Все это нравилось букмекерам, которые на заключении пари делали свой бизнес.
Мишель Джефферсон мягко засмеялась шутке Монка и сжала его ладонь в своих. Этот жест вызвал понимающую улыбку официанта, обслуживающего их столик.
Они сидели в кафе напротив площади Сен-Мишель, у подошвы большого бульвара того же названия, завершающего свой путь по Парижу у реки Сены. Была осень, и тротуары были завалены красными и бурыми листьями. Каштановые деревья роняли свои щедрые подарки – каштаны в зеленой колючей кожуре на тротуары. Изменился воздух, потеряв терпкость от дыма, вьющегося из тысяч труб, когда вечерняя прохлада побуждала людей зажигать камины.
– Когда ты уезжаешь? – спросила Мишель.
– Послезавтра. Мишель отвела глаза.
«Он был с тобой почти три месяца. Вы были счастливы. Думай обо всем, что было. Храни это, продолжай. Это твое сокровище».
Поскольку пресса отравляла ее пересудами о драматических последствиях дополнительного распоряжения, Мишель нашла невозможным оставаться в Лондоне. Она наняла лучших адвокатов и дала им краткую инструкцию: «Не отдавать Розе Джефферсон ни дюйма!» После этого, вслед за Монком, который уехал вперед подыскать для нее место, где можно жить, Мишель пересекла Канал, направляясь в столицу Франции.
Ей не хотелось ехать в Париж. Мишель вспомнила свое первое путешествие туда, когда она охотилась за медицинской картой Франклина. Эта поездка оставила горький привкус. И все же в тот день, когда она прибыла, ее тревоги рассеялись. Небо здесь казалось выше и величественнее, чем в Нью-Йорке. Запах и ощущение от камней тысячелетней давности свидетельствовали о вечности, о том, что Париж, может быть, будет существовать всегда.
Теперь, сидя на кровати в большой квартире, что Монк подыскал для нее в Иль Сент-Луи, Мишель наблюдала неподвластную времени Сену, – тихо текущую через город на своем пути к морю. За ней виделся кафедральный собор Нотр-Дам, его арки, фронтоны и башни освещались ночью прожектором, отражаясь в воде. За ним был «Райт Банк», гордость Марэ, старейшего квартала Парижа, а далее – огни величественных отелей Вандомской площади.
И был Монк…
Когда она просыпалась и видела его спящим рядом с ней, Мишель охватывало ощущение счастья, и слезы подступали к глазам. В Париже они существовали только друг для друга. Ласки Монка исцеляли Мишель. Раны переставали болеть, а когда руки ее касались живота, она понимала, как много у нее есть, чтобы ради этого жить. Однако за все приходится платить.
Хотя Монк проводил фактически каждую ночь с Мишель, он был озабочен соблюдением приличий. Он снял комнату в Американском клубе и давал репортажи в журнал «Кью» из парижских офисов «Геральд». Он всячески избегал колонии заокеанской прессы. Он и Мишель смеялись над иллюзией, которую они создали, и хотя оба понимали, что длиться долго это не может, каждый старался отодвинуть неизбежное, прислушиваясь не только друг к другу, но и к третьей жизни, которая теплилась в чреве Мишели.
– Ты не представляешь, как мне хочется остаться с тобой, – сказал Монк, сжав пальцы Мишель, наблюдая, как пустеет кафе.
– Я тоже хочу.
Монк почувствовал настойчивое требование в мягком прикосновении ее ногтей к его коже.
– Это невозможно. Слова были жестокими, тяжелыми и подводящими итог, говорить это ему не хотелось.
– А когда-нибудь будет возможным? – спросила Мишель.
– Когда-нибудь – да, я обещаю тебе. Но сейчас, когда дело связано с дополнительным распоряжением Франклина, Роза ухватится за все, что можно использовать в своих целях. Она знает, как близки мы с тобой и что я все это время жил в Беркли-сквер. Единственная причина того, что она ничего не подозревает: ей не может прийти в голову, что я занимаюсь любовью с женой лучшего друга. Но если бы она только подумала, что ребенок – не Франклина, она бы сделала твою жизнь еще не таким адом, какой ты вспоминаешь. Она бы довела дело до конца, отобрав то, что Франклин оставил тебе… и твоему ребенку.
