Как она сюда попала? Ну, нет… Знаете, здесь стиль жизни совсем иной.
У меня одна приятельница вышла замуж за немца.., живет тут, неподалеку. Так вот представьте…
Она как-то раз раскапризничалась и решила повыяснять супружеские отношения. Ну, знаете, как это у нас принято… «Может быть, мы ошиблись, дорогой… Может быть, я напрасно вышла за тебя замуж… Может, мы поторопились и, может быть, нам следует расстаться?..» Вечное наше «может быть»…
Но она забыла, что он немец и что для него одно из двух: или может, или не может! Знаете, что он сделал?! На следующее утро после этого разговора отправился в официальные инстанции выяснять, каков порядок расторжения отношений. И что нужно сделать, чтобы расстаться. Дама струхнула. Она-то надеялась, что супруг станет разубеждать, уговаривать: «Как же так, дорогая? Ну что ты, разве так можно?» — и тому подобное…
Так вот, Геннадий очень подходил для этой жизни. Вокруг него не было никогда никаких недоговоренностей, неопределенности… Все очень четко.
Посмотрите, как расставлена эта посуда! Словно по пунктиру… Видите, как расположены эти коттеджи в городке? В идеальном порядке. Если вы открываете кран, из него льется вода. Всегда! Потому что это кран. И другого не дано. А если вода не полилась, значит, это не кран, а крючок для шляпы.
— Да, но эта женщина.., со своей мексиканской страстью.., она могла не знать.., и она сама, может быть, совсем иная…
— О, я думаю, что даже в юношеском пылком угаре он не выбрал бы ничего подобного! С определенного сорта людьми определенного сорта вещи просто никогда не могут случиться. Вся эта романтика и страсти происходят с другими.
— Вот как? Ну что ж… Нам только остается выяснить: относится ли все вышесказанное к той женщине, которая написала ему письмо из Амстердама? — Аня протянула собеседнице чуть обгоревший конверт. — И не есть ли это одно и то же лицо? Как, вы думаете, туда удобнее добраться?
— В Амстердам?
— Именно.
* * *
После страшной жары, как и полагается, разразилась гроза.
Анна и Инна Гец мчались в маленьком Иннином автомобильчике по автобану. А справа и впереди сверкали молнии. Кроме того, молниями же проносились, параллельно, справа, по железной дороге скоростные серебристые, как молния, поезда. Десять секунд — и вот он исчез из виду! Задерживаясь в поле зрения чуть дольше блеска молнии…
В сочетании с грозой — зрелище феерическое!
Разразившаяся по дороге из Берлина в Амстердам гроза заставила даже водителя большегрузного рефрижератора, всю дорогу ехавшего параллельно, спрятать высунутую из окна ногу в белоснежном — по-немецки! — носочке.
Видно было, что идеальные дороги вообще расслабили европейских дальнобойщиков донельзя.
Чего они только не делали! Разве что не спали и не читали за рулем. Самый забавный из них ехал, пока не начался дождь, вот так — высунув из окна машины ногу.
«Да, это тебе не родная сторона, — думала Светлова, — где, подпрыгивая и дребезжа на бетонке, надо все время сидеть, вцепившись в руль, и, не отрываясь, вглядываться в дорогу, ожидая какой-нибудь гадости-сюрприза… Или подвоха…»
«Ожидание подвоха — вообще отличительная сторона нашей жизни», — с грустью думала Аня. Ну, нельзя у нас двигаться по жизни вот так, безмятежно пошевеливая пальчиками в белоснежном носочке…
Впрочем, Гецы вот уехали… И оказалось, что и тут-, в Европе, расслабляться никак нельзя… Но, может быть, их просто что-то догнало? Смерть вдогонку? Или нет?
* * *
— У вас есть зонт? — волновалась Инна Гец.
— Увы… — Аня вздохнула, и не столько по причине зонта, сколько по поводу своих невеселых мыслей.
— Плохо! В Амстердаме всегда дождь. Сколько я там ни бывала, всегда.
* * *
Но как раз в Амстердаме на этот раз дождя не было. По дороге бушевала гроза, а над городом висела теплая нагретая дымка.
