.. сделать себя и Вездесущим, и Всеведущим, и Всемогущим — то есть полноценным богом, если так можно выразиться. Так почему же ты не сделал этого?»
И я сказал ему: «Антон тоже надеялся на это. Он знал, что нас ждет засада в Лаборатории и что ему с Ярославом суждено погибнуть в этой игре в богов. Но он не сказал мне ни слова об этом. По одной простой причине. Он был готов пойти на любую жертву, лишь бы я остался тем, кем мне было суждено родиться. Возможно даже, что его россказни про Троицу были выдумкой чистой воды. Бог должен быть один, и Антон знал это. Однако главная роль в той триаде качеств, которой должен обладать всевышний, отводится все-таки всемогуществу. Без меня Всеведущий и Вездесущий были обречены на роль обычных экстрасенсов. И только я мог менять этот мир. Ради этого Антон решил пожертвовать собой, хотя и знал, что я могу не оправдать его надежд. Однако он был таким же человеком, как мы с тобой, а человек всегда надеется, что все будет так, как он хочет...»
«Значит, ты гарантируешь, что никогда и ни при каких обстоятельствах не пожелаешь убить кого-то, чтобы реализовать свой дар?» — спросил Виталий.
Я только усмехнулся. В тот момент у меня уже не оставалось ни сил, ни желания, чтобы как-то иначе отреагировать на этот нелепый вопрос.
Однако Профилактика, видимо, все-таки решила обезопаситься от сюрпризов с моей стороны. Без всякого суда и следствия меня упрятали в специально учрежденную для меня одного тюрьму. Все было тщательно продумано, чтобы, с одной стороны, не доставлять мне слишком больших неудобств, а с другой — чтобы я, паче чаяния, не мог воспользоваться своими способностями.
Все контакты со мной осуществлялись только через монитор, прикрепленный к потолку так, чтобы я не мог его достать. Он же служил телевизором, призванным скрасить мне унылое существование взаперти. Еду мне передавали через специальное окошечко в двери.
Все слишком гуманно — и в то же время бесчеловечно.
Лучше бы они казнили меня сразу, чем законсервировать в этой бетонной банке.
Потом я догадался, почему они пошли на это.
Они держали меня в запасе, как искусные картежники прячут козырь в рукаве. Может быть, я им никогда не понадоблюсь, но если такая необходимость возникнет, у них будет шанс обратиться ко мне за помощью.
Только что же это за случай должен подвернуться, чтобы они вспомнили обо мне?
Первое время они активно общались со мной — в основном, через Виталия, поскольку из всей Профилактики он был единственный, с кем мне было легко разговаривать. Будучи до мозга костей ученым, Гаршин, естественно, интересовался принципом действия и свойствами моего всемогущества. Как будто это был какой-то инопланетный артефакт. Наверное, если бы начальство позволило, он влез бы ко мне в камеру со всевозможными приборами и принялся бы просвечивать меня рентгеном, фотографировать мои внутренности и, возможно, пробовать на зуб. Хотя вполне возможно, он делал это, только с помощью всяких дистанционных средств.
Я особо не скрывал от него ничего. Собственно, мне нечего было сообщить ему по существу — я ведь и сам не знал, как и каким образом это происходит. Единственное, что я мог, — это выложить ему без утайки всю историю своей жизни. Наверняка он писал ее на несколько магнитофонов сразу, а потом все факты, изложенные мной, проверялись. Не знаю, дало ли это хоть что-то Профилактике...
Потом визиты Виталия постепенно прекратились, и я остался один на один со своими тюремщиками. Точнее — с самим собой, потому что стражи мои со мной не разговаривали — наверное, у них были строгие инструкции на этот счет. И с надоевшим телевизором. Окно в мир, так сказать. Несколько раз я пытался разбить его, швыряя в него всевозможные тяжелые предметы, но вскоре убедился, что экран закрыт очень прочным стеклом. Возможно даже — пуленепробиваемым.
И вот теперь я лежал, пялясь в темноту, и вяло размышлял о том, что мир действительно устроен в виде спирали. Потому что я вернулся к тому, что со мной уже было однажды: одиночество и полное нежелание что-либо делать.
