Стол был залит какой-то мерзко пахнущей жидкостью, и на полу валялись осколки разбитой трехлитровой банки. В углу скулил, как живой, Айбо (неужели это я дал ему такую команду?), а дверь балкона была почему-то распахнута настежь, и из нее тянуло сырым ветром (следовательно, на улице шел дождь)...
Однажды я обнаружил себя лежащим в ванне, заполненной чуть теплой (видимо, давным-давно остывшей) водой, и на краю полки для туалетных принадлежностей светилась индикатором подключения к сети моя электробритва, и я представил себе, что было бы, если бы она рухнула в ванну, когда я был в беспамятстве, но мысль эта меня не ужаснула, а лишь наполнила досадой: лучше бы все кончилось именно так, в пьяном сне, чем мучиться от жуткой головной боли и сознания своей никчемности... И тогда я вылез из ванны, как был, голышом, дрожа от холода, и, завернувшись в полотенце, попытался заставить Айбо принести мне холодного пива, но из этого, конечно, ничего не вышло, и тогда я сам прошел на кухню и, нашарив в холодильнике очередную емкость пива (почему-то на этот раз она оказалась не бутылкой «Ярославского» или «Клинского», а банкой «Хейнекена»), жадно высосал ее, запрокинув голову, а снаружи опять было темно («Опять ночь... — сказал отец Кабани и упал лицом в объедки»)...
...А дальше было вообще нечто невообразимое. Будто бы я с кем-то разговариваю, вот только лицо собеседника и памяти не задержалось, но мне это неважно, я пытаюсь доказать, что все мы никому не нужны и что жизнь — бессмысленная штука, а по ушам бьет откуда-то взявшаяся громкая музыка, и рядом со столом пляшут какие-то пышнотелые девки, виляя бедрами... Будто я кричу кому-то во тьму, перемежаемую вспышками света: «Пива! Еще пива! Много-много пива! Для всех!»... И тут же, без всякого перехода, — ночной холод, от которого зуб не попадает на зуб, какие-то скамейки, вокруг — кусты, пахнущие свежей зеленью, и мы сидим с кем-то и продолжаем какой-то давний спор... о чем? О чем-то важном, но понять, что это такое, уже не в моих силах... А потом я будто бы валяюсь на заднем сиденье машины, и меня куда-то везут, а вокруг снова ночь, изредка разрываемая светом фар и желтым чахоточным светом уличных фонарей... Кто меня вез и куда? Это навсегда останется для меня загадкой...
Так длилось до тех пор, пока меня не угораздило очнуться в очередной раз не нескончаемой ночью, а днем. Лежал я на полу своей собственной отшельнической пещеры, уткнувшись носом в вонючий ковер, почти одетый (правда, все мое одеяние заключалось в трусах и в куртке-ветровке на голое тело), а прямо перед моим носом нагло валялся раздавленный чьей-то мощной стопой окурок.
Это непонятное явление и подвигло меня на выход из «штопора».
Хотя думать было больно и, кажется, даже нечем, но загадка непонятно откуда появившегося в квартире одинокого и некурящего молодого человека (то есть меня) окурка (беглая экспертиза показала: сигарета «Ява Золотая Легкая», докуренная до середины, причем без следов губной помады — значит, курил мужик. Или ненакрашенная женщина) заставила меня предпринять простейшие следственные действия с целью реконструкции предшествующих событий.
Первым делом я отправился в ванную, и этот путь длиной в несколько метров показался мне труднее пресловутого хождения за три моря тверского купца Афанасия Никитина. Под ногами путался какой-то мусор, а стены коридора угрожали то и дело сомкнуться и раздавить меня.
В ванной почему-то не загорался свет, и мне пришлось принимать водные процедуры на ощупь, в результате чего я чуть было не разбил стеклянную полку. Или зеркало, висевшее над ней.
Наконец, вылив мощную струю ледяной воды на голову и наглотавшись ее столько, что среда в моем желудке стала напоминать сильно разбавленный спирт, я вернулся в комнату, плюхнулся в кресло и принялся критически обозревать последствия того погрома, который накануне учинила какая-то очень буйная, разнузданная и вдрызг пьяная братия. В то, что такой бардак может быть делом рук одного-единственного человека, а тем более — меня самого, мне не верилось.