— У меня тут живет хороший приятель, — предупредила Гец. — Он нам поможет сориентироваться. Хорошо говорит по-русски. У него жена была из СНГ. Неудачный брак, но — ирония судьбы — без русских он с той поры не может… Чем-то мы его заразили.
И Аня быстро поняла чем.
В промежутках между краткими экскурсами в историю своего города и рассказа о достопримечательностях Иннин приятель, Карл, успел поведать о своей полной бурных событий жизни. Например, о каком-то крутом бизнесе, в котором ему довелось участвовать. Намекал на не менее крутые связи.
Фразы «мы с Володей Гусинским.., мы с Борей Березовским…» сыпались как из рога изобилия! «Но потом я решил уйти из бизнеса…»
Словом, вместо скромной голландской сдержанности Карл — как в том анекдоте — «растопыривал пальцы» и изображал из себя крутого бизнесмена, не хуже какого-нибудь подвыпившего москвича.
Все это очень противоречило образу «типичного голландца», который сам Карл обрисовал так:
— Знаете, мы, голландцы, живем в тисках своей религии. Протестанты! Это значит, что нужно много работать и мало тратить. Считается, купил «Мерседес» — дьявол уже близко!
— Карл, не отвлекайся! — прервала его словесный поток Инна. — У нас важное дело!
— О! — Карл мельком взглянул на адрес, списанный Светловой с обгоревшего конверта. — Это домбаржа. Очень изысканное место!
* * *
Домики-баржи, которыми были уставлены тесно, один к одному, каналы Амстердама, придавали городу удивительное очарование.
Баржу Марион Крам они отыскали быстро, ловко лавируя на крошечной Инниной машинке, идеально подходящей для тесноты амстердамских улиц.
Но им никто не открыл — скромный домик-баржа не подавал признаков жизни.
Зато на соседней кто-то упражнялся на саксофоне.
Они долго пытались привлечь к себе внимание.
Наконец этот «кто-то» недовольно прервал свои занятия. И, оказавшись при ближайшем рассмотрении довольно мрачным молодым человеком, хмуро ответил, что не интересуется жизнью своих соседей и потому полезным быть никак не может.
— Знаете, творческие люди, особенно музыканты, именно потому и выбирают баржи, чтобы им никто не мешал и они никому не мешали; выбирают такое жилье именно из-за уединенности… — извиняющимся тоном попытался объяснить свою нелюбезность саксофонист.
— Понимаю! — Аня кивнула. И вправду, мрачно-тоскливый его взгляд явно давал понять: «Уже и тут достали! С суши на воду перебрался — и тут покоя не дают!»
Саксофонист — понятно. Но почему такое место для жительства выбрала та, которую они намеревались проведать?
Вряд ли они узнают об этом, не повидав ее.
— Может быть, она уехала и скоро вернется?
— Может быть.
Но вечером, когда они, погуляв по городу, вернулись к дому-барже, им опять никто не открыл.
На следующий день повторилась та же история.
Кратко посовещавшись, они решили, что ждать далее не имеет смысла.
— Может быть, хозяйка в отпуске. Все-таки сейчас летнее время…
— Возможно.
— Я буду следить и, как только она появится дома, дам вам знать, — пообещал на прощание Карл.
И Аня с Инной Гец отправились обратно в Берлин.
* * *
Ночью город Амстердам освобождался от грязи.
А поскольку большую часть его площади занимали каналы, то очиститься для города — означало поменять в них воду… Лозунг «Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят!» не казался голландцам убедительным. Они предпочитали просто как следует убираться.
Город же предпочитал не следить за своими многочисленными вольнолюбивыми гостями и не омрачать их пребывание окриками «Не мусорить!», штрафами и контролем… Завсегдатаи его кафе-шопов вольны были делать все, что заблагорассудится, или почти все.
Но ночью городу нужно было привести себя в порядок перед новым днем.
И его многочисленные шлюзы работали изо всех сил, перегоняя воду каналов, замусоренную и застоявшуюся, в море, набирая вместо нее свежую, чистую, морскую.
Вода опускалась и поднималась, унося с собой следы дневных городских происшествий. В эту ночь темная, почти черная ее масса тащила за собой в открытое море тело моложавой светловолосой женщины.