Устроить, что ли, бунт для разнообразия?
А зачем? Чего я буду требовать от своих надзирателей? Смерти? Свободы? Возможности общаться с людьми? Или как можно больше развлечений?
Только ведь по-настоящему мне уже не нужно ничего из этого набора.
Даже если бы меня отпустили на волю, я все равно не сумел бы жить так, как жил до этого.
Словно то, что сидит во мне, тяжким грузом давит на меня, не давая возможности ни мечтать, ни дышать, ни радоваться жизни.
Ладно. Проживем еще один пустой день своей жалкой, ничтожной жизни. Если сейчас за стенами день, конечно.
Я не глядя нашарил на тумбочке пульт телевизора, на ощупь нажал кнопку включения.
Экран налился призрачным сиянием, и одновременно забурчал из скрытых динамиков голос диктора. И тут же бдительная охрана включила верхний свет — режим «объект бодрствует».
Ага, в стране сейчас все-таки утро, судя по тому, что идет одноименная информационно-развлекательная программа.
Напомаженная приторная ведущая беседует с каким-то хмырем в свитере о разведении комнатных цветов.
Долой!
Запустим-ка мы лучше автоматический перебор каналов.
М-да... По пяти каналам — крутые парни на крутых тачках гоняются друг за другом, не переставая стрелять, словно у них палец свело судорогой на спусковом крючке. По четырем другим — сериалы, герои которых никак не могут разобраться с двумя вопросами: кто кого любит и в каких родственных отношениях между собой они находятся. По «Культуре» волосатик во фраке сосредоточенно перепиливает скрипку смычком, в творческом экстазе закатив глаза; в промежутках публика взволнованно обмахивается веерами и кричит: «Гениально, Миша, безумно гениально!» А вот — ток-шоу. Участники говорят исключительно о вечном — то есть о любви. На этот раз — однополой. А тут — реклама... реклама... реклама...
О, наконец-то нечто оригинальное. То бишь новости.
Предстоящие выборы президента... Визиты, встречи, конференции... Забастовки... Теракт в Мадриде... Землетрясение и цунами в районе Папуа и Новой Гвинеи... Канадским заключенным стали выдавать презервативы с ароматом фруктов... 937 немцев установили рекорд для книги Гиннесса по массовому пению йодлем... Мосту Ампера на Суматре, который, между прочим, — памятник архитектуры, угрожает обрушение из-за того, что местные жители взяли привычку справлять малую нужду на одну из опор моста, и их моча разъедает камень...
Вот он, твой мир. Он живет, благополучно сходя с ума, и ему наплевать, что он целиком и полностью зависит от какого-то там Алика Ардалина. Ему вообще на все наплевать. Вот кто достоин звания абсолютного пофигиста!..
А вот интересно, что все-таки было бы, если бы человечество узнало, что Бог существует — хотя бы в виде Всемогущего? Стало бы оно лучше или хуже, если бы за каждым из них, ни на секунду не отвлекаясь, следил мой пристальный взгляд, от которого нельзя ничего скрыть? Или ничуть не изменилось бы после кратковременного потрясения?
Взять вот и объявить бы так, чтобы это дошло до каждого человека на Земле: «Вот он я, люди. Я — существую!» И в доказательство — парочку чудес позаковыристее. И что тогда? Все до единого сразу станут высоконравственными и устремятся к вершинам прогресса? Перестанут убивать, мучить, угнетать, ненавидеть друг друга? И все это только потому, что над ними будет некто, кто не даст им творить зло и оградит их от всех бед и несчастий?
Ха-ха. Наивная, прекраснодушная утопия — вот что это такое.
На самом деле вначале на Земле воцарился бы хаос. Перевороты в развивающихся и безвластие в развитых странах. Возможно, массовые антицерковные выступления, погром церквей и разрушение Ватикана. Очень вероятно — волна самоубийств по всему миру (в основном, это будут религиозные фанатики, которые придут к мысли, что в Бога отныне верить не имеет смысла: «Верить можно только в то, чего нет, а иначе это и не вера вовсе, а все равно что поклонение эстрадным певцам или кинозвездам; а разве можно жить без веры?»).
