Вылезайте, ваша горничная принесла воду.
Она вылезла и пошла в свою комнату, одеяло тащилось за ней, как шлейф подвенечного платья. В дверях она остановилась:
— Я буду мыться сама, Дуглас.
— Ну уж нет, я должен сам убедиться, что с вами все в порядке. Моя вина в том, что вам было больно. И пусть это неизбежно при расставании с девственностью, я все равно несу ответственность за это. И позабочусь о вас.
— Лучшее, что вы можете сделать, это уйти. Я все равно не позволю вам этого. Это уж слишком. Дуглас нахмурился:
— Неужели вы так скоро забыли, что я сделал с вами прошлой ночью, мадам? Вы уже забыли, как вскрикивали от наслаждения? Я и тогда наблюдал за вами. Сейчас другое дело. Ведите себя тихо.
— Нет, — воспротивилась она. — Ночью было темно. Вы сказали, что кровь — это естественно?
Он уловил страх в ее голосе и постарался успокоить:
— Да. Мне следовало предупредить вас, но.., виноват.
Он нахмурился, вспоминая свое поведение прошедшей ночью. Все было не так. Вместо того чтобы сделать все спокойно, последовательно и не теряя рассудка, он вконец обезумел, думая только о том, чтобы скорее получить собственное удовлетворение. А потом, не в силах остаться с ней после такого провала, убежал от нее.
— Уходите, Дуглас.
Он набрал тазик воды и поставил его на тумбочку возле кровати. Положил рядом мочалку. Потом обернулся к ней. Александра попыталась убежать, но запуталась в одеяле и упала прямо ему на руки. Он опять отнес ее в кровать и стал разматывать одеяло.
— Вам нравится, когда я вас раскутываю? Я словно Цезарь, раздевающий Клеопатру. Только мне это надоело. И я устал говорить вам, чтобы вы молчали и лежали тихо. Предупреждаю вас в последний раз.
Она легла, отвернув голову и крепко закрыв глаза в то время, как он раздвигал ей ноги и смывал кровь, смешанную с его семенем.
Дуглас порадовался своему спокойствию, когда его пальцы раздвинули ее плоть и она задрожала. Он вспомнил, как был спокоен, когда ухаживал за ней во время болезни. Никаких похотливых мыслей в нем тогда не возникало, так же как и сейчас. Слава Богу, он избавился от этого наваждения. Он снова в пришел в норму. Когда он решит взять ее снова, то сделает это с присущими ему логикой и разумом и с минимальной долей влечения. Сдержанно, без безумства. Ей больше не удастся заставить его забыться.
Он насухо вытер ее полотенцем и отложил его в сторону. Повернулся, чтобы сказать ей, что она может вставать, и не смог отвести от нее взгляда. Все его самообладание улетучилось в один миг. Водная процедура закончилась, и вместе с ней пришел конец его спокойствию. От его сдержанности осталось слабое воспоминание. Он не мог не смотреть на нее, его пальцы свело судорогой от близости ее тела. Ее плоть была мягкой, розовой и теплой, и он почувствовал, что снова начинает дрожать. Господи, можно подумать, он никогда не видел обнаженной женщины! Никогда раньше вид женского тела не вызывал у него дрожи. Он легко дотронулся пальцами до внутренней стороны бедер. Ему хотелось погладить ее, поласкать своими пальцами и ртом. И сжать ее груди, взять в рот ее соски и потереться щекой о мягкую плоть, чувствуя биение ее сердца напротив своего лица.
Его дыхание стало хриплым. Это было еще хуже, чем прошлой ночью, эта изматывающая страсть, это дикое нетерпение, от которого он терял голову; он просто не узнавал себя, и его разум отвергал это безумие. Кровь застучала у него в голове, мышцы напряглись. Его член стал твердым и дрожал от мучительного желания. Он попытался обратиться к своему разуму, но тот не откликнулся.
— Черт возьми, — проговорил он и упал на нее, раздвигая ее ноги еще шире и втискиваясь между ними.
— Приподними бедра, — сказал он и сам поднял их своими большими руками. Он задыхался, чувствуя, что больше не может сдерживаться, и не понимал, что с ним происходит, не мог объяснить себе этого, и резко вошел в нее.
