– Кого это разнесут в клочья? – раздался удивленный знакомый голос у меня за спиной.
Мы с Николаем Сергеевичем обернулись.
Перед нами стояла Стася. Стояла она чуть скособочившись, потому что через плечо у нее на ремне висела большая, туго набитая спортивная сумка. Стася изумленно переводила взгляд с меня на старика и обратно. Больше конечно же она смотрела на меня – и немудрено, если учесть мою раскрашенную, как у индейца, физиономию и устрашающий боевой наряд. Да еще помповую пушку в руках.
– Так все же – кого вы собрались прикончить, а, друзья? – повторила она вопрос.
– Что ты здесь делаешь, Станислава? – наконец пришел в себя Николай Сергеевич.
– Зашла на огонек, как видишь. Но ты не ответил на мой вопрос, дед.
– Нет уж, подожди, – слегка повысил голос Николай Сергеевич. – Позволь мне сначала узнать: что происходит? Почему ты с сумкой? Почему ты не в Москве? Ты же мне сказала сегодня днем по телефону, что уедешь вместе с родителями?!
– Слишком много вопросов, дед, – вздохнула она и скинула сумку на пол. – А ответ один: я не поехала с ними. Уточняю: не поехала без тебя. И не поеду. А ты что, Кирилл, решил объявить небольшую войну? И кому же? – повернулась она ко мне.
– Вы что же – уже знакомы? – удивленно посмотрел на меня старик.
– Э-э-э, видите ли, Николай Сергеич… – промямлил я, не зная толком, что и сказать.
– Мы случайно повстречались сегодня днем, – решительно объявила деду Стася. – К тому же ты нас познакомил давным-давно, не так ли?
– Вообще-то так. Но, Станислава, ты же обещала уехать!
– Дед, ты просто невыносим. Я же тебе все объяснила. Никуда я не еду. Вернемся к нашим баранам: что здесь происходит и кого это вы решили грохнуть?
– Станислава! – повысил голос старик.
Но она плевать хотела на строгий голос деда. Подошла ко мне и осторожно потрогала рукоятку ножа, висящего у меня на поясе.
– Кажется, с легкой руки моего любимого дедули ты решил выйти на тропу войны, – сказала она. – И я догадываюсь, для того, чтобы прикончить, а еще лучше – словить неуловимого алпатовского Чикатило. Каковой может оказаться твоим пропавшим братцем. Так вот для чего ты сюда приехал, да?
– Да, – кивнул я.
– Дед тебя вызвал?
– Да, – повторил я.
– Понятно, господин охотовед.
Она оглядела нас и добавила:
– Молодцы. Отличники боевой и политической подготовки. Ну а теперь, товарищи робин гуды, рассказывайте, что вы затеяли. Я ведь вас с поличным застукала. Рассказывайте, не стесняйтесь – все свои.
Мы с Николаем Сергеевичем переглянулись. Делать было нечего – и мы все ей рассказали. Опуская лишь несущественные подробности. Тем более что Стася сама уже многое знала.
* * *
– Ладно, дед, я тебя люблю, – сказала Стася, когда старик закончил свой рассказ. – Поэтому я решила сделать две вещи. Первое – не выдавать вас ни этому козлу-майору, ни…
– Станислава! – возмущенно воскликнул Николай Сергеевич.
– Именно козлу. Он, кстати, и тебя подозревал в убийстве. Не отказывайся, я знаю. Так что я ничего не расскажу ни ему, ни нашему общему другу Антону Михайлишину. Для всех окружающих Кирилл так и останется безобидным сибирским геологом. А второе – я уеду в Москву.
– Очень хорошо! – согласился Николай Сергеевич. – Завтра же утром я тебя отправлю.
– Нет, дед, не завтра. Мы пойдем на разумный компромисс. Я уеду вместе с тобой. Когда убийца будет пойман.
– Ты что, с ума сошла? – возмутился старик. – Когда это еще будет?
– Скоро. Судя по тому, как подготовился к охоте твой гуманист-воспитанник, – кивнула Стася в мою сторону, – произойдет это в ближайшее время. Вот так. Надеюсь, ты согласен на мои условия, ибо других не будет.