Кто-то, наоборот, ударится в слепое поклонение мне и будет готов превратиться в моего верного и бездумного раба.
Третьи же попытаются жить так, словно в мире ничего не произошло. «Если ты не вознаграждаешь за добро и не караешь за зло, — скажут они мне, — то это все равно, что тебя нет. Или ты обманываешь нас и на самом деле бессилен, так что от тебя ничего не зависит?»
Четвертые — в основном те, кто страдает от одиночества — увидят во мне этакую большую жилетку, в которую всегда можно поплакаться.
Найдутся и «самые деловые», которые будут стремиться использовать меня как личного советника по всем вопросам. Чтобы выведать тайны конкурентов и заглянуть в будущее. Чтобы узнать, какие акции подскочат в цене, а какие «обвалятся», во что лучше вложить деньги и как увильнуть от уплаты налогов...
А самые упрямые — наверняка из числа ученых мужей — откажутся поверить в очевидное и будут твердить, что речь идет о «чудовищном обмане народов», о «психотропной обработке населения», о «массовом гипнозе», на худой конец — о «кознях инопланетных пришельцев».
Но когда-нибудь это пройдет, мир постепенно «устаканится», и человечество свыкнется со мной как с неким дополнительным элементом окружающей среды, как будто я — просто очередное природное явление, нечто вроде второй луны на небе.
Что ж, это будет вполне закономерно.
Даже слепой от рождения, у которого вдруг открылось зрение, после первоначального шока привыкает к тому, что мир можно не только осязать и слышать, но еще и видеть.
А мне придется выбирать: или стать этакой всепланетной нянькой, готовой в любой момент прийти на помощь непослушным, беспомощным, сопливым малышам, или же оставаться глухим к мольбам людей о помощи, о заступничестве и о наведении порядка в мире.
И если в первом случае человечество перестанет быть цивилизацией, то во втором случае я стану никому не нужен, и однажды наступит такой день, когда ни один человек в мире не захочет обратиться ко мне.
И что тогда мне останется?
Правильно, сидеть сиднем где-нибудь на облачке (или на вершине Джомолунгмы, или на шпиле самой высокой телевизионной башни — это уж как мне заблагорассудится) и созерцать мирскую суету, как будто это еще один телевизионный канал, одновременно транслирующий миллионы, миллиарды фильмов с разным сюжетом.
Хм. Бог в роли зрителя — это круто!..
В бронированной двери громыхнуло, откидываясь, раздаточное окно. Ага, принесли завтрак. Как всегда — на подносике, все аккуратно — так, что любой ресторан позавидует. Не деликатесы, правда, но зато все высококалорийное и оч-чень полезное. «Кушать подано, Альмакор Павлович, садитесь жрать».
Может, объявить голодовку, чтобы постепенно уморить себя голодом?
Так ведь — не дадут, сволочи. Зафиксируют ремнями на койке и станут подкармливать из капельницы в вену. Или желудочный зонд применят. С них станется. Не хотят, чтобы я дал дуба по собственной воле. Вон, даже посуду мне подсовывают исключительно из стали и никаких колюще-режущих предметов — боже упаси! Ложкой, Альмакор Павлович, ложкой... Как в солдатской столовой.
Тяжко вздохнув, я забрал поднос с откидного окошка, дотащил его до тумбочки и без всякого аппетита расправился с одним из бутербродов. Потом поковырял ложкой омлет с зеленью, через силу проглотил полчашки кофе. Жаль, что сигареты мне не положены — заботятся о моем драгоценном здоровье. Хотя за время, которое я провел здесь, абстинентный синдром табакокурения все меньше дает о себе знать, но иногда хочется хоть чем-то отвлечься.