Александра закричала от неожиданности. Дуглас замер над ней, но только на мгновение. Она была очень узкой и горячей, поэтому он чувствовал, как плотно обхватывает его ее плоть; она принимала его, и это вселило в него надежду, что она тоже испытывает хоть немного желания. Она принимала его очень мягко, и он ощущал каждое ее движение; наслаждение было таким сильным, что все мысли оставили его, он выгнул спину и входил в нее все глубже и глубже. Он весь вошел в ее лоно и языком ласкал ее рот. Ему хотелось как можно сильнее прижаться к ней и сдавить ее груди.
— Александра. Она открыла глаза.
— Пожалуйста, лежи очень тихо. Тебе не больно?
— Нет, но я не знаю, как будет дальше, и это меня пугает.
— Обещаю тебе, в следующий раз я сделаю это очень медленно. Клянусь тебе, но не в этот раз. Пожалуйста, не двигайся. Если ты пошевелишься, я сойду с ума. Ты понимаешь? — Она подняла на него удивленные глаза. — Просто скажи, что понимаешь.
— Понимаю.
— Вот и хорошо. Не знаю, что со мной такое. Такого никогда не случалось. Так не должно быть или… — он почувствовал, как ее мышцы плотно обхватили его, застонал, напрягся и тяжело задышал. Чертыхнулся и закрыл глаза. Глубоко вошел, потом вышел из нее, но только затем, чтобы потом снова мощно войти; руками он упирался в ее бедра, приподнимая их.
Он закричал, достигнув пика своего наслаждения, закричал как сумасшедший, закричал так, как никогда не кричал в своей жизни. Потом упал на нее, целуя и шепча слова утешения, пробуя на вкус ее слезы, тепло ее рта; ему не хотелось выходить из нее и он продолжал двигаться в ней и просто не верил, что такое могло с ним случиться, и никак не мог остановиться.
Наконец он успокоился и затих. Он снова сделал это. Полностью утратил над собой контроль и забыл, кто он и что он. Эта женщина забирает у него всю его волю. С этим нельзя примириться. Он нахмурился. Она плакала; лицо, окруженное спутанными волосами, было бледным.
— Мне очень жаль. — Он оторвался от нее. — Клянусь, что в следующий раз я сделаю все очень медленно и не напугаю вас. Мне правда очень жаль. — Он встал, его грудь тяжело вздымалась. — Мне очень жаль, — повторил он, глядя на ее раскинутые ноги, — но я не могу…
Он потянулся за халатом, но был остановлен тихим, но очень злым голосом:
— Если вы снова сейчас убежите, Дуглас Шербрук, то клянусь вам, я уеду из Нортклиффа в Лондон и там расскажу всем, что вы свинья и как любовник — ничто. Все женщины в Лондоне узнают, что вы совершенно не умеете владеть собой и вообще буйно помешанный, и что вы не в состоянии думать ни о чем, кроме собственного удовольствия. И еще, что вы слишком волосаты и много потеете!
— Черт возьми, это вы виноваты! Если бы вы не были такой…
— Какой такой? Такой невероятно красивой? Такой совершенной?
— Ну, нет, конечно, вы не.., то есть не совсем.., просто.., это вы во всем виноваты. Еще ни одна женщина не доводила меня до подобного состояния, до такого помешательства, и Господь знает, что вы — совсем не то, что ваша сестра и…
— Да, черт возьми, я — не моя сестра! Я — это я, и тем не менее вы не можете даже посмотреть на меня спокойно.
— Возможно, я выразился не совсем точно. Просто дело в том, что стоит мне посмотреть на вас, как я начинаю сходить с ума, ну, может быть, не от вашего лица, но от всего остального.., но, в общем, все равно от вас. Вы, наверно, колдунья. Так унизить меня. Это все ваши груди. Но ваши бедра и живот и… Господи, что вы сделали со мной?
— Ничего я с вами не сделала, но говорю вам, что поднесу нож к вашему жалкому горлу…
— Не смейте угрожать мне! Проклятье! Господи, ты знаешь, что я был лучше до тех пор, пока в мою жизнь не вторглась эта женщина! По крайней мере я знал, что и почему делаю.
По крайней мере на этот раз, думала она, глядя на захлопнувшуюся за ним дверь, он ушел в свою собственную комнату, а не в ее.
