он просил, как обычно, чтобы я послал вам его сердечные братские поклоны) сказал, что, по его ощущениям, я изрядно преуспел в толковании наследия Учителя и поднаторел в изучении латыни и греческого, поэтому грядущим летом, когда мне исполнится двадцать один год, я отправлюсь вместе с ним к язычникам с моей первой самостоятельной апостольской миссией. Конечно, это прекрасная новость, и я уверен, что ты будешь гордиться моими успехами в нашем втором главном храме после Иерусалима. Но меня огорчает одно обстоятельство, и я хочу попросить твоего совета. Только, пожалуйста, не говори об этом никому, даже таким ближайшим друзьям, как Симон Петр. Причины моей последней просьбы ты вскоре сама поймешь.
Пришел тут как-то к нам в Антиохию один человек и выразил желание дяде Варнаве поработать в нашем храме. Странник тот воспитывался на севере, в Киликии, в иудейской диаспоре колена Вениаминова. Будучи юношей, он учился у равви Гамалиила в храме Иерусалима, так что, возможно, ты знаешь его. Его зовут Савл из Тарса… В общем, матушка, именно его поведение огорчает меня. Я боюсь, что если пустить все на самотек, то дела пойдут еще хуже.
Следует сразу же добавить, что этот Савл из Тарса обладает многими достоинствами: он не только сведущ в Торе, Мишне и древнееврейском языке, но также хорошо владеет латинским, греческим, финикийским и литературным арамейским. Он родился в богатой и уважаемой семье, до сих пор остающейся основным поставщиком той прочной жестяной ткани из козлиного волоса, cilicium, которую римские легионы используют на востоке для всего, начиная от обуви и кончая палатками. В результате его семья получила наследственные права на римское гражданство. Очевидно, ценные качества, присущие этому Савлу из Тарса, вполне объясняют привязанность к нему дяди Варнавы.
Именно это обстоятельство, матушка, и настораживает меня больше всего. Конечно, с самого рождения Савл из Тарса находился в привилегированном положении, он много путешествовал и является достойным уважения образованным и богатым римским гражданином. Но что Учитель больше всего порицал в этом мире? Можно сказать коротко, одним словом: привилегии, привилегии такого частного рода. Чтобы подчеркнуть имеющееся здесь противоречие, я должен подробнее рассказать о событиях, предшествующих обращению самого Савла к нашим порядкам, — заметьте, я не говорю в «нашу веру», поскольку на сей счет у него имеется совершенно особое мнение. И уверяю вас, дальше я буду рассказывать только то, что слышал из уст этого парня.
Проходя обучение у знаменитого Гамалиила в Иерусалиме, Савл первым делом познакомился с многими яркими представителями различных религиозно-политических течений — зелотов, сикариев и ессеев, — призывающих к свободе от римского владычества. Он сталкивался также с теми, кто подобно брату Учителя, Иоанну Крестителю, призывал вернуться к природе и, облачившись в шкуры, питался только акридами и диким медом. Самым жалким, по мнению Савла, было течение, проповедуемое нашим Учителем и его учениками.
Став изощренным философом в своей свободной Киликии, Саул испытывал сильное отвращение к проявлениям сельской грубости. К тому же, будучи иудеем, он почитал превыше всего на земле статус гражданина Римской империи, считая это единственным пропуском в цивилизованный мир! А к вождям иудеев он относился не лучше, чем к своре мятежников. Их истерические требования свободы от римского владычества, как религиозной, так и политической, приводили его в полнейшее негодование. Ведь ради жалкой и якобы так необходимой им свободы они упорно подстрекали провинциальных жителей выступить против всей огромной Римской империи. Их нужно было остановить.
Савл просил своего учителя Гамалиила разрешить ему выследить таких подстрекателей — он хотел притащить их в храм и осудить как еретиков согласно римскому закону. Но Гамалиил мудро ответил, что это прямо противоречит предписанному иудейскому закону, установленному уже во времена его дедушки, великого Гиллеля. В яростном разочаровании Савл отказался от дальнейшей учебы и направил свое прошение к первосвященнику Каиафе, ставленнику Рима, который с радостью встретил новоиспеченного помощника в его особой миссии по утверждению Римского владычества и усмирению любых форм мятежа. Савл вскоре проявил себя прекрасным кандидатом для осуществления кровопролитных преследований.