Можно было и не относить поднос к двери, но я знал, что на моих надзирателей это впечатления не произведет (однажды за несколько дней я накопил таким образом в камере целую груду подносов с грязной посудой и остатками еды, но меня никто не упрекнул в невоспитанности — просто-напросто, проснувшись в очередной раз, я обнаружил, что подносы забрали, пока я спал).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
И я сказал ему: «Антон тоже надеялся на это. Он знал, что нас ждет засада в Лаборатории и что ему с Ярославом суждено погибнуть в этой игре в богов. Но он не сказал мне ни слова об этом. По одной простой причине. Он был готов пойти на любую жертву, лишь бы я остался тем, кем мне было суждено родиться. Возможно даже, что его россказни про Троицу были выдумкой чистой воды. Бог должен быть один, и Антон знал это. Однако главная роль в той триаде качеств, которой должен обладать всевышний, отводится все-таки всемогуществу. Без меня Всеведущий и Вездесущий были обречены на роль обычных экстрасенсов. И только я мог менять этот мир. Ради этого Антон решил пожертвовать собой, хотя и знал, что я могу не оправдать его надежд. Однако он был таким же человеком, как мы с тобой, а человек всегда надеется, что все будет так, как он хочет...»
«Значит, ты гарантируешь, что никогда и ни при каких обстоятельствах не пожелаешь убить кого-то, чтобы реализовать свой дар?» — спросил Виталий.
Я только усмехнулся. В тот момент у меня уже не оставалось ни сил, ни желания, чтобы как-то иначе отреагировать на этот нелепый вопрос.
Однако Профилактика, видимо, все-таки решила обезопаситься от сюрпризов с моей стороны. Без всякого суда и следствия меня упрятали в специально учрежденную для меня одного тюрьму. Все было тщательно продумано, чтобы, с одной стороны, не доставлять мне слишком больших неудобств, а с другой — чтобы я, паче чаяния, не мог воспользоваться своими способностями.
Все контакты со мной осуществлялись только через монитор, прикрепленный к потолку так, чтобы я не мог его достать. Он же служил телевизором, призванным скрасить мне унылое существование взаперти. Еду мне передавали через специальное окошечко в двери.
Все слишком гуманно — и в то же время бесчеловечно.
Лучше бы они казнили меня сразу, чем законсервировать в этой бетонной банке.
Потом я догадался, почему они пошли на это.
Они держали меня в запасе, как искусные картежники прячут козырь в рукаве. Может быть, я им никогда не понадоблюсь, но если такая необходимость возникнет, у них будет шанс обратиться ко мне за помощью.
Только что же это за случай должен подвернуться, чтобы они вспомнили обо мне?
Первое время они активно общались со мной — в основном, через Виталия, поскольку из всей Профилактики он был единственный, с кем мне было легко разговаривать. Будучи до мозга костей ученым, Гаршин, естественно, интересовался принципом действия и свойствами моего всемогущества. Как будто это был какой-то инопланетный артефакт. Наверное, если бы начальство позволило, он влез бы ко мне в камеру со всевозможными приборами и принялся бы просвечивать меня рентгеном, фотографировать мои внутренности и, возможно, пробовать на зуб. Хотя вполне возможно, он делал это, только с помощью всяких дистанционных средств.
Я особо не скрывал от него ничего. Собственно, мне нечего было сообщить ему по существу — я ведь и сам не знал, как и каким образом это происходит. Единственное, что я мог, — это выложить ему без утайки всю историю своей жизни. Наверняка он писал ее на несколько магнитофонов сразу, а потом все факты, изложенные мной, проверялись. Не знаю, дало ли это хоть что-то Профилактике...
Потом визиты Виталия постепенно прекратились, и я остался один на один со своими тюремщиками. Точнее — с самим собой, потому что стражи мои со мной не разговаривали — наверное, у них были строгие инструкции на этот счет. И с надоевшим телевизором. Окно в мир, так сказать. Несколько раз я пытался разбить его, швыряя в него всевозможные тяжелые предметы, но вскоре убедился, что экран закрыт очень прочным стеклом. Возможно даже — пуленепробиваемым.
И вот теперь я лежал, пялясь в темноту, и вяло размышлял о том, что мир действительно устроен в виде спирали. Потому что я вернулся к тому, что со мной уже было однажды: одиночество и полное нежелание что-либо делать.