Она сдвинула ноги вместе. Где-то глубоко внутри спряталась тянущая боль, которая давала о себе знать при малейшем движении; мышцы бедер сводило от непривычного напряжения. Отныне она не девственница. Если бы она смогла забыть наслаждение, испытанное предыдущей ночью, то сейчас проклинала бы его за то, что он вел себя как животное. Александра вздохнула и поднялась с кровати. Потом взяла в руки колокольчик и позвонила.
* * *
Примерно через час Александра вышла из своей комнаты и тут же увидела Дугласа, стоявшего у противоположной стены между портретами Шербруков.
— Что-то вы долго, — приветствовал он ее и отделился от стены. — Надеюсь, теперь вы полностью готовы для того, чтобы спуститься к завтраку.
— Что ж, я не возражаю. Боюсь только, что если будут подавать яйца всмятку, ваша мать может подсыпать мне крысиного яду.
— Ну, раз уж я провел ночь в вашей постели, то готов пойти дальше и есть с вашей тарелки. Я лично буду пробовать все ваши блюда, как будто вы — королевская особа. Жаль только, что ваше платье не гармонирует с именем графини Нортклифф.
— За чем же дело, я сейчас же займусь вымогательством.
— Нет-нет, вам не придется этого делать. Теперь все заботы о вашем гардеробе я полностью принимаю на себя. И я лично займусь подбором ваших туалетов, так как не уверен, что вы сможете справиться с этим сами. Особенно мне не нравится, что все ваши платья стягивают грудь. Мало того, что вы скрываете одно из лучших своих украшений, это еще и вредно для здоровья. Не то чтобы я собирался выставить ее напоказ, но легкий намек на то, что она у вас есть, будет вполне уместен. Не могу же я все время зависеть от своего воображения…
— Что вы здесь делали?
Он улыбнулся и взял ее под руку.
— Я подумал, а вдруг вы убежите. Вы были в таком негодовании, когда я видел вас в последний раз. Вот я и решил предотвратить ваш побег в Лондон и тем самым уберечь себя от клеветы, которую вы собирались распространить среди столичных дам. — Он улыбнулся еще шире. — Вам все равно никто не поверит. Скажут, что вы просто ревнуете и наговариваете на меня. А мне не хочется, чтобы над вами смеялись. Она не смотрела на него.
— Я уеду в Лондон при первой возможности и уж сумею раскрыть всем глаза на ваш истинный облик. Я жду только случая, чтобы поблизости не было вашей сестры.
— Вы не уедете, — опять улыбнулся он.
— Прекратите скалить зубы, — разозлилась она. — Вам это не идет. И я буду поступать так, как мне захочется.
— А если вы уже ждете ребенка? — очень тихо сказал он.
Она посмотрела ему в лицо, обдумывая эту возможность.
— Да нет, это невозможно. Вы недостаточно опытны для этого. К тому же это неразумно. Нет, вы сказали это просто для того, чтобы остановить меня. Ведь так?
— Это возможно, и даже очень. — Он приложил ладонь к ее животу. — Мы были близки с вами дважды. Неужели вы хотите убедить меня, что это событие было столь малозначительным, что вы успели о нем забыть?
— Конечно, нет! В первый раз вы сделали мне больно, а в другой раз вообще вели себя как дикарь. Дуглас нахмурился и убрал руку:
— Вы правы, но это случилось против моей воли. А что касается первого раза, то тут вы грешите против истины. Вы вскрикивали, как…
— Замолчите! Если вы надеетесь, что это вас извиняет, то напрасно. Единственное, что меня радует, это то, что вы перестали обвинять меня во всех своих грехах.
Он посмотрел на нее исподлобья и упрямо ответил:
— Но я действительно был другим до вас. В конце коридора появился Тони.
— Ах, кажется, это мой верный дружок, мой кузен Тони. Уж хоть бы не попадался мне на глаза. А где же твоя жена?
Тони сонно, как наевшийся кот, улыбнулся.
— Все еще спит и видит в снах меня. Ухмылка Дугласа превратилась в гримасу. Александру настолько взбесило это явное предпочтение ее сестры ей, что она со всей силы ударила его кулаком в живот.
Восстановив дыхание и пересиливая боль, он снова заулыбался.
— Ты должна была ударить Тони, а не меня, своего мужа, который доставил тебе столько удовольствия сегодня ночью.