Возраст неопределенный. На вид не старая. Но, как известно, моложавость — лишь маска молодости.
Впрочем, о ее лице судить было трудно: страшным, просто зверским ударом оно было превращено в кровавое месиво.
К тыльной стороне сжатой в кулак ладони прилипли остатки раскрошенного крекера.
От трупа, несмотря на пребывание в воде, исходил слабый, едва уловимый, но все-таки ощутимый запах миндаля. Женщина, судя по всему, следила за собой при жизни. Была ухоженная: на руках сохранился аккуратный маникюр.
* * *
Звонок Карла настиг Анну, едва она переступила порог своей московской квартиры.
— Есть новости! — сообщил он с места в карьер.
Оказывается, за то время, что Светлова добиралась из Амстердама в Берлин, а потом в Москву, голландская полиция выловила из воды тело Марион Крам.
Она была голландской подданной. Моложавой привлекательной женщиной сорока трех лет с признаками насильственной смерти.
Карл прочел об этом в газетной криминальной сводке и тут же позвонил Анне в Москву.
К сожалению, ничего сверх того, о чем было написано, он сообщить не мог: голландские полицейские не болтали направо и налево с кем попало об обстоятельствах столь тяжкого преступления.
Правда, из газеты милейший Карл также узнал, что амстердамская полиция разыскивает русскую — предположительно туристку, — посетившую Крам незадолго до того дня, как ее тело было выловлено из воды…
Близкие соседи — очевидно, другие, более словоохотливые, чем мрачный саксофонист, — сообщили репортеру криминальной хроники, что видели и слышали, как в своем маленьком садике на барже Крам разговаривала с кем-то по-русски — это был некий силуэт в белой куртке с низко опущенным капюшоном.
— Как соседи поняли, что это женщина? Почему так решили? — спросила Анна.
И далекий голос Карла, хмыкнув, пояснил в трубку:
— Когда гостья уходила, Крам будто бы пробормотала на голландском языке:
— Идиотка!
* * *
— Ну, как поездка? — поинтересовался у жены Петя Стариков.
— Замечательно! Германия — прекрасная страна. Мощная, красивая, все наилучшего качества, и населяют ее очень милые, воспитанные и славные немцы. Да, по-моему, нынешние европейцы — это просто хорошие люди.
— Хорошие — это какие?
— Хорошие — это не глупые, не завистливые и не хамоватые. Достаточно обладать перечисленными качествами, и получается хороший человек.
— Ну, я рад за европейцев.
— А вот Амстердам немножко замусорен, но это, видишь ли, философия города.
Петя с нескрываемым интересом взглянул на жену:
— А ты и в Амстердаме успела побывать?
— Нет! Мне рассказывали, — спохватилась Светлова. — Я только хотела туда попасть! Ну, там ведь рукой подать…
Аня малодушно опустила подлинные, не экскурсионные цели своей поездки.
Откуда все-таки в ней этот ужасный авантюризм и неприличный азарт? Анна даже пыталась как-то найти этому объяснение… Корни искала, как и полагается, в своем детстве. Некоторые эпизоды и впрямь тянули на объяснения. Особенно с игрушечным кроликом.