«Если бы это не касалось ребенка, может быть, я оставила бы это дело, – подумала Мишель. – Но Франклин оставил мне наследство. Если бы я хотела сдаться, это был бы мой выбор. Но я была бы проклята, если бы позволила кому-то украсть его».
Мишель смотрела на Монка и знала, что он читает ее мысли.
– Что ты будешь делать? – спросила она. – Как ты будешь себя чувствовать завтра, на следующей неделе, в следующем месяце?
– Как я буду себя чувствовать? – откликнулся он. – Гордым за тебя.
– Ты можешь жить с этим? Этого достаточно?
– Нет, этого никогда не будет достаточно, – ко – да, буду жить с этим. Мы оба будем.
Монк положил несколько франков под блюдце со счетом.
– В известном смысле, мы оба имеем много больше, чем то, на что мы могли рассчитывать, – сказал он. – Мы нашли друг друга. Мы нашли любовь.
– Но она твой ребенок! – воскликнула Мишель.
– И она для меня – целый мир. Как и ты. И ей я желаю иметь то же самое – целый мир.
Он засмеялся.
– Кстати, как это ты знаешь, что у нас дочь? Мишель чуть улыбнулась:
– Да, я знаю.
Монк Мак-Куин плыл из Гавра поздним октябрем на борту одного из последних лайнеров, пересекающих Атлантику перед зимними штормами. Мишель, как она сама того захотела, не провожала его. Она не могла обещать Монку, что в последнюю минуту не повиснет на нем и не будет умолять его не уезжать. А это бы все расстроило.
В последние месяцы 1920 года мир для Мишель сжался. Она проводила дни в наблюдении за ремонтом квартиры и превращением одной из спален в детскую. Раз в две недели Мишель посещала врача, и он говорил ей, что если бы каждая мать имела такое здоровье, ему вскоре было бы нечего делать.
По приближении Рождества Мишель поняла, как она одинока. Она ощутила печальное, отстраненное состояние – состояние человека, беспомощно наблюдающего, как все в этом мире заняты веселыми приготовлениями в кругу семьи и друзей.
«На следующий год все будет по-другому», – поклялась Мишель.
Чтобы скоротать дни января и февраля, Мишель тщательно перепроверяла планы Розы Джефферсон относительно дорожных чеков. Она была убеждена, что Гарри Тейлор не все делал, как того хотела Роза. И как можно было.
Но первая юридическая схватка приближалась к концу.
Чем меньше оставалось дней до решения Британского суда относительно легитимности дополнительного распоряжения Франклина, тем все больше и больше нервничала Мишель. Что, если Роза выиграет? Что будет с ней и ребенком?
К тому времени, когда роды уже приближались, ей позвонили из лондонской юридической фирмы, представляющей ее интересы. Когда она услышала голос старшего компаньона в потрескивающей трубке, сердце ее упало. Она решила, что решение присяжных принято. Против нее.
– Да нет же, миссис Джефферсон, – уверял ее адвокат. – Фактически судебное решение принято сегодня утром – в вашу пользу.
– Это замечательно!
– Да, но я боюсь, это еще не конец, – предостерег он. – Адвокат мисс Джефферсон подал документ на новое слушание в Нью-Йорке, заявив, что, поскольку, завещание вашего мужа было составлено в Нью-Йорке, то дополнительное распоряжение, как часть его, должно рассматриваться – на предмет оценки и интерпретации – законами того же государства. Мишель закрыла глаза.
– Может она это сделать – законно, я имею в виду?
– Конечно. Однако есть шанс – небольшой, я думаю, что дело не дойдет до такой стадии.
– Почему?
– Потому что мисс Джефферсон проинформировала нас, что она хочет говорить с вами лично.
За те месяцы, как Гарри Тейлор стал президентом североамериканских операций «Глобал», на Уолл-стрит заговорили о нем как о человеке, который, как допускали многие, будет бесспорным наследником роли Франклина Джефферсона в компании. Гарри наслаждался почтительным отношением, демонстрируемым всеми – от швейцара «Глобал» на Нижнем Бродвее до секретаря Готэм-Клуба, членом которого он недавно стал. Двери лучших домов и офисов наиболее влиятельных людей нации магически распахнулись перед ним. Он переехал в новую квартиру, расположенную на двух этажах с внутренней лестницей на Пятой авеню. И, что важнее всего, Роза, казалось, полагалась на него больше и больше – и не только в офисе. Почти каждый вечер Гарри приезжал в Толбот-хауз, чтобы найти Розу, ожидающую его – голодную, требующую, ненасытную.