— А-а, — протянул Тони, оглядывая красную от смущения и злости Александру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Она вылезла и пошла в свою комнату, одеяло тащилось за ней, как шлейф подвенечного платья. В дверях она остановилась:
— Я буду мыться сама, Дуглас.
— Ну уж нет, я должен сам убедиться, что с вами все в порядке. Моя вина в том, что вам было больно. И пусть это неизбежно при расставании с девственностью, я все равно несу ответственность за это. И позабочусь о вас.
— Лучшее, что вы можете сделать, это уйти. Я все равно не позволю вам этого. Это уж слишком. Дуглас нахмурился:
— Неужели вы так скоро забыли, что я сделал с вами прошлой ночью, мадам? Вы уже забыли, как вскрикивали от наслаждения? Я и тогда наблюдал за вами. Сейчас другое дело. Ведите себя тихо.
— Нет, — воспротивилась она. — Ночью было темно. Вы сказали, что кровь — это естественно?
Он уловил страх в ее голосе и постарался успокоить:
— Да. Мне следовало предупредить вас, но.., виноват.
Он нахмурился, вспоминая свое поведение прошедшей ночью. Все было не так. Вместо того чтобы сделать все спокойно, последовательно и не теряя рассудка, он вконец обезумел, думая только о том, чтобы скорее получить собственное удовлетворение. А потом, не в силах остаться с ней после такого провала, убежал от нее.
— Уходите, Дуглас.
Он набрал тазик воды и поставил его на тумбочку возле кровати. Положил рядом мочалку. Потом обернулся к ней. Александра попыталась убежать, но запуталась в одеяле и упала прямо ему на руки. Он опять отнес ее в кровать и стал разматывать одеяло.
— Вам нравится, когда я вас раскутываю? Я словно Цезарь, раздевающий Клеопатру. Только мне это надоело. И я устал говорить вам, чтобы вы молчали и лежали тихо. Предупреждаю вас в последний раз.
Она легла, отвернув голову и крепко закрыв глаза в то время, как он раздвигал ей ноги и смывал кровь, смешанную с его семенем.
Дуглас порадовался своему спокойствию, когда его пальцы раздвинули ее плоть и она задрожала. Он вспомнил, как был спокоен, когда ухаживал за ней во время болезни. Никаких похотливых мыслей в нем тогда не возникало, так же как и сейчас. Слава Богу, он избавился от этого наваждения. Он снова в пришел в норму. Когда он решит взять ее снова, то сделает это с присущими ему логикой и разумом и с минимальной долей влечения. Сдержанно, без безумства. Ей больше не удастся заставить его забыться.
Он насухо вытер ее полотенцем и отложил его в сторону. Повернулся, чтобы сказать ей, что она может вставать, и не смог отвести от нее взгляда. Все его самообладание улетучилось в один миг. Водная процедура закончилась, и вместе с ней пришел конец его спокойствию. От его сдержанности осталось слабое воспоминание. Он не мог не смотреть на нее, его пальцы свело судорогой от близости ее тела. Ее плоть была мягкой, розовой и теплой, и он почувствовал, что снова начинает дрожать. Господи, можно подумать, он никогда не видел обнаженной женщины! Никогда раньше вид женского тела не вызывал у него дрожи. Он легко дотронулся пальцами до внутренней стороны бедер. Ему хотелось погладить ее, поласкать своими пальцами и ртом. И сжать ее груди, взять в рот ее соски и потереться щекой о мягкую плоть, чувствуя биение ее сердца напротив своего лица.
Его дыхание стало хриплым. Это было еще хуже, чем прошлой ночью, эта изматывающая страсть, это дикое нетерпение, от которого он терял голову; он просто не узнавал себя, и его разум отвергал это безумие. Кровь застучала у него в голове, мышцы напряглись. Его член стал твердым и дрожал от мучительного желания. Он попытался обратиться к своему разуму, но тот не откликнулся.
— Черт возьми, — проговорил он и упал на нее, раздвигая ее ноги еще шире и втискиваясь между ними.
— Приподними бедра, — сказал он и сам поднял их своими большими руками. Он задыхался, чувствуя, что больше не может сдерживаться, и не понимал, что с ним происходит, не мог объяснить себе этого, и резко вошел в нее.