Однажды в одном из автоматов, перед сеансом в кино, она выиграла кролика. Никому из столпившихся вокруг, жарко дышащих и ревниво наблюдающих за происходящим дошколят микрорайона не удалось… А ей, Светловой, удалось. При этом было понятно, что это фантастическая, ничем не объяснимая «просто удача». Обыкновенное, так сказать, чудо. Кролик уже почти сорвался с крючка и полетел вниз, обратно, в кучу никому никогда не достающихся призов, но в последний момент каким-то невероятным образом изменил траекторию полета и попал точно в желоб, выкидывающий выигрыши наружу. А уж оттуда прямо в руки счастливице. Аудитория ахнула. Анна схватила кролика за уши, прижала к груди и почему-то побежала. Хотя была «домашней» девочкой, у которой никогда никто ничего не отнимал — ни одноклассники, ни дворовые недоброжелатели, ни уличные, специализирующиеся на карманных деньгах малолетние ровесники-рэкетиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
У меня одна приятельница вышла замуж за немца.., живет тут, неподалеку. Так вот представьте…
Она как-то раз раскапризничалась и решила повыяснять супружеские отношения. Ну, знаете, как это у нас принято… «Может быть, мы ошиблись, дорогой… Может быть, я напрасно вышла за тебя замуж… Может, мы поторопились и, может быть, нам следует расстаться?..» Вечное наше «может быть»…
Но она забыла, что он немец и что для него одно из двух: или может, или не может! Знаете, что он сделал?! На следующее утро после этого разговора отправился в официальные инстанции выяснять, каков порядок расторжения отношений. И что нужно сделать, чтобы расстаться. Дама струхнула. Она-то надеялась, что супруг станет разубеждать, уговаривать: «Как же так, дорогая? Ну что ты, разве так можно?» — и тому подобное…
Так вот, Геннадий очень подходил для этой жизни. Вокруг него не было никогда никаких недоговоренностей, неопределенности… Все очень четко.
Посмотрите, как расставлена эта посуда! Словно по пунктиру… Видите, как расположены эти коттеджи в городке? В идеальном порядке. Если вы открываете кран, из него льется вода. Всегда! Потому что это кран. И другого не дано. А если вода не полилась, значит, это не кран, а крючок для шляпы.
— Да, но эта женщина.., со своей мексиканской страстью.., она могла не знать.., и она сама, может быть, совсем иная…
— О, я думаю, что даже в юношеском пылком угаре он не выбрал бы ничего подобного! С определенного сорта людьми определенного сорта вещи просто никогда не могут случиться. Вся эта романтика и страсти происходят с другими.
— Вот как? Ну что ж… Нам только остается выяснить: относится ли все вышесказанное к той женщине, которая написала ему письмо из Амстердама? — Аня протянула собеседнице чуть обгоревший конверт. — И не есть ли это одно и то же лицо? Как, вы думаете, туда удобнее добраться?
— В Амстердам?
— Именно.
* * *
После страшной жары, как и полагается, разразилась гроза.
Анна и Инна Гец мчались в маленьком Иннином автомобильчике по автобану. А справа и впереди сверкали молнии. Кроме того, молниями же проносились, параллельно, справа, по железной дороге скоростные серебристые, как молния, поезда. Десять секунд — и вот он исчез из виду! Задерживаясь в поле зрения чуть дольше блеска молнии…
В сочетании с грозой — зрелище феерическое!
Разразившаяся по дороге из Берлина в Амстердам гроза заставила даже водителя большегрузного рефрижератора, всю дорогу ехавшего параллельно, спрятать высунутую из окна ногу в белоснежном — по-немецки! — носочке.
Видно было, что идеальные дороги вообще расслабили европейских дальнобойщиков донельзя.
Чего они только не делали! Разве что не спали и не читали за рулем. Самый забавный из них ехал, пока не начался дождь, вот так — высунув из окна машины ногу.
«Да, это тебе не родная сторона, — думала Светлова, — где, подпрыгивая и дребезжа на бетонке, надо все время сидеть, вцепившись в руль, и, не отрываясь, вглядываться в дорогу, ожидая какой-нибудь гадости-сюрприза… Или подвоха…»
«Ожидание подвоха — вообще отличительная сторона нашей жизни», — с грустью думала Аня. Ну, нельзя у нас двигаться по жизни вот так, безмятежно пошевеливая пальчиками в белоснежном носочке…
Впрочем, Гецы вот уехали… И оказалось, что и тут-, в Европе, расслабляться никак нельзя… Но, может быть, их просто что-то догнало? Смерть вдогонку? Или нет?
* * *
— У вас есть зонт? — волновалась Инна Гец.
— Увы… — Аня вздохнула, и не столько по причине зонта, сколько по поводу своих невеселых мыслей.
— Плохо! В Амстердаме всегда дождь. Сколько я там ни бывала, всегда.
* * *
Но как раз в Амстердаме на этот раз дождя не было. По дороге бушевала гроза, а над городом висела теплая нагретая дымка.