Но после славного празднования нового 1921 года Гарри почувствовал, что цветок увядает. Пока шли судебные баталии в Лондоне, Роза ушла в себя так, что даже он не мог до нее достучаться. Гарри напряженно следил за действиями адвокатов и наедине с Розой уговаривал ее оказать давление. Ему было непонятно, как Мишель могла найти путь легитимизировать дополнительное распоряжение Франклина.
И все же это случилось.
– Проклятые британцы! – бушевал Гарри, когда Роза сообщила ему новости. – Ты заплатила им целое состояние, чтобы получить то, что было твоим в первую очередь! И все же ты права – если дело перенести в Нью-Йорк, это изменит все. Ни один судья, если он в здравом уме, не выступит против тебя.
Гарри повернулся к Розе за подтверждением, но она ничего не сказала. Проходили недели, и сколько бы Гарри ни поднимал вопрос, Роза отмалчивалась. Пока однажды не объявила, что едет во Францию. Тогда же она рассказала ему все.
– Да ты что, всерьез? – не поверил Гарри.
– Да. Очень серьезно.
– Это сумасшествие! – закричал он. – Представляешь, во что нам это обойдется?
– «Нам», – Гарри?
– Ты знаешь, что я имею в виду. Ты рискуешь всем, ради чего ты работала.
Роза положила расческу и поудобнее устроилась на кушетке.
– Я сделаю все, чтобы удалить Мишель из компании. Все, Гарри. Я ясно выражаюсь?
– Должен быть иной путь! Глаза Розы сузились:
– Никогда не говори со мной таким тоном. Я решаю, что лучше для «Глобал», и никто больше.
– А работа, которую проделал я? Не засчитывается? – Что тебя беспокоит, Гарри? – деликатно спросила Роза. – Какой ты хочешь титул?
– Ты знаешь, что я не это имел в виду, – быстро ответил Гарри. – Я это делаю для тебя, Роза. Это все.
Роза расстегнула блузу.
– Иди ко мне, Гарри.
– Роза, как ты можешь думать о сексе?..
– Потому что я хочу. Потому что я хочу тебя. Иди сюда.
Гарри решил не двигаться с места, но не мог он и противостоять оценивающему, немигающему, пристальному взгляду Розы.
– Теперь встань на колени и делай все эти чудесные вещи.
Гарри чувствовал, как пальцы Розы схватили его волосы, притянули его губы к ее груди, вели его голову вдоль ее живота и ее раздвинутых бедер.
– Так хорошо, – услышал он ее стон. – Быстрее, Гарри, быстрее!
И, занимаясь любовью, Гарри Тейлор начал понимать, кем он был для Розы Джефферсон… ни больше ни меньше.
То, каким образом должна произойти ее встреча с Розой, удивило Мишель. Роза не сообщила точно, когда она прибывает. Однажды утром, когда Мишель менее всего рассчитывала на это, ее экономка принесла ее послание с утренней почтой. Послание было простым: Роза была в «Крилон Отель». Удобно ли будет для Мишель встретиться с ней там в полдень?
Мишель одевалась тщательно, сохраняя свой стиль – простота и удобство. Было трудно выглядеть модной на восьмом месяце беременности, и она решила не садиться, нервничая в тесных творениях модельера.
Она заказала машину, которая должна была подвезти ее к элегантному отелю «Райт Банк», и была удивлена, когда поймала восхищенные взгляды мужчин в вестибюле. Она вспотела и чувствовала себя неловко. Швейцар, одетый как лакей XVIII века, проводил ее в номер на шестом этаже и важным голосом известил о ней.
Мишель была ошеломлена изменением внешнего вида Розы. Ей было чуть за тридцать, но выглядела она много старше. Она была так же прекрасна, как помнила Мишель, но это больше не была красота цветущей женщины. Морщинки вокруг глаз и глубокие линии на лбу были доказательством старения, подступившего незаметно и вдруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Мишель Джефферсон мягко засмеялась шутке Монка и сжала его ладонь в своих. Этот жест вызвал понимающую улыбку официанта, обслуживающего их столик.