Однако дверь квартиры была исправно закрыта на замок и даже на дверную цепочку, балкон же, с учетом расположения квартиры на десятом этаже, не допускал возможности массовой эвакуации через него.
Однако наибольшее потрясение ждало меня в кухне. Дверца холодильника была распахнута настежь, и лед в морозилке трансформировался в большую лужу на полу. В раковине, судя по всему, пытались отмыть грязный автомобиль. Посуда была наполовину побита, наполовину загажена чем-то несъедобным, причем тарелки и стаканы стояли повсюду, даже на подоконнике. Плита, к счастью, была выключена, но ее покрывал толстый слой застывшего жира.
А на потолке, рядом с лампой, от стеклянного абажура которой был отколот солидный кусок, виднелись отчетливые кровавые полосы, будто тут подрались два Карлсона, и один из них мутузил другого мордой о потолок.
Я непроизвольно ощупал себя с ног до головы и не поленился доплестись до комнаты, чтобы заглянуть в зеркало.
Странно. Никаких следов побоев на мне не было.
И тут я вспомнил про своего робопса.
— Айбо, — хрипло позвал я. — Айбо, черт бы тебя побрал! К ноге!
Откуда-то из-за дивана послышалось шевеление, и через несколько секунд собака предстала перед моим гневным взором.
— Кто тут был? — спросил я пса. — Отвечай, с-скотина!
Айбо виновато гавкнул: то есть, знаю, но сказать никак не могу, хозяин.
— Ах, так? — рассердился я. — Ты же должен был... ик... охранять мое жилье, а ты что, с-сволочь?!
Пес принялся скулить и тыкаться в мою ногу носом, словно просил у меня прощения.
И тогда я пнул его в никелированный бок.
С такой силой, что четырехкилограммовый робот пролетел через всю комнату и, ударившись о стену, рухнул на пол, конвульсивно дергая всеми конечностями. Индикаторы в его глазах мигали то красным, то желтым.
Остатки хмеля мгновенно выветрились из моей дурной башки.
Господи, что я наделал, пьяный болван!
— Айбо, дружище, прости! — заорал я, кидаясь к псу. — Ты слышишь меня?
Он еще сумел поднять голову и издать затухающее, неестественное ворчание, похожее на скрежет сломанных шестеренок. А потом в его внутренностях что-то щелкнуло, обрываясь, и огоньки в глазах пса погасли.
Я поднял его с пола, но он уже был просто большой безжизненной железякой. И слышно было, как внутри него звенят осколки и словно лопаются туго натянутые струны.
И тогда во мне тоже что-то оборвалось.
Глава 7
С того дня я начал жизнь номер два.
Я поклялся себе быть паинькой и никогда больше не брать в рот ни капли спиртного.
Счет мой, как выяснилось, понес невосполнимые потери в результате загула, но если перейти в режим жесткой экономии, то выжить было еще можно.
Пришлось отказаться от роскошеств и излишеств в виде пользования Интернетом и даже телевизором. Пришлось экономить электричество и отправлять естественные надобности при свете свечки, а ложиться спать с наступлением темноты. Пришлось с калькулятором высчитывать, какое блюдо самое дешевое и в то же время самое полезное — оказалось, что питаться следовало исключительно морской капустой, тунцом в собственном соку и шоколадом. А по утрам есть либо овсянку, сваренную на воде, либо кукурузные хлопья, залитые бульоном, оставшимся от вчерашней варки макарон.
От нечего делать я навел почти идеальный порядок в своем мирке площадью около двадцати квадратных метров.
Лето уже было в самом разгаре, и я подумал, что прошел целый год моего затворничества. В связи с этим в голову полезли разные мысли, свидетельствующие о моей врожденной моральной нестойкости.
Например, что придется все-таки устраиваться на работу, потому что в нашем извращенном универсуме человек не может быть свободным от общества, если не хочет питаться одними консервами и овсянкой.
