О чем эти знания? Нет, так, наверное, нельзя сказать. Ведь знание бывает чего-то, а не о чем-то. Что-то я запутался. Интересно, а что там дальше?»
Он лениво перелистал Книгу вперед, но голова тут же заболела еще сильнее, и не стало ни сил, ни желания вдумываться в смысл мудреных слов и фраз, ни стремления разбираться в пространных и бессмысленных — хотя, может быть, наоборот, глубокомысленных — рассуждениях неизвестных авторов Книги. Третий лишь увидел, что в Книге и на этот раз нет конца — на последней странице текст вдруг обрывался словами:
«Следует и в дальнейшем активизировать человеческий фактор и таким образом…»
— Вот таким вот образом, — сказал Третий неизвестно кому и сердито захлопнул Книгу.
После этого он вышел в коридор. Очевидно, недавно тут прошел Девятый, потому что повсюду виднелись свежие таблички с названиями предметов. Так, на потолке через равные промежутки бумажки гласили:
«ВЕРХ», а на полу несмываемой краской было выведено: «НИЗ». Впрочем, вскоре Девятый, видимо, все-таки засомневался в однозначности своих номинаций, потому что дальше на полу было написано то «НИЗ», то «ПОЛ»…
Пока Третий стоял, раздумывая, куда бы податься, сверху по лестнице сбежал Четвертый, неся в руке большой алюминиевый чайник, на котором крупными красными буквами значилось: «ЧАЙ». Потом мимо Третьего пробежал куда-то Шестой. Комбинезон его был еще сильнее промаслен, в углу рта дымилась сигарета, и бурчал он на ходу что-то о сгоревших реле и о том, что ток идет в обход какого-то там контура и что давно пора не то перематывать катушки, не то сматывать уд очки…
А потом в конце коридора появился Двенадцатый, ведший под локоть Второго и что-то вкрадчиво ему на ухо втолковывавший — скорее всего о предстоящем собрании, что, мол, неплохо было бы выступить в прениях, что, дескать, ничего в этом страшного нет, и так далее. Испугавшись, что Двенадцатый опять примется уговаривать его, Третий с деловым видом устремился вправо по коридору и толкнул дверь под номером пять.
Пятая, по своему обыкновению, вела телефонные переговоры. На столе перед ней наличествовал ворох листочков, исчерканных каракулями, чертиками и прочими бессмысленными изображениями, которые люди обычно рисуют, когда заняты своими мыслями. Кроме того, здесь в обильном беспорядке валялись карандаши, скрепки, кнопки и яблочная кожура, а из письменного прибора в виде пухлого голозадого амурчика торчали толстые вязальные спицы.
— Чего тебе, Третий? Проблемы? — агрессивно осведомилась Пятая, зажав ладонью микрофон трубки.
— Да нет, я так, — сказал Третий. — Просто вот зашел посидеть…
— А, — понимающе проронила Пятая. — Ну посиди…
Она указала на стул в углу кабинета. Третий уселся, предварительно ознакомившись с табличкой Девятого:
«СТУЛ ГНУТОКЛЕЕНЫЙ», надежно приклеенной к спинке стула, и стал слушать разговор Пятой с невидимым собеседником.
Правда, разговор этот был какой-то странный. Прижав плотно трубку к своему натруженному до красноты уху. Пятая время от времени издавала отрывистые фразы типа:
— А ты что? А он что? Ну и дурак!
Это длилось довольно долго и без перспективы ближайшего завершения, и Третий хотел было уже подняться и уйти, как вдруг Пятая с напором заявила в трубку:
— Да не слушай ты никого! Дерьмо все это! Ты лучше меня послушай, а я вот что тебе скажу…
Она внезапно швырнула трубку прямо в хаос, царивший на ее столе, и вскочила. Не обращая ни малейшего внимания на опешившего Третьего, стремглав выскочила из кабинета, и стук ее каблучков, удаляясь, постепенно затих.
Третьего всегда разбирало любопытство, с кем Пятая разговаривает по телефону. Он досчитал в уме до ста, но Пятая все не возвращалась. Наконец он решился. Подкравшись к столу, схватил трубку и поднес ее к уху.