Матушка, вы едва ли поверите мне, если я скажу, что Савл из Тарса лично находился в той толпе, что требовала смерти Учителя перед дворцом Пилата за день до его осуждения! Вскоре после этого Савл вновь затерялся в толпе, которая до смерти забила камнями яркого защитника нашей новой веры, Стефана, — хотя теперь Савл заявляет, что сам не бросил ни единого камня, а лишь подначивал остальных, чтобы лучше целились!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
В этот роковой день Агриппа вообще-то оказался в Риме по чистой случайности.
Два года назад Калигула за слишком большие претензии сослал в город Лугдунум (Лион), тот, что в Южной Галлии, Ирода Антипу и его жену Иродиаду, сестру Агриппы. Теперь его дядя Антипа уже умер, и Иродиада вместе с ним, а Агриппа вдруг осознал, что в его подчинении находится почти такое же по размерам, но далеко не такое же дружное царство, каким управлял когда-то его дед Ирод Великий. Однако вместе с царством он унаследовал и большинство его трудностей. Не последними среди них были попытки разрешения многочисленных конфликтов между римскими покровителями и его подданными, ревностно верующими иудеями.
Недавние волнения, которые и привели Агриппу в Рим на прошлой неделе, были спровоцированы последним решением императора Калигулы «преподать иудеям урок» за все те хлопоты, что они доставляли своим римским владыкам. Калигуле взбрело в голову установить гигантскую каменную статую, изображавшую его самого, божественного Гая, в самом центре Иерусалимского храма!
Ходили слухи, что эту статую уже везут на корабле в порт Яффы. Агриппа не сомневался, что в его владениях вспыхнут массовые мятежи и восстания, как только это изваяние выгрузят на иудейскую землю, и поэтому спешно прибыл в Рим, чтобы выяснить, не может ли он изменить ход событий, уже пришедших в движение.
В конце концов, ведь Агриппа же вырос в кругу императорской семьи вместе с дядей Калигулы, Клавдием. И все эти годы он оставался достаточно близок с Калигулой, одаривавшим его своими милостями, золотыми цепями и драгоценностями, не говоря уж об отписанном ему царстве. В общем, у него имелись основания надеяться на то, что вместе с Клавдием ему удастся склонить молодого императора к разумному решению. Но в Риме Агриппу поджидало много удивительного, и едва ли он был готов принять произошедшие в императоре изменения.
В самую первую ночь, когда он крепко спал во дворце, его разбудила дворцовая стража. Его заставили одеться и спешно отвели в дворцовый зрительный зал. Там он увидел многих известных сенаторов и государственных мужей, а среди них и императорского дядюшку Клавдия — всех их этой глухой ночью тоже вытащили из-за надежных стен их домов.
Дрожа от страха, они наблюдали, как солдаты зажигают фитили масляных светильников на сцене. Клавдий уже хотел было что-то сказать, как вдруг под пронзительные и громогласные звуки флейт и медных тарелок на сцену выскочил император в облачении Венеры — короткой шелковой тоге и парике из длинных белокурых волос. Исполнив чудесную песенку собственного сочинения и сплясав танец, он исчез, словно его и не было!
— Такие выступления начались после смерти его сестры Друзиллы, — сказал Клавдий Агриппе, когда они вышли из зала. — Он спит по ночам всего пару часов, бродит по дворцу и взывает к небесам, приглашая богиню луны занять место сестры в его объятиях на широкой постели. Как ты помнишь, Друзилла умерла десятого июня больше двух лет назад. Он был неутешен, много дней спал вместе с ее мертвым телом; его невозможно было увести от нее. Потом, сбежав от всех, он пронесся на колеснице по всей Кампании, сел на корабль в Сиракузах и исчез на месяц. В этом таинственном плавании он не брился и не стриг волос, а по возвращении всем своим обликом и поведением напоминал дикаря. С тех пор положение становится все хуже.
— Бог ты мой! — сказал Агриппа. — Может ли быть хуже того, о чем ты только что поведал?