И я принялся искать себе очередное трудовое ярмо на шею.
Очень быстро выяснилось, что, несмотря на обилие заманчивых предложений в специализированной прессе и в Интернете, таким людям, как я, карьерный рост воспрещен, так как:
1) я не «дэвушка моложе двадцаты двух лет»;
2) у меня ноги не растут из ушей по причине, изложенной в пункте первом;
3) у меня нет высшего образования и рекомендательных писем с предыдущих мест работы (представляю, как бы мне пригодилась рекомендация от дежурной по станции метрополитена Линючевой Г.В.!);
4) у меня нет должного опыта работы по требуемой специальности, поскольку я слишком молод;
5) у меня нет возможности проходить обучение по требуемой специальности, поскольку я уже не молод.
Там, где обещали самую высокую зарплату, готовы были взять на работу хоть неискушенных подростков, хоть заскорузлых пенсионеров, хоть самого черта лысого, но о характере предстоящей трудовой деятельности предпочитали умалчивать, отделываясь лишь весьма туманными намеками. В результате выяснялось, что речь идет либо о подпольном сбыте гербалайфа, либо о так называемом «сетевом маркетинге», то бишь о коммерческой пирамиде, когда ты берешь на оптовом складе неходовой товар в виде многоцветных шариковых ручек, записных книжек, мухобоек, суперклея и прочих достижений цивилизации, причем расплачиваешься за них наличными, а потом делаешь со всем этим барахлом что хочешь: продаешь в электричках и вагонах метро, даришь знакомым на дни рождения, выбрасываешь в мусорный бак или складируешь у себя в квартире.
Наконец однажды фортуна повернулась ко мне не тем местом, которое она обычно мне показывала, и я трудоустроился так называемым «менеджером» в небольшую фирмочку по продаже компьютеров и сопутствующей им дребедени.
Зарплата была там, конечно, не мечтой алчущего легкой наживы, но генеральный директор по имени Лелик, который был старше меня примерно на восемь месяцев, обещал регулярные премии за результативность и быстрый карьерный рост.
Схема работы компании была стандартной: где-то в недоразвитой азиатской стране закупались комплектующие, из которых на скорую руку собирались готовые системные блоки, а дальше начиналось то, что именуется модным словом «маркетинг».
Для начала меня посадили в службу технической поддержки — отвечать на вопросы клиентов по телефону.
Работенка эта оказалась не пыльной, но чрезвычайно нервной. Людям с нездоровым чувством юмора и ай-кью не выше ста баллов она абсолютно противопоказана.
Например, сижу я, уже совершенно одуревший от духоты (шеф Лелик экономил на кондиционерах) и от всяких дурацких звонков, а телефон все не унимается, словно задался целью окончательно вывести меня из строя.
И слышу я в трубке:
— Знаете, молодой человек, компьютер, который я у вас купил, не реагирует на любую кнопку! Только пищит так противно — как таракан раздавленный!
— А вы перезагрузитесь, — мирно советую я.
— Это как?
Пять минут рассказываю клиенту про кнопку «Reset» и где ее искать.
— Нажал, — наконец докладывает радостный голос в трубке.
— Теперь все в порядке?
— Нет.
— Почему?
— А ничего нет. Экран не светится. И компьютер не работает.
Трачу еще десять минут на то, чтобы выяснить возможные причины неисправности.
Начинаю советовать: сделайте то, сделайте это... И тут клиент робко спрашивает:
— А кнопочку «Reset» уже можно отпустить?
В телешоу комика Бенни Хилла в этом месте прозвучал бы громовой хохот невидимых зрителей, но мне не до смеха.
Другой клиент (деловито): — У вас сканеры в продаже есть?
Я (руководствуясь святым принципом маркетинга «Прежде всего выясни, чего именно хочет клиент»): — А какие сканеры вас интересуют?
Клиент (сердито): — Такие, чтоб могли сканировать!..
Занавес.