В трубке стояла мертвая тишина. Ни гудков, ни шорохов, ничего…
— Алло, — неуверенно позвал Третий. — Кто говорит?
Никто ничего не говорил. Судя по всему, телефон вообще не функционировал. Третий пожал плечами и осторожно положил трубку на бумаги. Чувствовал он себя полнейшим идиотом. Только теперь до него наконец дошло, что ни один телефонный аппарат в городке сроду не работал. Но ведь он сам не раз слышал трели телефонных вызовов, создающие в Рабочем корпусе столь деловую атмосферу!.. Интересно, кто бы мог звонить по неработающим телефонам?
Он невольно прислушался. Ему показалось, что где-то вновь настойчиво звонит телефон. Он открыл дверь и высунулся в коридор.
Телефон действительно звонил — и не где-нибудь, а явно в его собственном кабинете.
Сердце у Третьего екнуло и провалилось вниз. Почему-то ему вдруг представилось, что если он успеет поднять трубку, то некто ответит на все его вопросы, и тогда все непонятное будет объяснено, и тогда все в мире встанет на место.
В несколько прыжков, которым мог бы позавидовать даже Шестнадцатый, он оказался в своей каморке и сорвал с рычага пыльную трубку:
— Я вас слушаю!
— Это я тебя слушаю, — насмешливо откликнулся чей-то смутно знакомый голос.
— В каком смысле? — растерялся Третий.
— Ну, что там стряслось? — нетерпеливо спросил голос.
— Где?
— Где, где, — передразнил голос в трубке. — Не у меня же! Что там у вас происходит, в конце концов?!
— Понятия не имею. По-моему, все спокойно. Работаем, — проговорил Третий, лихорадочно соображая, кем может быть звонивший.
— Ну а в окно тебе ничего не видно? — поинтересовался голос.
Третий на всякий случай глянул в окно.
— Нет, — с недоумением сказал он. — Там только Стена.
— Какая еще стена? — Чувствовалось, что собеседник Третьего готов взорваться.
— Стена. С большой буквы, — пояснил Третий. Диалог с анонимным абонентом ему тоже все больше не нравился.
— Ничего не понимаю, — заявил голос в трубке. — Может, я не туда попал?
— А кого вам надо? — грубо — совсем как Пятая — спросил Третий, начиная злиться.
Но в трубке уже пошли, постепенно замирая, короткие гудки, потом они совсем смолкли, и наступила обычная тишина. Телефон опять не работал.
Третий с досадой бросил трубку, сел за стол и обхватил голову руками. Голова уже не болела, но был в ней какой-то густой туман, напоминающий то жуткое марево, которое вечно висело над Стеной.
Условия задачи на глазах усложнялись, и таяла надежда на то, что когда-нибудь ее удастся решить.
Не хотелось ни думать, ни что-либо делать. Хотелось так и просидеть до конца рабочего дня, закрыв глаза и заткнув уши, чтобы хоть как-то отгородиться, изолировать свое больное сознание от этого проклятого мира со всеми его проклятыми секретами и загадками.
Но что-то не давало ему покоя. Это было почти физическое ощущение, что если он сейчас перестанет напрягать свой мозг, это будет равносильно тому, что он поднимет руки вверх перед невидимым, ненавистным врагом без лица и названия.
"Надо попытаться вспомнить, что было со мной раньше, — решил Третий. — Начать со вчерашнего дня, постепенно все больше углубляясь в прошлое. Итак, что я делал вчера? О чем думал, когда ложился накануне вечером спать? О чем думал, когда проснулся вчера утром?
Господи, — с внезапным ужасом понял он, — я ведь абсолютно не помню своих вчерашних мыслей! Как ел, пил, работал и общался с остальными — хоть и с трудом, но припоминаю. Даже помню, как пытался в очередной раз взобраться на Стену. Но вот о чем я думал и вспоминал вчера — напрочь отшибло!.. Что же это такое? Так не может, не должно быть, но так получается. А уж если я до конца не могу вспомнить вчерашний день, то что тогда говорить о более отдаленном прошлом!
Ничего не выйдет, — с отчаянием думал он, растирая ноющие тупой болью виски. — Наверное, скорее башка моя разломится на части, чем я что-то выдавлю из нее!