Александра закричала от неожиданности. Дуглас замер над ней, но только на мгновение. Она была очень узкой и горячей, поэтому он чувствовал, как плотно обхватывает его ее плоть; она принимала его, и это вселило в него надежду, что она тоже испытывает хоть немного желания. Она принимала его очень мягко, и он ощущал каждое ее движение; наслаждение было таким сильным, что все мысли оставили его, он выгнул спину и входил в нее все глубже и глубже. Он весь вошел в ее лоно и языком ласкал ее рот. Ему хотелось как можно сильнее прижаться к ней и сдавить ее груди.
— Александра. Она открыла глаза.
— Пожалуйста, лежи очень тихо. Тебе не больно?
— Нет, но я не знаю, как будет дальше, и это меня пугает.
— Обещаю тебе, в следующий раз я сделаю это очень медленно. Клянусь тебе, но не в этот раз. Пожалуйста, не двигайся. Если ты пошевелишься, я сойду с ума. Ты понимаешь? — Она подняла на него удивленные глаза. — Просто скажи, что понимаешь.
— Понимаю.
— Вот и хорошо. Не знаю, что со мной такое. Такого никогда не случалось. Так не должно быть или… — он почувствовал, как ее мышцы плотно обхватили его, застонал, напрягся и тяжело задышал. Чертыхнулся и закрыл глаза. Глубоко вошел, потом вышел из нее, но только затем, чтобы потом снова мощно войти; руками он упирался в ее бедра, приподнимая их.
Он закричал, достигнув пика своего наслаждения, закричал как сумасшедший, закричал так, как никогда не кричал в своей жизни. Потом упал на нее, целуя и шепча слова утешения, пробуя на вкус ее слезы, тепло ее рта; ему не хотелось выходить из нее и он продолжал двигаться в ней и просто не верил, что такое могло с ним случиться, и никак не мог остановиться.
Наконец он успокоился и затих. Он снова сделал это. Полностью утратил над собой контроль и забыл, кто он и что он. Эта женщина забирает у него всю его волю. С этим нельзя примириться. Он нахмурился. Она плакала; лицо, окруженное спутанными волосами, было бледным.
— Мне очень жаль. — Он оторвался от нее. — Клянусь, что в следующий раз я сделаю все очень медленно и не напугаю вас. Мне правда очень жаль. — Он встал, его грудь тяжело вздымалась. — Мне очень жаль, — повторил он, глядя на ее раскинутые ноги, — но я не могу…
Он потянулся за халатом, но был остановлен тихим, но очень злым голосом:
— Если вы снова сейчас убежите, Дуглас Шербрук, то клянусь вам, я уеду из Нортклиффа в Лондон и там расскажу всем, что вы свинья и как любовник — ничто. Все женщины в Лондоне узнают, что вы совершенно не умеете владеть собой и вообще буйно помешанный, и что вы не в состоянии думать ни о чем, кроме собственного удовольствия. И еще, что вы слишком волосаты и много потеете!
— Черт возьми, это вы виноваты! Если бы вы не были такой…
— Какой такой? Такой невероятно красивой? Такой совершенной?
— Ну, нет, конечно, вы не.., то есть не совсем.., просто.., это вы во всем виноваты. Еще ни одна женщина не доводила меня до подобного состояния, до такого помешательства, и Господь знает, что вы — совсем не то, что ваша сестра и…
— Да, черт возьми, я — не моя сестра! Я — это я, и тем не менее вы не можете даже посмотреть на меня спокойно.
— Возможно, я выразился не совсем точно. Просто дело в том, что стоит мне посмотреть на вас, как я начинаю сходить с ума, ну, может быть, не от вашего лица, но от всего остального.., но, в общем, все равно от вас. Вы, наверно, колдунья. Так унизить меня. Это все ваши груди. Но ваши бедра и живот и… Господи, что вы сделали со мной?
— Ничего я с вами не сделала, но говорю вам, что поднесу нож к вашему жалкому горлу…
— Не смейте угрожать мне! Проклятье! Господи, ты знаешь, что я был лучше до тех пор, пока в мою жизнь не вторглась эта женщина! По крайней мере я знал, что и почему делаю.
По крайней мере на этот раз, думала она, глядя на захлопнувшуюся за ним дверь, он ушел в свою собственную комнату, а не в ее.