— Еще как может, — возразил Клавдий. — Во время традиционного траура по Друзилле он объявил тяжким преступлением все развлечения — смех, купание и обеды в кругу семьи. Обвинил своих остальных сестер в измене и, отправив их в изгнание на Понтийские острова, продал их дома, драгоценности и рабов, чтобы пополнить собственные денежные запасы. Потом приказал построить для своего коня Инцитатуса конюшню из слоновой кости, украшенную драгоценными камнями. Он частенько закатывает роскошные пиршества, угощая Инцитатуса золотистым ячменем и усаживая его на место почетного гостя. Под самыми простейшими предлогами он отбирает и продает богатые имения, а в западном крыле императорского дворца у нас теперь что-то вроде публичного дома. Мне не раз приходилось видеть, как он пляшет босиком или даже катается по полу на кучах припрятанных им золотых монет. Год назад он отправился в военный поход по Галлии и Германии с явным намерением завоевать Британию. Но после долгой суровой зимы и шестимесячного похода, когда легионы наконец достигли пролива, Гай лишь приказал им собрать побольше морских раковин, а потом повел войско обратно в Рим!
— Но ведь Калигула задумал это завоевание сразу после смерти Тиберия, как только стал императором! — воскликнул Агриппа. — Почему же он отказался от своих планов, да еще таким странным образом? Уж не повредился ли он умом?
— Скорее он ведет себя как обреченный и сам понимает это, — серьезно ответил Клавдий. — Последние предсказания были недобрыми. На мартовские иды в Капитолий в Капуе ударила молния; а еще, принося в жертву фламинго, Гай забрызгался кровью. В прошлом августе астролог Сулла составил гороскоп ко дню его рождения и сказал, чтобы он готовился к скорой смерти. В тот вечер Мнестер исполнял трагедию, что показывали в ту самую ночь, когда убили Филиппа, отца Александра Македонского.
— Неужели ты серьезно относишься к подобным вещам? — спросил Агриппа.
Впрочем, воспоминания его юности доказывали, что императорская семья, как и большинство римлян, слепо верила предсказаниям, читаемым по внутренностям диких зверей и птиц, и вообще всевозможным пророчествам. Неужели им не хватает древних Сивиллиных книг, отделанных золотом?
— Сейчас это уже не важно, — ответил Клавдий. — Разве ты не понимаешь? Если мой племянник умрет прямо сейчас, то, учитывая все, что мы узнали, я сам отправлюсь завоевывать Британию!
Сирийская Антиохия. Еврейская Пасха, 42 год
АПОСТОЛЬСКИЕ ПОСЛАНИЯ
«Марии, матери Марка,
Иерусалим, Римская Иудея,
От Иоанна Марка,
Антиохия, Сирия.
Почтенная и любимая матушка!
Что же мне рассказать вам? За последний год в нашей церкви в Антиохии так многое изменилось, что трудно понять, с чего же лучше начать. Однако по-прежнему невозможно представить, что на этой пасхальной неделе исполнится десять лет со дня смерти Учителя. Сама мысль об этом терзает мне душу. Я еще прекрасно помню, как часто навещал Учитель наш дом во времена моей юности. А особенно живы в памяти события той его последней трапезы с учениками, что происходила в нашем доме.
Как я гордился, что именно мне поручили сбегать с кувшином за водой к источнику, чтобы его собравшиеся ученики могли последовать туда за мной и узнать, где состоится их встреча! И по правде сказать, именно эти самые воспоминания побудили меня сегодня написать тебе.
Дядя Варнава (кстати, он просил, как обычно, чтобы я послал вам его сердечные братские поклоны) сказал, что, по его ощущениям, я изрядно преуспел в толковании наследия Учителя и поднаторел в изучении латыни и греческого, поэтому грядущим летом, когда мне исполнится двадцать один год, я отправлюсь вместе с ним к язычникам с моей первой самостоятельной апостольской миссией. Конечно, это прекрасная новость, и я уверен, что ты будешь гордиться моими успехами в нашем втором главном храме после Иерусалима. Но меня огорчает одно обстоятельство, и я хочу попросить твоего совета. Только, пожалуйста, не говори об этом никому, даже таким ближайшим друзьям, как Симон Петр. Причины моей последней просьбы ты вскоре сама поймешь.