Устроить, что ли, бунт для разнообразия?
А зачем? Чего я буду требовать от своих надзирателей? Смерти? Свободы? Возможности общаться с людьми? Или как можно больше развлечений?
Только ведь по-настоящему мне уже не нужно ничего из этого набора.
Даже если бы меня отпустили на волю, я все равно не сумел бы жить так, как жил до этого.
Словно то, что сидит во мне, тяжким грузом давит на меня, не давая возможности ни мечтать, ни дышать, ни радоваться жизни.
Ладно. Проживем еще один пустой день своей жалкой, ничтожной жизни. Если сейчас за стенами день, конечно.
Я не глядя нашарил на тумбочке пульт телевизора, на ощупь нажал кнопку включения.
Экран налился призрачным сиянием, и одновременно забурчал из скрытых динамиков голос диктора. И тут же бдительная охрана включила верхний свет — режим «объект бодрствует».
Ага, в стране сейчас все-таки утро, судя по тому, что идет одноименная информационно-развлекательная программа.
Напомаженная приторная ведущая беседует с каким-то хмырем в свитере о разведении комнатных цветов.
Долой!
Запустим-ка мы лучше автоматический перебор каналов.
М-да... По пяти каналам — крутые парни на крутых тачках гоняются друг за другом, не переставая стрелять, словно у них палец свело судорогой на спусковом крючке. По четырем другим — сериалы, герои которых никак не могут разобраться с двумя вопросами: кто кого любит и в каких родственных отношениях между собой они находятся. По «Культуре» волосатик во фраке сосредоточенно перепиливает скрипку смычком, в творческом экстазе закатив глаза; в промежутках публика взволнованно обмахивается веерами и кричит: «Гениально, Миша, безумно гениально!» А вот — ток-шоу. Участники говорят исключительно о вечном — то есть о любви. На этот раз — однополой. А тут — реклама... реклама... реклама...
О, наконец-то нечто оригинальное. То бишь новости.
Предстоящие выборы президента... Визиты, встречи, конференции... Забастовки... Теракт в Мадриде... Землетрясение и цунами в районе Папуа и Новой Гвинеи... Канадским заключенным стали выдавать презервативы с ароматом фруктов... 937 немцев установили рекорд для книги Гиннесса по массовому пению йодлем... Мосту Ампера на Суматре, который, между прочим, — памятник архитектуры, угрожает обрушение из-за того, что местные жители взяли привычку справлять малую нужду на одну из опор моста, и их моча разъедает камень...
Вот он, твой мир. Он живет, благополучно сходя с ума, и ему наплевать, что он целиком и полностью зависит от какого-то там Алика Ардалина. Ему вообще на все наплевать. Вот кто достоин звания абсолютного пофигиста!..
А вот интересно, что все-таки было бы, если бы человечество узнало, что Бог существует — хотя бы в виде Всемогущего? Стало бы оно лучше или хуже, если бы за каждым из них, ни на секунду не отвлекаясь, следил мой пристальный взгляд, от которого нельзя ничего скрыть? Или ничуть не изменилось бы после кратковременного потрясения?
Взять вот и объявить бы так, чтобы это дошло до каждого человека на Земле: «Вот он я, люди. Я — существую!» И в доказательство — парочку чудес позаковыристее. И что тогда? Все до единого сразу станут высоконравственными и устремятся к вершинам прогресса? Перестанут убивать, мучить, угнетать, ненавидеть друг друга? И все это только потому, что над ними будет некто, кто не даст им творить зло и оградит их от всех бед и несчастий?
Ха-ха. Наивная, прекраснодушная утопия — вот что это такое.
На самом деле вначале на Земле воцарился бы хаос. Перевороты в развивающихся и безвластие в развитых странах. Возможно, массовые антицерковные выступления, погром церквей и разрушение Ватикана. Очень вероятно — волна самоубийств по всему миру (в основном, это будут религиозные фанатики, которые придут к мысли, что в Бога отныне верить не имеет смысла: «Верить можно только в то, чего нет, а иначе это и не вера вовсе, а все равно что поклонение эстрадным певцам или кинозвездам; а разве можно жить без веры?»).