...Неудивительно, что я стал быстро уставать. Кто бы не устал от ежедневных вопросов, чем монитор отличается от телевизора, есть ли у нас в продаже «активированные колонки», куда может запропаститься файл, пересланный «по Интернету», если он из «одного компьютера был отправлен, а в другой так и не попал» (мой ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Однажды я обнаружил себя лежащим в ванне, заполненной чуть теплой (видимо, давным-давно остывшей) водой, и на краю полки для туалетных принадлежностей светилась индикатором подключения к сети моя электробритва, и я представил себе, что было бы, если бы она рухнула в ванну, когда я был в беспамятстве, но мысль эта меня не ужаснула, а лишь наполнила досадой: лучше бы все кончилось именно так, в пьяном сне, чем мучиться от жуткой головной боли и сознания своей никчемности... И тогда я вылез из ванны, как был, голышом, дрожа от холода, и, завернувшись в полотенце, попытался заставить Айбо принести мне холодного пива, но из этого, конечно, ничего не вышло, и тогда я сам прошел на кухню и, нашарив в холодильнике очередную емкость пива (почему-то на этот раз она оказалась не бутылкой «Ярославского» или «Клинского», а банкой «Хейнекена»), жадно высосал ее, запрокинув голову, а снаружи опять было темно («Опять ночь... — сказал отец Кабани и упал лицом в объедки»)...
...А дальше было вообще нечто невообразимое. Будто бы я с кем-то разговариваю, вот только лицо собеседника и памяти не задержалось, но мне это неважно, я пытаюсь доказать, что все мы никому не нужны и что жизнь — бессмысленная штука, а по ушам бьет откуда-то взявшаяся громкая музыка, и рядом со столом пляшут какие-то пышнотелые девки, виляя бедрами... Будто я кричу кому-то во тьму, перемежаемую вспышками света: «Пива! Еще пива! Много-много пива! Для всех!»... И тут же, без всякого перехода, — ночной холод, от которого зуб не попадает на зуб, какие-то скамейки, вокруг — кусты, пахнущие свежей зеленью, и мы сидим с кем-то и продолжаем какой-то давний спор... о чем? О чем-то важном, но понять, что это такое, уже не в моих силах... А потом я будто бы валяюсь на заднем сиденье машины, и меня куда-то везут, а вокруг снова ночь, изредка разрываемая светом фар и желтым чахоточным светом уличных фонарей... Кто меня вез и куда? Это навсегда останется для меня загадкой...
Так длилось до тех пор, пока меня не угораздило очнуться в очередной раз не нескончаемой ночью, а днем. Лежал я на полу своей собственной отшельнической пещеры, уткнувшись носом в вонючий ковер, почти одетый (правда, все мое одеяние заключалось в трусах и в куртке-ветровке на голое тело), а прямо перед моим носом нагло валялся раздавленный чьей-то мощной стопой окурок.
Это непонятное явление и подвигло меня на выход из «штопора».
Хотя думать было больно и, кажется, даже нечем, но загадка непонятно откуда появившегося в квартире одинокого и некурящего молодого человека (то есть меня) окурка (беглая экспертиза показала: сигарета «Ява Золотая Легкая», докуренная до середины, причем без следов губной помады — значит, курил мужик. Или ненакрашенная женщина) заставила меня предпринять простейшие следственные действия с целью реконструкции предшествующих событий.
Первым делом я отправился в ванную, и этот путь длиной в несколько метров показался мне труднее пресловутого хождения за три моря тверского купца Афанасия Никитина. Под ногами путался какой-то мусор, а стены коридора угрожали то и дело сомкнуться и раздавить меня.
В ванной почему-то не загорался свет, и мне пришлось принимать водные процедуры на ощупь, в результате чего я чуть было не разбил стеклянную полку. Или зеркало, висевшее над ней.
Наконец, вылив мощную струю ледяной воды на голову и наглотавшись ее столько, что среда в моем желудке стала напоминать сильно разбавленный спирт, я вернулся в комнату, плюхнулся в кресло и принялся критически обозревать последствия того погрома, который накануне учинила какая-то очень буйная, разнузданная и вдрызг пьяная братия. В то, что такой бардак может быть делом рук одного-единственного человека, а тем более — меня самого, мне не верилось.