Она сдвинула ноги вместе. Где-то глубоко внутри спряталась тянущая боль, которая давала о себе знать при малейшем движении; мышцы бедер сводило от непривычного напряжения. Отныне она не девственница. Если бы она смогла забыть наслаждение, испытанное предыдущей ночью, то сейчас проклинала бы его за то, что он вел себя как животное. Александра вздохнула и поднялась с кровати. Потом взяла в руки колокольчик и позвонила.
* * *
Примерно через час Александра вышла из своей комнаты и тут же увидела Дугласа, стоявшего у противоположной стены между портретами Шербруков.
— Что-то вы долго, — приветствовал он ее и отделился от стены. — Надеюсь, теперь вы полностью готовы для того, чтобы спуститься к завтраку.
— Что ж, я не возражаю. Боюсь только, что если будут подавать яйца всмятку, ваша мать может подсыпать мне крысиного яду.
— Ну, раз уж я провел ночь в вашей постели, то готов пойти дальше и есть с вашей тарелки. Я лично буду пробовать все ваши блюда, как будто вы — королевская особа. Жаль только, что ваше платье не гармонирует с именем графини Нортклифф.
— За чем же дело, я сейчас же займусь вымогательством.
— Нет-нет, вам не придется этого делать. Теперь все заботы о вашем гардеробе я полностью принимаю на себя. И я лично займусь подбором ваших туалетов, так как не уверен, что вы сможете справиться с этим сами. Особенно мне не нравится, что все ваши платья стягивают грудь. Мало того, что вы скрываете одно из лучших своих украшений, это еще и вредно для здоровья. Не то чтобы я собирался выставить ее напоказ, но легкий намек на то, что она у вас есть, будет вполне уместен. Не могу же я все время зависеть от своего воображения…
— Что вы здесь делали?
Он улыбнулся и взял ее под руку.
— Я подумал, а вдруг вы убежите. Вы были в таком негодовании, когда я видел вас в последний раз. Вот я и решил предотвратить ваш побег в Лондон и тем самым уберечь себя от клеветы, которую вы собирались распространить среди столичных дам. — Он улыбнулся еще шире. — Вам все равно никто не поверит. Скажут, что вы просто ревнуете и наговариваете на меня. А мне не хочется, чтобы над вами смеялись. Она не смотрела на него.
— Я уеду в Лондон при первой возможности и уж сумею раскрыть всем глаза на ваш истинный облик. Я жду только случая, чтобы поблизости не было вашей сестры.
— Вы не уедете, — опять улыбнулся он.
— Прекратите скалить зубы, — разозлилась она. — Вам это не идет. И я буду поступать так, как мне захочется.
— А если вы уже ждете ребенка? — очень тихо сказал он.
Она посмотрела ему в лицо, обдумывая эту возможность.
— Да нет, это невозможно. Вы недостаточно опытны для этого. К тому же это неразумно. Нет, вы сказали это просто для того, чтобы остановить меня. Ведь так?
— Это возможно, и даже очень. — Он приложил ладонь к ее животу. — Мы были близки с вами дважды. Неужели вы хотите убедить меня, что это событие было столь малозначительным, что вы успели о нем забыть?
— Конечно, нет! В первый раз вы сделали мне больно, а в другой раз вообще вели себя как дикарь. Дуглас нахмурился и убрал руку:
— Вы правы, но это случилось против моей воли. А что касается первого раза, то тут вы грешите против истины. Вы вскрикивали, как…
— Замолчите! Если вы надеетесь, что это вас извиняет, то напрасно. Единственное, что меня радует, это то, что вы перестали обвинять меня во всех своих грехах.
Он посмотрел на нее исподлобья и упрямо ответил:
— Но я действительно был другим до вас. В конце коридора появился Тони.
— Ах, кажется, это мой верный дружок, мой кузен Тони. Уж хоть бы не попадался мне на глаза. А где же твоя жена?
Тони сонно, как наевшийся кот, улыбнулся.
— Все еще спит и видит в снах меня. Ухмылка Дугласа превратилась в гримасу. Александру настолько взбесило это явное предпочтение ее сестры ей, что она со всей силы ударила его кулаком в живот.
Восстановив дыхание и пересиливая боль, он снова заулыбался.
— Ты должна была ударить Тони, а не меня, своего мужа, который доставил тебе столько удовольствия сегодня ночью.
— А-а, — протянул Тони, оглядывая красную от смущения и злости Александру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51