А может, лучше и не пытаться, а? Если что-то тебе не по силам, то надо просто плюнуть, отвернуться и постараться быстрее забыть свой позор, а иначе будешь корячиться до тех пор, пока пупок не надорвешь. Вон, посмотри, как живут и работают другие и бери с них пример. Они-то точно знают, что можно, а что нельзя. Что стоит делать, а чего делать нет смысла ни при каких обстоятельствах. Если чего-то не знаешь — не беда, можно вполне обойтись и без этого. От многих знаний — много печали, как сказал кто-то. А если чего-то не помнишь — еще лучше: чем меньше воспоминаний, тем меньше переживаний, так что голова не будет болеть. Живи как живется и благодари судьбу за каждый прожитый день. Утешай себя тем, что все могло бы быть хуже, чем есть. Надейся на то, что сегодня лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня. Будь проще, как любит говаривать Двенадцатый, и люди потянутся к тебе".
Он скрипнул зубами от приступа внезапного гнева. «Ну нет, этого от меня вы не дождетесь, — сказал он каким-то безликим призракам, мелькающим перед его мысленным взором. — Хотите превратить меня в муравья, амебу, игрушку? Вот вам, выкусите-ка! Пусть моя голова от напряжения взорвется и мозги (разлетятся кровавыми ошметками по стенам, но я все равно буду думать о своем! Никакой другой задачи у меня в этом мире нет».
Взгляд его упал на раскрытую Книгу, и тут вдруг ему пришло в голову, что он сам мог бы писать. Не переписывать чужие фразы, а излагать свои мысли. И еще записывать все, что с ним происходит. Описывать весь день до малейших деталей и фиксировать свои внутренние переживания, чтобы завтра или когда-нибудь еще, затруднившись вспомнить то, что с ним было раньше, он мог бы прочесть свои записи и восстановить прошлое, рассеять окутывающий сознание туман, как стирают толстый слой пыли со старой картины… Может быть, это в будущем поможет ему сделать какие-то выводы об этом мире, и тогда наверняка прояснится и все остальное!
Он захлопнул Книгу и сунулся в сейф, чтобы взять стопку чистых листов. Однако оказалось, что прежние запасы бумаги кончились, а значит, надо начинать новую пачку. Для этого пришлось разобрать завалы писчих принадлежностей, нагроможденных на верхних полках, и неожиданно откуда-то слетела и рассыпалась по полу тощая картонная папка-скоросшиватель, в которой лежали какие-то исписанные бумаги. Третий стал собирать их и с удивлением обнаружил, что листочки в папке исписаны его почерком. В этом он никак не мог ошибиться. Но если это были результаты его труда над Книгой, то почему он оставил их здесь, а не сдал, как полагается, в конце рабочего дня Десятой?
Он вернулся за стол и принялся читать текст на листках. Для этого ему пришлось вдумываться в смысл написанного и отчаянным усилием воли пытаться удержать этот смысл в памяти. Занятие это оказалось таким непривычным для него, что в голове опять возник знакомый туман, сильно заломило виски и затылок, но Третий не сдавался. Он прочитал текст несколько раз, прежде чем смог осмыслить и запомнить его.
Это было описание сегодняшнего дня — как он просыпается, ничего не помня и не понимая окружающего мира; как одевается, прислушиваясь к спору о погоде между Седьмым и Восьмым; как разговаривает о Стене с Пятнадцатым во время завтрака; как Девятый клеит таблички с наименованиями различных предметов, как Седьмой и Восьмой роют и одновременно закапывают канаву, как он опаздывает в Рабочий корпус, а дежурный Четвертый упрекает его; как он, Третий, уходит с головой в переписывание Книги, а потом пытается преодолеть Стену через дверь, указанную ему Одиннадцатым.
Те же события, те же лица и те же разговоры, что и сегодня, — все повторялось одно к одному. День, который он когда-то описал, и день сегодняшний были похожи как две капли воды.
За одним исключением, причем весьма существенным.