И старик в конце концов был вынужден согласиться. Тем более что мне пора было выходить: было уже почти девять. На улице стемнело, ночь, судя по всему, должна была выдаться безлунной. Хотя позже луна вполне могла и вылезти. Что было бы некстати.
Старик погасил свет в гостиной. И мы прошли темным коридором к незаметной дверце, выходившей с торца дома прямо в заросли сада.
– Ну, с богом, Кирилл. Пора, – негромко сказал он и пожал мне руку. – Поосторожней там.
– Не волнуйтесь, Николай Сергеич, все будет нормально, – сказал я. – Охота – не работа. Я вернусь не позже четырех – все равно потом будет уже слишком светло. А он ведь охотится только в темноте. Нет смысла дольше в лесу оставаться. Закройтесь на все замки, возьмите с собой оружие. Никого не пускайте, хорошо?
– Хорошо, хорошо, – проворчал старик.
И тут, пока он отвернулся, возясь с засовом двери, Стася поднялась на цыпочки, обняла меня за шею и, крепко прижавшись к щеке губами, неслышно для деда быстро прошептала:
– Возвращайся скорей, я буду ждать…
Вот такие неожиданные пироги.
* * *
Я выскользнул из дома в темный сад. Нырнул под густую яблоню, свесившую до земли длинные ветви, усыпанные яблоками. И замер: глазам надо было привыкнуть к темноте. У меня за спиной еле слышно скрипнула закрывшаяся дверь. Я мигом выбросил из головы все посторонние мысли – я снова был на войне. Потому что при всем желании я не мог назвать охотой то, что мне предстояло сделать.
Это была война.
И как всегда было на войне, все мои чувства сразу же донельзя обострились и утончились. Напряжение. Да, это было напряжение, от которого за годы, прошедшие со времени моего возвращения из Афгана, я уже успел отвыкнуть.
Минут через десять зрение уже вполне адаптировалось к ночному мраку. Я огляделся. Вроде бы – ничего подозрительного. Только из дома со второго этажа доносились еле различимые голоса Николая Сергеевича и Стаси.
Пора.
Я взял "моссберг" на изготовку и бесшумно двинулся через сад в сторону леса, который начинался прямо за оградой дома Николая Сергеевича.
* * *
Едва я перемахнул ограду и свернул налево, пройдя кустарник, как тут же попал в непролазную чащу осинника. Со всех сторон меня обступила темнота. Только слабый свет, падающий с неба из прогалов в тучах, очерчивал неясные контуры деревьев и освещал прогалы маленьких полянок.
Я шел пригнувшись, перед каждым шагом осторожно ощупывая ногами землю, чтобы, не дай бог, не наступить на какой-нибудь сучок. Через каждые десять – пятнадцать шагов я останавливался и вслушивался в тишину, окружающую меня. Пока ничего не говорило о присутствии поблизости живого существа.
Ни малейшей небрежности я допустить не мог. Тем более не мог рассчитывать на везение, как иногда бывает на обычной охоте, пусть даже и на серьезного зверя – медведя или рысь. Хищник, даже свирепый, редко сам нападает на человека. Как правило, это происходит тогда, когда человек загоняет его в угол. А так любой зверь до последнего старается избежать схватки с человеком. Звери – они умные и понимают, что расклад не в их пользу.
Но здесь меня ждала встреча не со зверем. Здесь мне противостоял охотник за людьми – такой же, каким в данный момент был и я. К тому же в любую секунду он мог вынырнуть из-за ближайшего куста. А что дальше – предугадать нетрудно.
Я практически ничего не знал об убийце. Я мог только предполагать, что и как он будет делать, где именно он может находиться в эту ночь. И потому решил полагаться только на свой опыт охотника и – на интуицию. Поэтому, войдя в лес, я по широкой спирали, постепенно сужая круги вокруг Марьина озера, двинулся в сторону болота, рядом с которым сегодня днем обнаружил его, как я ее для себя назвал, лежку.
А точнее – засаду.
Бродил я по чащобе долго: все так же осторожно, нагибаясь под ветвями, постоянно останавливаясь и осматриваясь. И только спустя два с лишним часа, около полуночи, закончил, наконец, свои безрезультатные блуждания по ночному лесу и вышел к болоту.