Они сидели в кафе напротив площади Сен-Мишель, у подошвы большого бульвара того же названия, завершающего свой путь по Парижу у реки Сены. Была осень, и тротуары были завалены красными и бурыми листьями. Каштановые деревья роняли свои щедрые подарки – каштаны в зеленой колючей кожуре на тротуары. Изменился воздух, потеряв терпкость от дыма, вьющегося из тысяч труб, когда вечерняя прохлада побуждала людей зажигать камины.
– Когда ты уезжаешь? – спросила Мишель.
– Послезавтра. Мишель отвела глаза.
«Он был с тобой почти три месяца. Вы были счастливы. Думай обо всем, что было. Храни это, продолжай. Это твое сокровище».
Поскольку пресса отравляла ее пересудами о драматических последствиях дополнительного распоряжения, Мишель нашла невозможным оставаться в Лондоне. Она наняла лучших адвокатов и дала им краткую инструкцию: «Не отдавать Розе Джефферсон ни дюйма!» После этого, вслед за Монком, который уехал вперед подыскать для нее место, где можно жить, Мишель пересекла Канал, направляясь в столицу Франции.
Ей не хотелось ехать в Париж. Мишель вспомнила свое первое путешествие туда, когда она охотилась за медицинской картой Франклина. Эта поездка оставила горький привкус. И все же в тот день, когда она прибыла, ее тревоги рассеялись. Небо здесь казалось выше и величественнее, чем в Нью-Йорке. Запах и ощущение от камней тысячелетней давности свидетельствовали о вечности, о том, что Париж, может быть, будет существовать всегда.
Теперь, сидя на кровати в большой квартире, что Монк подыскал для нее в Иль Сент-Луи, Мишель наблюдала неподвластную времени Сену, – тихо текущую через город на своем пути к морю. За ней виделся кафедральный собор Нотр-Дам, его арки, фронтоны и башни освещались ночью прожектором, отражаясь в воде. За ним был «Райт Банк», гордость Марэ, старейшего квартала Парижа, а далее – огни величественных отелей Вандомской площади.
И был Монк…
Когда она просыпалась и видела его спящим рядом с ней, Мишель охватывало ощущение счастья, и слезы подступали к глазам. В Париже они существовали только друг для друга. Ласки Монка исцеляли Мишель. Раны переставали болеть, а когда руки ее касались живота, она понимала, как много у нее есть, чтобы ради этого жить. Однако за все приходится платить.
Хотя Монк проводил фактически каждую ночь с Мишель, он был озабочен соблюдением приличий. Он снял комнату в Американском клубе и давал репортажи в журнал «Кью» из парижских офисов «Геральд». Он всячески избегал колонии заокеанской прессы. Он и Мишель смеялись над иллюзией, которую они создали, и хотя оба понимали, что длиться долго это не может, каждый старался отодвинуть неизбежное, прислушиваясь не только друг к другу, но и к третьей жизни, которая теплилась в чреве Мишели.
– Ты не представляешь, как мне хочется остаться с тобой, – сказал Монк, сжав пальцы Мишель, наблюдая, как пустеет кафе.
– Я тоже хочу.
Монк почувствовал настойчивое требование в мягком прикосновении ее ногтей к его коже.
– Это невозможно. Слова были жестокими, тяжелыми и подводящими итог, говорить это ему не хотелось.
– А когда-нибудь будет возможным? – спросила Мишель.
– Когда-нибудь – да, я обещаю тебе. Но сейчас, когда дело связано с дополнительным распоряжением Франклина, Роза ухватится за все, что можно использовать в своих целях. Она знает, как близки мы с тобой и что я все это время жил в Беркли-сквер. Единственная причина того, что она ничего не подозревает: ей не может прийти в голову, что я занимаюсь любовью с женой лучшего друга. Но если бы она только подумала, что ребенок – не Франклина, она бы сделала твою жизнь еще не таким адом, какой ты вспоминаешь. Она бы довела дело до конца, отобрав то, что Франклин оставил тебе… и твоему ребенку.