День, который был, так сказать, текущим, еще не закончился, а события, запечатленные почерком Третьего, описывались вплоть до самого вечера. Если в том мире, где существовал этот странный городок, окруженный Стеной, один и тот же день повторялся заново, потому что время здесь было замкнуто в кольцо длиной в сутки, то теперь у Третьего был реальный шанс узнать, что ожидает его впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Он лениво перелистал Книгу вперед, но голова тут же заболела еще сильнее, и не стало ни сил, ни желания вдумываться в смысл мудреных слов и фраз, ни стремления разбираться в пространных и бессмысленных — хотя, может быть, наоборот, глубокомысленных — рассуждениях неизвестных авторов Книги. Третий лишь увидел, что в Книге и на этот раз нет конца — на последней странице текст вдруг обрывался словами:
«Следует и в дальнейшем активизировать человеческий фактор и таким образом…»
— Вот таким вот образом, — сказал Третий неизвестно кому и сердито захлопнул Книгу.
После этого он вышел в коридор. Очевидно, недавно тут прошел Девятый, потому что повсюду виднелись свежие таблички с названиями предметов. Так, на потолке через равные промежутки бумажки гласили:
«ВЕРХ», а на полу несмываемой краской было выведено: «НИЗ». Впрочем, вскоре Девятый, видимо, все-таки засомневался в однозначности своих номинаций, потому что дальше на полу было написано то «НИЗ», то «ПОЛ»…
Пока Третий стоял, раздумывая, куда бы податься, сверху по лестнице сбежал Четвертый, неся в руке большой алюминиевый чайник, на котором крупными красными буквами значилось: «ЧАЙ». Потом мимо Третьего пробежал куда-то Шестой. Комбинезон его был еще сильнее промаслен, в углу рта дымилась сигарета, и бурчал он на ходу что-то о сгоревших реле и о том, что ток идет в обход какого-то там контура и что давно пора не то перематывать катушки, не то сматывать уд очки…
А потом в конце коридора появился Двенадцатый, ведший под локоть Второго и что-то вкрадчиво ему на ухо втолковывавший — скорее всего о предстоящем собрании, что, мол, неплохо было бы выступить в прениях, что, дескать, ничего в этом страшного нет, и так далее. Испугавшись, что Двенадцатый опять примется уговаривать его, Третий с деловым видом устремился вправо по коридору и толкнул дверь под номером пять.
Пятая, по своему обыкновению, вела телефонные переговоры. На столе перед ней наличествовал ворох листочков, исчерканных каракулями, чертиками и прочими бессмысленными изображениями, которые люди обычно рисуют, когда заняты своими мыслями. Кроме того, здесь в обильном беспорядке валялись карандаши, скрепки, кнопки и яблочная кожура, а из письменного прибора в виде пухлого голозадого амурчика торчали толстые вязальные спицы.
— Чего тебе, Третий? Проблемы? — агрессивно осведомилась Пятая, зажав ладонью микрофон трубки.
— Да нет, я так, — сказал Третий. — Просто вот зашел посидеть…
— А, — понимающе проронила Пятая. — Ну посиди…
Она указала на стул в углу кабинета. Третий уселся, предварительно ознакомившись с табличкой Девятого:
«СТУЛ ГНУТОКЛЕЕНЫЙ», надежно приклеенной к спинке стула, и стал слушать разговор Пятой с невидимым собеседником.
Правда, разговор этот был какой-то странный. Прижав плотно трубку к своему натруженному до красноты уху. Пятая время от времени издавала отрывистые фразы типа:
— А ты что? А он что? Ну и дурак!
Это длилось довольно долго и без перспективы ближайшего завершения, и Третий хотел было уже подняться и уйти, как вдруг Пятая с напором заявила в трубку:
— Да не слушай ты никого! Дерьмо все это! Ты лучше меня послушай, а я вот что тебе скажу…
Она внезапно швырнула трубку прямо в хаос, царивший на ее столе, и вскочила. Не обращая ни малейшего внимания на опешившего Третьего, стремглав выскочила из кабинета, и стук ее каблучков, удаляясь, постепенно затих.
Третьего всегда разбирало любопытство, с кем Пятая разговаривает по телефону. Он досчитал в уме до ста, но Пятая все не возвращалась. Наконец он решился. Подкравшись к столу, схватил трубку и поднес ее к уху.
В трубке стояла мертвая тишина. Ни гудков, ни шорохов, ничего…
— Алло, — неуверенно позвал Третий. — Кто говорит?
