В любом случае право выбора... э-э... средств будет принадлежать тебе. Сейчас же необходимо решить вопрос в принципе.
Внутри меня образовалась странная пустота.
— Тебе нужен мой ответ прямо сейчас?
Виталий долго смотрел на меня, и я разгадал его невысказанную мысль: «А разве тут есть над чем думать?»

Эпилог
— Кто там? — спрашивает женский голос.
— Простите, но вы меня не знаете.
В принципе, на ее месте я бы не открывал дверь. Слишком часто в последнее время пишут в газетах и говорят по телевизору про маньяка-убийцу, который возникает то там, то тут, как исчадие ада, убивает всех на своем пути — и опять исчезает, чтобы появиться совсем в другом месте и продолжать убивать людей. Никто не ведает, откуда он взялся и зачем расправляется с невинными, беззащитными жертвами. Об этом не принято задумываться — маньяк ведь, что с него взять!.. Гораздо больше общественность интересует другой вопрос: почему бездействуют компетентные органы, которым положено обеспечивать безопасность граждан? Почему безжалостный убийца разгуливает на свободе и творит свое черное дело чуть ли не при свидетелях, а те, кто пытается задержать его, сами оказываются в отделении Профилактики и получают по шапке за самоуправство?
Вот почему с ее стороны было бы безумством открывать дверь незнакомому мужчине, хоть сейчас и не ночь на дворе.
Но она мне все-таки открывает и оказывается именно такой, какой я ее себе представлял — доверчивые карие глаза, застенчивые манеры, смешной пучок волос на затылке.
— Вам кого?
Из глубины дома тянет вкусными запахами. Где-то смеется ребенок и слышен еще один женский голос. Значит, дома они втроем — бабушка, дочь и внучка. Образцово-показательная семья. Может быть, на этот раз у меня все получится? Кажется, у нее есть еще один сын. Мальчик двенадцати лет. Наверное, с друзьями гуляет. Или загорает на пляже — тут ведь рукой подать до ласкового синего моря, которое почему-то именуется Черным. Что ж, значит, пацану повезло, в отличие от своих родных. А для меня это лишний укол в душу: как теперь он будет жить дальше, круглым сиротой? И так уже ему пришлось вдоволь хлебнуть горькой доли безотцовщины...
— Да я просто так, — говорю я. — Шел мимо, да вот что-то сердце прихватило... А таблетки забыл в гостинице. Может, у вас найдется что-нибудь из лекарств?
Для убедительности прижимаю руку к той стороне, где у всех людей должно находиться сердце.
У всех — но не у меня.
У меня-то его давно нет.
Иначе как объяснить то, что я уже потерял счет своим жертвам, а спасти человечество никак не получается?
Когда неудача постигла меня в первый, во второй, в третий раз, я считал, что все дело — в обстоятельствах. Что надо просто найти «правильную» жертву, и тогда чудо произойдет.
Но теперь, когда на моей совести — десятки бесполезно загубленных жизней, можно сделать вывод: дело не в том, что я выбираю не тех, кого надо. И, конечно же, не в том, что я утратил чудесный дар.
Просто я стал другим — не тем, каким был раньше.
А значит, бессмысленно продолжать бойню.
Я уже дал себе зарок: сегодня — или никогда больше.
— Конечно, конечно, — говорит женщина, устремляясь в одну из комнат. — Сейчас посмотрю... Валокордин вам подойдет?
Она так и не узнала меня. Немудрено: во-первых, прошло столько лет с тех пор, как мы с ней виделись в последний раз, а во-вторых, визажисты и медики Профилактики ежедневно меняют мой облик так, что я сам не могу узнать себя в зеркале.
— Подойдет, — говорю я, проходя вслед за ней и на ходу доставая пистолет. — Спасибо за заботу, Люда.
Она на мгновение замирает.
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Ты не узнаешь меня? — говорю я, пряча пистолет за спиной.
Она резко поворачивается ко мне, и в глазах ее мелькает узнавание.
— Альмакор? — говорит она. — Откуда ты здесь взялся? Зачем?..
— Я так давно тебя ищу, — искренне признаюсь я. — И я все еще люблю тебя так же сильно, как когда-то. А ты? Ты ждала меня?
Вранье. На самом деле ее образ успел давным-давно выветриться из моей души. Единственное, чего я хочу добиться с помощью этой лжи, — чтобы она всколыхнула во мне хотя бы намек на прежние чувства.