«Если бы это не касалось ребенка, может быть, я оставила бы это дело, – подумала Мишель. – Но Франклин оставил мне наследство. Если бы я хотела сдаться, это был бы мой выбор. Но я была бы проклята, если бы позволила кому-то украсть его».
Мишель смотрела на Монка и знала, что он читает ее мысли.
– Что ты будешь делать? – спросила она. – Как ты будешь себя чувствовать завтра, на следующей неделе, в следующем месяце?
– Как я буду себя чувствовать? – откликнулся он. – Гордым за тебя.
– Ты можешь жить с этим? Этого достаточно?
– Нет, этого никогда не будет достаточно, – ко – да, буду жить с этим. Мы оба будем.
Монк положил несколько франков под блюдце со счетом.
– В известном смысле, мы оба имеем много больше, чем то, на что мы могли рассчитывать, – сказал он. – Мы нашли друг друга. Мы нашли любовь.
– Но она твой ребенок! – воскликнула Мишель.
– И она для меня – целый мир. Как и ты. И ей я желаю иметь то же самое – целый мир.
Он засмеялся.
– Кстати, как это ты знаешь, что у нас дочь? Мишель чуть улыбнулась:
– Да, я знаю.
Монк Мак-Куин плыл из Гавра поздним октябрем на борту одного из последних лайнеров, пересекающих Атлантику перед зимними штормами. Мишель, как она сама того захотела, не провожала его. Она не могла обещать Монку, что в последнюю минуту не повиснет на нем и не будет умолять его не уезжать. А это бы все расстроило.
В последние месяцы 1920 года мир для Мишель сжался. Она проводила дни в наблюдении за ремонтом квартиры и превращением одной из спален в детскую. Раз в две недели Мишель посещала врача, и он говорил ей, что если бы каждая мать имела такое здоровье, ему вскоре было бы нечего делать.
По приближении Рождества Мишель поняла, как она одинока. Она ощутила печальное, отстраненное состояние – состояние человека, беспомощно наблюдающего, как все в этом мире заняты веселыми приготовлениями в кругу семьи и друзей.
«На следующий год все будет по-другому», – поклялась Мишель.
Чтобы скоротать дни января и февраля, Мишель тщательно перепроверяла планы Розы Джефферсон относительно дорожных чеков. Она была убеждена, что Гарри Тейлор не все делал, как того хотела Роза. И как можно было.
Но первая юридическая схватка приближалась к концу.
Чем меньше оставалось дней до решения Британского суда относительно легитимности дополнительного распоряжения Франклина, тем все больше и больше нервничала Мишель. Что, если Роза выиграет? Что будет с ней и ребенком?
К тому времени, когда роды уже приближались, ей позвонили из лондонской юридической фирмы, представляющей ее интересы. Когда она услышала голос старшего компаньона в потрескивающей трубке, сердце ее упало. Она решила, что решение присяжных принято. Против нее.
– Да нет же, миссис Джефферсон, – уверял ее адвокат. – Фактически судебное решение принято сегодня утром – в вашу пользу.
– Это замечательно!
– Да, но я боюсь, это еще не конец, – предостерег он. – Адвокат мисс Джефферсон подал документ на новое слушание в Нью-Йорке, заявив, что, поскольку, завещание вашего мужа было составлено в Нью-Йорке, то дополнительное распоряжение, как часть его, должно рассматриваться – на предмет оценки и интерпретации – законами того же государства. Мишель закрыла глаза.
– Может она это сделать – законно, я имею в виду?
– Конечно. Однако есть шанс – небольшой, я думаю, что дело не дойдет до такой стадии.
– Почему?
– Потому что мисс Джефферсон проинформировала нас, что она хочет говорить с вами лично.
За те месяцы, как Гарри Тейлор стал президентом североамериканских операций «Глобал», на Уолл-стрит заговорили о нем как о человеке, который, как допускали многие, будет бесспорным наследником роли Франклина Джефферсона в компании. Гарри наслаждался почтительным отношением, демонстрируемым всеми – от швейцара «Глобал» на Нижнем Бродвее до секретаря Готэм-Клуба, членом которого он недавно стал. Двери лучших домов и офисов наиболее влиятельных людей нации магически распахнулись перед ним. Он переехал в новую квартиру, расположенную на двух этажах с внутренней лестницей на Пятой авеню. И, что важнее всего, Роза, казалось, полагалась на него больше и больше – и не только в офисе. Почти каждый вечер Гарри приезжал в Толбот-хауз, чтобы найти Розу, ожидающую его – голодную, требующую, ненасытную.