Никто ничего не говорил. Судя по всему, телефон вообще не функционировал. Третий пожал плечами и осторожно положил трубку на бумаги. Чувствовал он себя полнейшим идиотом. Только теперь до него наконец дошло, что ни один телефонный аппарат в городке сроду не работал. Но ведь он сам не раз слышал трели телефонных вызовов, создающие в Рабочем корпусе столь деловую атмосферу!.. Интересно, кто бы мог звонить по неработающим телефонам?
Он невольно прислушался. Ему показалось, что где-то вновь настойчиво звонит телефон. Он открыл дверь и высунулся в коридор.
Телефон действительно звонил — и не где-нибудь, а явно в его собственном кабинете.
Сердце у Третьего екнуло и провалилось вниз. Почему-то ему вдруг представилось, что если он успеет поднять трубку, то некто ответит на все его вопросы, и тогда все непонятное будет объяснено, и тогда все в мире встанет на место.
В несколько прыжков, которым мог бы позавидовать даже Шестнадцатый, он оказался в своей каморке и сорвал с рычага пыльную трубку:
— Я вас слушаю!
— Это я тебя слушаю, — насмешливо откликнулся чей-то смутно знакомый голос.
— В каком смысле? — растерялся Третий.
— Ну, что там стряслось? — нетерпеливо спросил голос.
— Где?
— Где, где, — передразнил голос в трубке. — Не у меня же! Что там у вас происходит, в конце концов?!
— Понятия не имею. По-моему, все спокойно. Работаем, — проговорил Третий, лихорадочно соображая, кем может быть звонивший.
— Ну а в окно тебе ничего не видно? — поинтересовался голос.
Третий на всякий случай глянул в окно.
— Нет, — с недоумением сказал он. — Там только Стена.
— Какая еще стена? — Чувствовалось, что собеседник Третьего готов взорваться.
— Стена. С большой буквы, — пояснил Третий. Диалог с анонимным абонентом ему тоже все больше не нравился.
— Ничего не понимаю, — заявил голос в трубке. — Может, я не туда попал?
— А кого вам надо? — грубо — совсем как Пятая — спросил Третий, начиная злиться.
Но в трубке уже пошли, постепенно замирая, короткие гудки, потом они совсем смолкли, и наступила обычная тишина. Телефон опять не работал.
Третий с досадой бросил трубку, сел за стол и обхватил голову руками. Голова уже не болела, но был в ней какой-то густой туман, напоминающий то жуткое марево, которое вечно висело над Стеной.
Условия задачи на глазах усложнялись, и таяла надежда на то, что когда-нибудь ее удастся решить.
Не хотелось ни думать, ни что-либо делать. Хотелось так и просидеть до конца рабочего дня, закрыв глаза и заткнув уши, чтобы хоть как-то отгородиться, изолировать свое больное сознание от этого проклятого мира со всеми его проклятыми секретами и загадками.
Но что-то не давало ему покоя. Это было почти физическое ощущение, что если он сейчас перестанет напрягать свой мозг, это будет равносильно тому, что он поднимет руки вверх перед невидимым, ненавистным врагом без лица и названия.
"Надо попытаться вспомнить, что было со мной раньше, — решил Третий. — Начать со вчерашнего дня, постепенно все больше углубляясь в прошлое. Итак, что я делал вчера? О чем думал, когда ложился накануне вечером спать? О чем думал, когда проснулся вчера утром?
Господи, — с внезапным ужасом понял он, — я ведь абсолютно не помню своих вчерашних мыслей! Как ел, пил, работал и общался с остальными — хоть и с трудом, но припоминаю. Даже помню, как пытался в очередной раз взобраться на Стену. Но вот о чем я думал и вспоминал вчера — напрочь отшибло!.. Что же это такое? Так не может, не должно быть, но так получается. А уж если я до конца не могу вспомнить вчерашний день, то что тогда говорить о более отдаленном прошлом!
Ничего не выйдет, — с отчаянием думал он, растирая ноющие тупой болью виски. — Наверное, скорее башка моя разломится на части, чем я что-то выдавлю из нее!