Пришел тут как-то к нам в Антиохию один человек и выразил желание дяде Варнаве поработать в нашем храме. Странник тот воспитывался на севере, в Киликии, в иудейской диаспоре колена Вениаминова. Будучи юношей, он учился у равви Гамалиила в храме Иерусалима, так что, возможно, ты знаешь его. Его зовут Савл из Тарса… В общем, матушка, именно его поведение огорчает меня. Я боюсь, что если пустить все на самотек, то дела пойдут еще хуже.
Следует сразу же добавить, что этот Савл из Тарса обладает многими достоинствами: он не только сведущ в Торе, Мишне и древнееврейском языке, но также хорошо владеет латинским, греческим, финикийским и литературным арамейским. Он родился в богатой и уважаемой семье, до сих пор остающейся основным поставщиком той прочной жестяной ткани из козлиного волоса, cilicium, которую римские легионы используют на востоке для всего, начиная от обуви и кончая палатками. В результате его семья получила наследственные права на римское гражданство. Очевидно, ценные качества, присущие этому Савлу из Тарса, вполне объясняют привязанность к нему дяди Варнавы.
Именно это обстоятельство, матушка, и настораживает меня больше всего. Конечно, с самого рождения Савл из Тарса находился в привилегированном положении, он много путешествовал и является достойным уважения образованным и богатым римским гражданином. Но что Учитель больше всего порицал в этом мире? Можно сказать коротко, одним словом: привилегии, привилегии такого частного рода. Чтобы подчеркнуть имеющееся здесь противоречие, я должен подробнее рассказать о событиях, предшествующих обращению самого Савла к нашим порядкам, — заметьте, я не говорю в «нашу веру», поскольку на сей счет у него имеется совершенно особое мнение. И уверяю вас, дальше я буду рассказывать только то, что слышал из уст этого парня.
Проходя обучение у знаменитого Гамалиила в Иерусалиме, Савл первым делом познакомился с многими яркими представителями различных религиозно-политических течений — зелотов, сикариев и ессеев, — призывающих к свободе от римского владычества. Он сталкивался также с теми, кто подобно брату Учителя, Иоанну Крестителю, призывал вернуться к природе и, облачившись в шкуры, питался только акридами и диким медом. Самым жалким, по мнению Савла, было течение, проповедуемое нашим Учителем и его учениками.
Став изощренным философом в своей свободной Киликии, Саул испытывал сильное отвращение к проявлениям сельской грубости. К тому же, будучи иудеем, он почитал превыше всего на земле статус гражданина Римской империи, считая это единственным пропуском в цивилизованный мир! А к вождям иудеев он относился не лучше, чем к своре мятежников. Их истерические требования свободы от римского владычества, как религиозной, так и политической, приводили его в полнейшее негодование. Ведь ради жалкой и якобы так необходимой им свободы они упорно подстрекали провинциальных жителей выступить против всей огромной Римской империи. Их нужно было остановить.
Савл просил своего учителя Гамалиила разрешить ему выследить таких подстрекателей — он хотел притащить их в храм и осудить как еретиков согласно римскому закону. Но Гамалиил мудро ответил, что это прямо противоречит предписанному иудейскому закону, установленному уже во времена его дедушки, великого Гиллеля. В яростном разочаровании Савл отказался от дальнейшей учебы и направил свое прошение к первосвященнику Каиафе, ставленнику Рима, который с радостью встретил новоиспеченного помощника в его особой миссии по утверждению Римского владычества и усмирению любых форм мятежа. Савл вскоре проявил себя прекрасным кандидатом для осуществления кровопролитных преследований.
Матушка, вы едва ли поверите мне, если я скажу, что Савл из Тарса лично находился в той толпе, что требовала смерти Учителя перед дворцом Пилата за день до его осуждения! Вскоре после этого Савл вновь затерялся в толпе, которая до смерти забила камнями яркого защитника нашей новой веры, Стефана, — хотя теперь Савл заявляет, что сам не бросил ни единого камня, а лишь подначивал остальных, чтобы лучше целились!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101