Но после славного празднования нового 1921 года Гарри почувствовал, что цветок увядает. Пока шли судебные баталии в Лондоне, Роза ушла в себя так, что даже он не мог до нее достучаться. Гарри напряженно следил за действиями адвокатов и наедине с Розой уговаривал ее оказать давление. Ему было непонятно, как Мишель могла найти путь легитимизировать дополнительное распоряжение Франклина.
И все же это случилось.
– Проклятые британцы! – бушевал Гарри, когда Роза сообщила ему новости. – Ты заплатила им целое состояние, чтобы получить то, что было твоим в первую очередь! И все же ты права – если дело перенести в Нью-Йорк, это изменит все. Ни один судья, если он в здравом уме, не выступит против тебя.
Гарри повернулся к Розе за подтверждением, но она ничего не сказала. Проходили недели, и сколько бы Гарри ни поднимал вопрос, Роза отмалчивалась. Пока однажды не объявила, что едет во Францию. Тогда же она рассказала ему все.
– Да ты что, всерьез? – не поверил Гарри.
– Да. Очень серьезно.
– Это сумасшествие! – закричал он. – Представляешь, во что нам это обойдется?
– «Нам», – Гарри?
– Ты знаешь, что я имею в виду. Ты рискуешь всем, ради чего ты работала.
Роза положила расческу и поудобнее устроилась на кушетке.
– Я сделаю все, чтобы удалить Мишель из компании. Все, Гарри. Я ясно выражаюсь?
– Должен быть иной путь! Глаза Розы сузились:
– Никогда не говори со мной таким тоном. Я решаю, что лучше для «Глобал», и никто больше.
– А работа, которую проделал я? Не засчитывается? – Что тебя беспокоит, Гарри? – деликатно спросила Роза. – Какой ты хочешь титул?
– Ты знаешь, что я не это имел в виду, – быстро ответил Гарри. – Я это делаю для тебя, Роза. Это все.
Роза расстегнула блузу.
– Иди ко мне, Гарри.
– Роза, как ты можешь думать о сексе?..
– Потому что я хочу. Потому что я хочу тебя. Иди сюда.
Гарри решил не двигаться с места, но не мог он и противостоять оценивающему, немигающему, пристальному взгляду Розы.
– Теперь встань на колени и делай все эти чудесные вещи.
Гарри чувствовал, как пальцы Розы схватили его волосы, притянули его губы к ее груди, вели его голову вдоль ее живота и ее раздвинутых бедер.
– Так хорошо, – услышал он ее стон. – Быстрее, Гарри, быстрее!
И, занимаясь любовью, Гарри Тейлор начал понимать, кем он был для Розы Джефферсон… ни больше ни меньше.
То, каким образом должна произойти ее встреча с Розой, удивило Мишель. Роза не сообщила точно, когда она прибывает. Однажды утром, когда Мишель менее всего рассчитывала на это, ее экономка принесла ее послание с утренней почтой. Послание было простым: Роза была в «Крилон Отель». Удобно ли будет для Мишель встретиться с ней там в полдень?
Мишель одевалась тщательно, сохраняя свой стиль – простота и удобство. Было трудно выглядеть модной на восьмом месяце беременности, и она решила не садиться, нервничая в тесных творениях модельера.
Она заказала машину, которая должна была подвезти ее к элегантному отелю «Райт Банк», и была удивлена, когда поймала восхищенные взгляды мужчин в вестибюле. Она вспотела и чувствовала себя неловко. Швейцар, одетый как лакей XVIII века, проводил ее в номер на шестом этаже и важным голосом известил о ней.
Мишель была ошеломлена изменением внешнего вида Розы. Ей было чуть за тридцать, но выглядела она много старше. Она была так же прекрасна, как помнила Мишель, но это больше не была красота цветущей женщины. Морщинки вокруг глаз и глубокие линии на лбу были доказательством старения, подступившего незаметно и вдруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124