Однако дверь квартиры была исправно закрыта на замок и даже на дверную цепочку, балкон же, с учетом расположения квартиры на десятом этаже, не допускал возможности массовой эвакуации через него.
Однако наибольшее потрясение ждало меня в кухне. Дверца холодильника была распахнута настежь, и лед в морозилке трансформировался в большую лужу на полу. В раковине, судя по всему, пытались отмыть грязный автомобиль. Посуда была наполовину побита, наполовину загажена чем-то несъедобным, причем тарелки и стаканы стояли повсюду, даже на подоконнике. Плита, к счастью, была выключена, но ее покрывал толстый слой застывшего жира.
А на потолке, рядом с лампой, от стеклянного абажура которой был отколот солидный кусок, виднелись отчетливые кровавые полосы, будто тут подрались два Карлсона, и один из них мутузил другого мордой о потолок.
Я непроизвольно ощупал себя с ног до головы и не поленился доплестись до комнаты, чтобы заглянуть в зеркало.
Странно. Никаких следов побоев на мне не было.
И тут я вспомнил про своего робопса.
— Айбо, — хрипло позвал я. — Айбо, черт бы тебя побрал! К ноге!
Откуда-то из-за дивана послышалось шевеление, и через несколько секунд собака предстала перед моим гневным взором.
— Кто тут был? — спросил я пса. — Отвечай, с-скотина!
Айбо виновато гавкнул: то есть, знаю, но сказать никак не могу, хозяин.
— Ах, так? — рассердился я. — Ты же должен был... ик... охранять мое жилье, а ты что, с-сволочь?!
Пес принялся скулить и тыкаться в мою ногу носом, словно просил у меня прощения.
И тогда я пнул его в никелированный бок.
С такой силой, что четырехкилограммовый робот пролетел через всю комнату и, ударившись о стену, рухнул на пол, конвульсивно дергая всеми конечностями. Индикаторы в его глазах мигали то красным, то желтым.
Остатки хмеля мгновенно выветрились из моей дурной башки.
Господи, что я наделал, пьяный болван!
— Айбо, дружище, прости! — заорал я, кидаясь к псу. — Ты слышишь меня?
Он еще сумел поднять голову и издать затухающее, неестественное ворчание, похожее на скрежет сломанных шестеренок. А потом в его внутренностях что-то щелкнуло, обрываясь, и огоньки в глазах пса погасли.
Я поднял его с пола, но он уже был просто большой безжизненной железякой. И слышно было, как внутри него звенят осколки и словно лопаются туго натянутые струны.
И тогда во мне тоже что-то оборвалось.
Глава 7
С того дня я начал жизнь номер два.
Я поклялся себе быть паинькой и никогда больше не брать в рот ни капли спиртного.
Счет мой, как выяснилось, понес невосполнимые потери в результате загула, но если перейти в режим жесткой экономии, то выжить было еще можно.
Пришлось отказаться от роскошеств и излишеств в виде пользования Интернетом и даже телевизором. Пришлось экономить электричество и отправлять естественные надобности при свете свечки, а ложиться спать с наступлением темноты. Пришлось с калькулятором высчитывать, какое блюдо самое дешевое и в то же время самое полезное — оказалось, что питаться следовало исключительно морской капустой, тунцом в собственном соку и шоколадом. А по утрам есть либо овсянку, сваренную на воде, либо кукурузные хлопья, залитые бульоном, оставшимся от вчерашней варки макарон.
От нечего делать я навел почти идеальный порядок в своем мирке площадью около двадцати квадратных метров.
Лето уже было в самом разгаре, и я подумал, что прошел целый год моего затворничества. В связи с этим в голову полезли разные мысли, свидетельствующие о моей врожденной моральной нестойкости.
Например, что придется все-таки устраиваться на работу, потому что в нашем извращенном универсуме человек не может быть свободным от общества, если не хочет питаться одними консервами и овсянкой.
И я принялся искать себе очередное трудовое ярмо на шею.