— У меня тут живет хороший приятель, — предупредила Гец. — Он нам поможет сориентироваться. Хорошо говорит по-русски. У него жена была из СНГ. Неудачный брак, но — ирония судьбы — без русских он с той поры не может… Чем-то мы его заразили.
И Аня быстро поняла чем.
В промежутках между краткими экскурсами в историю своего города и рассказа о достопримечательностях Иннин приятель, Карл, успел поведать о своей полной бурных событий жизни. Например, о каком-то крутом бизнесе, в котором ему довелось участвовать. Намекал на не менее крутые связи.
Фразы «мы с Володей Гусинским.., мы с Борей Березовским…» сыпались как из рога изобилия! «Но потом я решил уйти из бизнеса…»
Словом, вместо скромной голландской сдержанности Карл — как в том анекдоте — «растопыривал пальцы» и изображал из себя крутого бизнесмена, не хуже какого-нибудь подвыпившего москвича.
Все это очень противоречило образу «типичного голландца», который сам Карл обрисовал так:
— Знаете, мы, голландцы, живем в тисках своей религии. Протестанты! Это значит, что нужно много работать и мало тратить. Считается, купил «Мерседес» — дьявол уже близко!
— Карл, не отвлекайся! — прервала его словесный поток Инна. — У нас важное дело!
— О! — Карл мельком взглянул на адрес, списанный Светловой с обгоревшего конверта. — Это домбаржа. Очень изысканное место!
* * *
Домики-баржи, которыми были уставлены тесно, один к одному, каналы Амстердама, придавали городу удивительное очарование.
Баржу Марион Крам они отыскали быстро, ловко лавируя на крошечной Инниной машинке, идеально подходящей для тесноты амстердамских улиц.
Но им никто не открыл — скромный домик-баржа не подавал признаков жизни.
Зато на соседней кто-то упражнялся на саксофоне.
Они долго пытались привлечь к себе внимание.
Наконец этот «кто-то» недовольно прервал свои занятия. И, оказавшись при ближайшем рассмотрении довольно мрачным молодым человеком, хмуро ответил, что не интересуется жизнью своих соседей и потому полезным быть никак не может.
— Знаете, творческие люди, особенно музыканты, именно потому и выбирают баржи, чтобы им никто не мешал и они никому не мешали; выбирают такое жилье именно из-за уединенности… — извиняющимся тоном попытался объяснить свою нелюбезность саксофонист.
— Понимаю! — Аня кивнула. И вправду, мрачно-тоскливый его взгляд явно давал понять: «Уже и тут достали! С суши на воду перебрался — и тут покоя не дают!»
Саксофонист — понятно. Но почему такое место для жительства выбрала та, которую они намеревались проведать?
Вряд ли они узнают об этом, не повидав ее.
— Может быть, она уехала и скоро вернется?
— Может быть.
Но вечером, когда они, погуляв по городу, вернулись к дому-барже, им опять никто не открыл.
На следующий день повторилась та же история.
Кратко посовещавшись, они решили, что ждать далее не имеет смысла.
— Может быть, хозяйка в отпуске. Все-таки сейчас летнее время…
— Возможно.
— Я буду следить и, как только она появится дома, дам вам знать, — пообещал на прощание Карл.
И Аня с Инной Гец отправились обратно в Берлин.
* * *
Ночью город Амстердам освобождался от грязи.
А поскольку большую часть его площади занимали каналы, то очиститься для города — означало поменять в них воду… Лозунг «Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят!» не казался голландцам убедительным. Они предпочитали просто как следует убираться.
Город же предпочитал не следить за своими многочисленными вольнолюбивыми гостями и не омрачать их пребывание окриками «Не мусорить!», штрафами и контролем… Завсегдатаи его кафе-шопов вольны были делать все, что заблагорассудится, или почти все.
Но ночью городу нужно было привести себя в порядок перед новым днем.
И его многочисленные шлюзы работали изо всех сил, перегоняя воду каналов, замусоренную и застоявшуюся, в море, набирая вместо нее свежую, чистую, морскую.
Вода опускалась и поднималась, унося с собой следы дневных городских происшествий. В эту ночь темная, почти черная ее масса тащила за собой в открытое море тело моложавой светловолосой женщины.