Ничего подозрительного я так и не обнаружил – ни новых следов, ни, естественно, присутствия самого оборотня.
В конце концов выйдя на край болота, я прошел к заранее намеченному месту – зарослям тальника. Но прошел я к ним не напрямик, а в обход болота, чтобы лишний раз не мять траву на берегу и не оставлять следов. Только потом, выбрав удобное место в густом кустарнике, окруженном высокой травой, я осторожно протиснулся сквозь переплетение веток и устроился поудобнее. Я уселся на высокую сухую кочку и привалился к толстому стволу кривой березы. Теперь я практически был невидим – убежден, что даже метров с трех меня невозможно было заметить: камуфляж и раскрашенное лицо сливались с листвой кустарника. Охотничьего скрадка я делать не стал. Не исключено, что уже завтра убийца может натолкнуться на него – а это лишний след, который ясно ему скажет: теперь и на него началась планомерная охота.
Я положил "моссберг" на колени и замер. Здесь, на болоте, я предполагал пробыть по меньшей мере часа три. Пока не начнет светать. Вокруг роилась, надсадно звеня, туча комаров. Но они меня не жрали – репеллент действовал отлично.
Луна все-таки выползла из-за туч и теперь неподвижно зависла над лесом. Света от нее было ровно столько, чтобы я мог видеть болотце. Дальше лес сливался в безликую темную массу. Впрочем, я больше надеялся не на зрение, а на слух. Я расслабился и перестал обращать внимание на привычные шорохи ночного леса. Они не говорили об опасности. Привычный ночной концерт помимо комариного звона состоял из непременного хора лягушек, которые почему-то собрались у южного края болотца. Видно, там была потеплее вода. Неподалеку пару раз хриплым спокойным тенорком крякнула утка, а еще дальше, совсем в глубине леса, время от времени начинала куковать кукушка. Плюс еще слышались разные, еле-еле различимые шуршания, копошения, пощелкивания и потрескивания, доносившиеся от земли. Они тоже говорили о том, что лес живет активной ночной жизнью.
Но опять же – это все было привычно и неопасно. Никаких посторонних звуков, свидетельствовавших о чьем-либо приближении, – ни шагов, ни дыхания, ни треска сучка под ногой – ничего.
Года четыре назад на одной ночной охоте на Алтае, где пришлось вот так же долго сидеть в полной темноте и ждать приближения добычи, я внезапно обнаружил у себя одну особенность слуха. Стоит только мне полностью расслабиться, перестать обращать внимание на общий звуковой фон, как слух становится избирательным и чисто автоматически реагирует только на звуки, которые может издать приближающаяся добыча. То есть – на опасность. В данном случае я ждал либо крадущихся шагов, либо осторожного, сдерживаемого дыхания. Остальное меня не интересовало.
Разумеется, я пользовался каждым удобным случаем для закрепления этого навыка. И вроде получилось: закрепил. Единственная проблема – не скатиться в сон, потому что в этом состоянии глаза закрываются сами собой. Но я нашел противоядие – вычитал в одной умной книжке. Оказывается, не уснуть помогает фиксированное, ровное дыхание животом.
Вот я и дышал. Животом.
А чтобы от неподвижного сидения не затекли мышцы, я время от времени, не двигаясь с места, начинал незаметно их то напрягать, то расслаблять, стараясь ощутить волны, идущие от кончиков пальцев ног до макушки. Долгими тренировками я приучил свое тело к такому саморазогреву, хотя каким-либо спортом специально никогда не занимался. Моя работа в заповеднике – сама по себе спорт. И физические нагрузки при этом – будь здоров.
Время летело незаметно. Ничего не происходило. Я осторожно потянулся, распрямляя спину. Посмотрел на светящиеся стрелки своих водонепроницаемых наручных часов – три пятнадцать. Постепенно, очень незаметно стало светать. Сплошную темноту начала медленно сменять предутренняя серость. Тучи почти разошлись и появившаяся недавно луна побледнела перед скорым восходом солнца. Ночь заканчивалась.
И вдруг я насторожился.
Это был негромкий звук. Какое-то еле слышное, еще далекое шуршание, которого раньше я не слышал, донеслось до меня. Оно явно выбивалось из общей, уже привычной звуковой гаммы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67