А может, лучше и не пытаться, а? Если что-то тебе не по силам, то надо просто плюнуть, отвернуться и постараться быстрее забыть свой позор, а иначе будешь корячиться до тех пор, пока пупок не надорвешь. Вон, посмотри, как живут и работают другие и бери с них пример. Они-то точно знают, что можно, а что нельзя. Что стоит делать, а чего делать нет смысла ни при каких обстоятельствах. Если чего-то не знаешь — не беда, можно вполне обойтись и без этого. От многих знаний — много печали, как сказал кто-то. А если чего-то не помнишь — еще лучше: чем меньше воспоминаний, тем меньше переживаний, так что голова не будет болеть. Живи как живется и благодари судьбу за каждый прожитый день. Утешай себя тем, что все могло бы быть хуже, чем есть. Надейся на то, что сегодня лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня. Будь проще, как любит говаривать Двенадцатый, и люди потянутся к тебе".
Он скрипнул зубами от приступа внезапного гнева. «Ну нет, этого от меня вы не дождетесь, — сказал он каким-то безликим призракам, мелькающим перед его мысленным взором. — Хотите превратить меня в муравья, амебу, игрушку? Вот вам, выкусите-ка! Пусть моя голова от напряжения взорвется и мозги (разлетятся кровавыми ошметками по стенам, но я все равно буду думать о своем! Никакой другой задачи у меня в этом мире нет».
Взгляд его упал на раскрытую Книгу, и тут вдруг ему пришло в голову, что он сам мог бы писать. Не переписывать чужие фразы, а излагать свои мысли. И еще записывать все, что с ним происходит. Описывать весь день до малейших деталей и фиксировать свои внутренние переживания, чтобы завтра или когда-нибудь еще, затруднившись вспомнить то, что с ним было раньше, он мог бы прочесть свои записи и восстановить прошлое, рассеять окутывающий сознание туман, как стирают толстый слой пыли со старой картины… Может быть, это в будущем поможет ему сделать какие-то выводы об этом мире, и тогда наверняка прояснится и все остальное!
Он захлопнул Книгу и сунулся в сейф, чтобы взять стопку чистых листов. Однако оказалось, что прежние запасы бумаги кончились, а значит, надо начинать новую пачку. Для этого пришлось разобрать завалы писчих принадлежностей, нагроможденных на верхних полках, и неожиданно откуда-то слетела и рассыпалась по полу тощая картонная папка-скоросшиватель, в которой лежали какие-то исписанные бумаги. Третий стал собирать их и с удивлением обнаружил, что листочки в папке исписаны его почерком. В этом он никак не мог ошибиться. Но если это были результаты его труда над Книгой, то почему он оставил их здесь, а не сдал, как полагается, в конце рабочего дня Десятой?
Он вернулся за стол и принялся читать текст на листках. Для этого ему пришлось вдумываться в смысл написанного и отчаянным усилием воли пытаться удержать этот смысл в памяти. Занятие это оказалось таким непривычным для него, что в голове опять возник знакомый туман, сильно заломило виски и затылок, но Третий не сдавался. Он прочитал текст несколько раз, прежде чем смог осмыслить и запомнить его.
Это было описание сегодняшнего дня — как он просыпается, ничего не помня и не понимая окружающего мира; как одевается, прислушиваясь к спору о погоде между Седьмым и Восьмым; как разговаривает о Стене с Пятнадцатым во время завтрака; как Девятый клеит таблички с наименованиями различных предметов, как Седьмой и Восьмой роют и одновременно закапывают канаву, как он опаздывает в Рабочий корпус, а дежурный Четвертый упрекает его; как он, Третий, уходит с головой в переписывание Книги, а потом пытается преодолеть Стену через дверь, указанную ему Одиннадцатым.
Те же события, те же лица и те же разговоры, что и сегодня, — все повторялось одно к одному. День, который он когда-то описал, и день сегодняшний были похожи как две капли воды.
За одним исключением, причем весьма существенным.
День, который был, так сказать, текущим, еще не закончился, а события, запечатленные почерком Третьего, описывались вплоть до самого вечера. Если в том мире, где существовал этот странный городок, окруженный Стеной, один и тот же день повторялся заново, потому что время здесь было замкнуто в кольцо длиной в сутки, то теперь у Третьего был реальный шанс узнать, что ожидает его впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49