Кто-то, наоборот, ударится в слепое поклонение мне и будет готов превратиться в моего верного и бездумного раба.
Третьи же попытаются жить так, словно в мире ничего не произошло. «Если ты не вознаграждаешь за добро и не караешь за зло, — скажут они мне, — то это все равно, что тебя нет. Или ты обманываешь нас и на самом деле бессилен, так что от тебя ничего не зависит?»
Четвертые — в основном те, кто страдает от одиночества — увидят во мне этакую большую жилетку, в которую всегда можно поплакаться.
Найдутся и «самые деловые», которые будут стремиться использовать меня как личного советника по всем вопросам. Чтобы выведать тайны конкурентов и заглянуть в будущее. Чтобы узнать, какие акции подскочат в цене, а какие «обвалятся», во что лучше вложить деньги и как увильнуть от уплаты налогов...
А самые упрямые — наверняка из числа ученых мужей — откажутся поверить в очевидное и будут твердить, что речь идет о «чудовищном обмане народов», о «психотропной обработке населения», о «массовом гипнозе», на худой конец — о «кознях инопланетных пришельцев».
Но когда-нибудь это пройдет, мир постепенно «устаканится», и человечество свыкнется со мной как с неким дополнительным элементом окружающей среды, как будто я — просто очередное природное явление, нечто вроде второй луны на небе.
Что ж, это будет вполне закономерно.
Даже слепой от рождения, у которого вдруг открылось зрение, после первоначального шока привыкает к тому, что мир можно не только осязать и слышать, но еще и видеть.
А мне придется выбирать: или стать этакой всепланетной нянькой, готовой в любой момент прийти на помощь непослушным, беспомощным, сопливым малышам, или же оставаться глухим к мольбам людей о помощи, о заступничестве и о наведении порядка в мире.
И если в первом случае человечество перестанет быть цивилизацией, то во втором случае я стану никому не нужен, и однажды наступит такой день, когда ни один человек в мире не захочет обратиться ко мне.
И что тогда мне останется?
Правильно, сидеть сиднем где-нибудь на облачке (или на вершине Джомолунгмы, или на шпиле самой высокой телевизионной башни — это уж как мне заблагорассудится) и созерцать мирскую суету, как будто это еще один телевизионный канал, одновременно транслирующий миллионы, миллиарды фильмов с разным сюжетом.
Хм. Бог в роли зрителя — это круто!..
В бронированной двери громыхнуло, откидываясь, раздаточное окно. Ага, принесли завтрак. Как всегда — на подносике, все аккуратно — так, что любой ресторан позавидует. Не деликатесы, правда, но зато все высококалорийное и оч-чень полезное. «Кушать подано, Альмакор Павлович, садитесь жрать».
Может, объявить голодовку, чтобы постепенно уморить себя голодом?
Так ведь — не дадут, сволочи. Зафиксируют ремнями на койке и станут подкармливать из капельницы в вену. Или желудочный зонд применят. С них станется. Не хотят, чтобы я дал дуба по собственной воле. Вон, даже посуду мне подсовывают исключительно из стали и никаких колюще-режущих предметов — боже упаси! Ложкой, Альмакор Павлович, ложкой... Как в солдатской столовой.
Тяжко вздохнув, я забрал поднос с откидного окошка, дотащил его до тумбочки и без всякого аппетита расправился с одним из бутербродов. Потом поковырял ложкой омлет с зеленью, через силу проглотил полчашки кофе. Жаль, что сигареты мне не положены — заботятся о моем драгоценном здоровье. Хотя за время, которое я провел здесь, абстинентный синдром табакокурения все меньше дает о себе знать, но иногда хочется хоть чем-то отвлечься.
Можно было и не относить поднос к двери, но я знал, что на моих надзирателей это впечатления не произведет (однажды за несколько дней я накопил таким образом в камере целую груду подносов с грязной посудой и остатками еды, но меня никто не упрекнул в невоспитанности — просто-напросто, проснувшись в очередной раз, я обнаружил, что подносы забрали, пока я спал).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73