Возраст неопределенный. На вид не старая. Но, как известно, моложавость — лишь маска молодости.
Впрочем, о ее лице судить было трудно: страшным, просто зверским ударом оно было превращено в кровавое месиво.
К тыльной стороне сжатой в кулак ладони прилипли остатки раскрошенного крекера.
От трупа, несмотря на пребывание в воде, исходил слабый, едва уловимый, но все-таки ощутимый запах миндаля. Женщина, судя по всему, следила за собой при жизни. Была ухоженная: на руках сохранился аккуратный маникюр.
* * *
Звонок Карла настиг Анну, едва она переступила порог своей московской квартиры.
— Есть новости! — сообщил он с места в карьер.
Оказывается, за то время, что Светлова добиралась из Амстердама в Берлин, а потом в Москву, голландская полиция выловила из воды тело Марион Крам.
Она была голландской подданной. Моложавой привлекательной женщиной сорока трех лет с признаками насильственной смерти.
Карл прочел об этом в газетной криминальной сводке и тут же позвонил Анне в Москву.
К сожалению, ничего сверх того, о чем было написано, он сообщить не мог: голландские полицейские не болтали направо и налево с кем попало об обстоятельствах столь тяжкого преступления.
Правда, из газеты милейший Карл также узнал, что амстердамская полиция разыскивает русскую — предположительно туристку, — посетившую Крам незадолго до того дня, как ее тело было выловлено из воды…
Близкие соседи — очевидно, другие, более словоохотливые, чем мрачный саксофонист, — сообщили репортеру криминальной хроники, что видели и слышали, как в своем маленьком садике на барже Крам разговаривала с кем-то по-русски — это был некий силуэт в белой куртке с низко опущенным капюшоном.
— Как соседи поняли, что это женщина? Почему так решили? — спросила Анна.
И далекий голос Карла, хмыкнув, пояснил в трубку:
— Когда гостья уходила, Крам будто бы пробормотала на голландском языке:
— Идиотка!
* * *
— Ну, как поездка? — поинтересовался у жены Петя Стариков.
— Замечательно! Германия — прекрасная страна. Мощная, красивая, все наилучшего качества, и населяют ее очень милые, воспитанные и славные немцы. Да, по-моему, нынешние европейцы — это просто хорошие люди.
— Хорошие — это какие?
— Хорошие — это не глупые, не завистливые и не хамоватые. Достаточно обладать перечисленными качествами, и получается хороший человек.
— Ну, я рад за европейцев.
— А вот Амстердам немножко замусорен, но это, видишь ли, философия города.
Петя с нескрываемым интересом взглянул на жену:
— А ты и в Амстердаме успела побывать?
— Нет! Мне рассказывали, — спохватилась Светлова. — Я только хотела туда попасть! Ну, там ведь рукой подать…
Аня малодушно опустила подлинные, не экскурсионные цели своей поездки.
Откуда все-таки в ней этот ужасный авантюризм и неприличный азарт? Анна даже пыталась как-то найти этому объяснение… Корни искала, как и полагается, в своем детстве. Некоторые эпизоды и впрямь тянули на объяснения. Особенно с игрушечным кроликом.
Однажды в одном из автоматов, перед сеансом в кино, она выиграла кролика. Никому из столпившихся вокруг, жарко дышащих и ревниво наблюдающих за происходящим дошколят микрорайона не удалось… А ей, Светловой, удалось. При этом было понятно, что это фантастическая, ничем не объяснимая «просто удача». Обыкновенное, так сказать, чудо. Кролик уже почти сорвался с крючка и полетел вниз, обратно, в кучу никому никогда не достающихся призов, но в последний момент каким-то невероятным образом изменил траекторию полета и попал точно в желоб, выкидывающий выигрыши наружу. А уж оттуда прямо в руки счастливице. Аудитория ахнула. Анна схватила кролика за уши, прижала к груди и почему-то побежала. Хотя была «домашней» девочкой, у которой никогда никто ничего не отнимал — ни одноклассники, ни дворовые недоброжелатели, ни уличные, специализирующиеся на карманных деньгах малолетние ровесники-рэкетиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41