Очень быстро выяснилось, что, несмотря на обилие заманчивых предложений в специализированной прессе и в Интернете, таким людям, как я, карьерный рост воспрещен, так как:
1) я не «дэвушка моложе двадцаты двух лет»;
2) у меня ноги не растут из ушей по причине, изложенной в пункте первом;
3) у меня нет высшего образования и рекомендательных писем с предыдущих мест работы (представляю, как бы мне пригодилась рекомендация от дежурной по станции метрополитена Линючевой Г.В.!);
4) у меня нет должного опыта работы по требуемой специальности, поскольку я слишком молод;
5) у меня нет возможности проходить обучение по требуемой специальности, поскольку я уже не молод.
Там, где обещали самую высокую зарплату, готовы были взять на работу хоть неискушенных подростков, хоть заскорузлых пенсионеров, хоть самого черта лысого, но о характере предстоящей трудовой деятельности предпочитали умалчивать, отделываясь лишь весьма туманными намеками. В результате выяснялось, что речь идет либо о подпольном сбыте гербалайфа, либо о так называемом «сетевом маркетинге», то бишь о коммерческой пирамиде, когда ты берешь на оптовом складе неходовой товар в виде многоцветных шариковых ручек, записных книжек, мухобоек, суперклея и прочих достижений цивилизации, причем расплачиваешься за них наличными, а потом делаешь со всем этим барахлом что хочешь: продаешь в электричках и вагонах метро, даришь знакомым на дни рождения, выбрасываешь в мусорный бак или складируешь у себя в квартире.
Наконец однажды фортуна повернулась ко мне не тем местом, которое она обычно мне показывала, и я трудоустроился так называемым «менеджером» в небольшую фирмочку по продаже компьютеров и сопутствующей им дребедени.
Зарплата была там, конечно, не мечтой алчущего легкой наживы, но генеральный директор по имени Лелик, который был старше меня примерно на восемь месяцев, обещал регулярные премии за результативность и быстрый карьерный рост.
Схема работы компании была стандартной: где-то в недоразвитой азиатской стране закупались комплектующие, из которых на скорую руку собирались готовые системные блоки, а дальше начиналось то, что именуется модным словом «маркетинг».
Для начала меня посадили в службу технической поддержки — отвечать на вопросы клиентов по телефону.
Работенка эта оказалась не пыльной, но чрезвычайно нервной. Людям с нездоровым чувством юмора и ай-кью не выше ста баллов она абсолютно противопоказана.
Например, сижу я, уже совершенно одуревший от духоты (шеф Лелик экономил на кондиционерах) и от всяких дурацких звонков, а телефон все не унимается, словно задался целью окончательно вывести меня из строя.
И слышу я в трубке:
— Знаете, молодой человек, компьютер, который я у вас купил, не реагирует на любую кнопку! Только пищит так противно — как таракан раздавленный!
— А вы перезагрузитесь, — мирно советую я.
— Это как?
Пять минут рассказываю клиенту про кнопку «Reset» и где ее искать.
— Нажал, — наконец докладывает радостный голос в трубке.
— Теперь все в порядке?
— Нет.
— Почему?
— А ничего нет. Экран не светится. И компьютер не работает.
Трачу еще десять минут на то, чтобы выяснить возможные причины неисправности.
Начинаю советовать: сделайте то, сделайте это... И тут клиент робко спрашивает:
— А кнопочку «Reset» уже можно отпустить?
В телешоу комика Бенни Хилла в этом месте прозвучал бы громовой хохот невидимых зрителей, но мне не до смеха.
Другой клиент (деловито): — У вас сканеры в продаже есть?
Я (руководствуясь святым принципом маркетинга «Прежде всего выясни, чего именно хочет клиент»): — А какие сканеры вас интересуют?
Клиент (сердито): — Такие, чтоб могли сканировать!..
Занавес.
...Неудивительно, что я стал быстро уставать. Кто бы не устал от ежедневных вопросов, чем монитор отличается от телевизора, есть ли у нас в продаже «активированные колонки», куда может запропаститься файл, пересланный «по Интернету», если он из «одного компьютера был отправлен, а в другой так и не попал» (мой ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73