Но лицо ее внезапно застывает, как маска. И она отводит глаза в сторону, вместо того чтобы кинуться мне на грудь.
— Да, — еле слышно говорит она. — Ждала. Но это было так давно, Алик... Ты прости, но прошлое уже не вернуть.
Я понимающе киваю.
Потом достаю из-за спины руку с пистолетом, одновременно взводя курок.
Я уже знаю, что из моей попытки хоть как-то пробить корку, запекшуюся на моей душе, опять ничего не выйдет.
Она не пугается. Она смотрит на меня, чуть склонив голову к плечу, и в глазах ее разрастается жалость.
— Бедный ты мой, — с душераздирающим сочувствием говорит она. — Так, значит, это про тебя сообщают по телевидению... Прости меня, это из-за меня ты стал таким.
— При чем здесь ты? — хрипло говорю я, и ствол впервые за последнее время дрожит в моей руке.
— Психиатры утверждают, что серийными убийцами становятся только те, кому не хватило в детстве любви. Ты рос без родителей, и любить тебя могла только я. Но я не сумела этого сделать. Прости, Алик.
Черт, зря она говорит мне это. Потому что вместо жалости к ней я испытываю только горечь и обиду.
— Молчи! — приказываю я. — Не надо ничего больше говорить, понятно?
Она поспешно кивает, а потом просит:
— Обещай только, что когда ты выстрелишь, то сразу уйдешь отсюда и больше никого в моем доме не тронешь. Обещаешь?
— Нет, — качаю головой я. — Мне придется идти до конца, Люда. У меня нет другого выхода.
Она делает движение, явно собираясь встать передо мной на колени.
Но я опережаю ее, и пуля разносит ее голову на множество отвратительных кровавых осколков.
Пистолет оборудован надежным глушителем, и за стеной должно быть не слышно выстрела. Ребенок по-прежнему заливисто смеется, и все так же ласково говорит что-то голос пожилой женщины. Той самой, которая когда-то кормила меня, когда я приходил к ним в гости.
Опускаю руку с пистолетом, не отрывая взгляда от распростертого на полу тела.
Несколько раз проборматываю ту заветную формулу, которую разработали специально для меня эксперты Профилактики.
Смотрю в окно, словно пытаясь понять по солнечному свету, изменилось ли что-нибудь в раскаленных недрах взбесившегося светила.
Потом достаю из кармана сотовый и звоню Гаршину.
* * *
Сегодня Альке не везло. Он старался нырнуть как можно глубже, но ни одной приличной рыбины так и не встретил. Опять мама поднимет меня на смех, подумал он, выныривая в очередной раз и отплевываясь от соленой воды, попавшей в загубник маски.
Проклятое солнце, с каждым днем печет все сильнее и сильнее! Наверное, из-за него вся рыба ушла с нагревшегося до температуры горячего чая мелководья в прохладные морские глубины.
Ничего не поделаешь, придется возвращаться домой с пустыми руками. Тем более что есть хочется так, что живот сводит судорогой. Утром-то времени и желания хватило только на стакан «пустого», как говорит мама, чая, а сейчас уже, судя по тому, что солнце торчит почти в середине белесого, словно выцветшего неба, часов двенадцать, не меньше.
А надо еще тащиться по жаре — сначала все время в гору по узкой тропинке, между серых голых скал, на которых любят нежиться на солнце змеи, потом — через поле с низкорослой, выжженной на солнцепеке травой, которая больно колет голые ноги, а потом — пройти почти две улицы поселка, который словно вымер в это время дня и ничего интересного для двенадцатилетнего мальчишки не представляет. Приятели все куда-то разъехались в этом году — почему-то в последнее время стало модно уезжать на каникулы от моря куда-нибудь на север, где климат попрохладнее. Если бы не маленькая сестренка, они с мамой тоже куда-нибудь уехали бы. А теперь пропадай тут, как проклятый, и если раньше хоть подводная охота выручала, то теперь и на нее нет никакой надежды...
Уже поднимаясь по тропинке, Алька вспомнил, что забыл разрядить ружье для подводной охоты — настоящий «Рейнметалл», подарок мамы на прошлый день рождения, предмет зависти всех дружков.
Но при мысли о том, как он будет возиться с тугой пружиной на солнцепеке, обливаясь потом, мальчик мысленно махнул рукой: дома разряжу.
Тем более что ружье лежит в рюкзаке, и если даже случайно выстрелит, то гарпун всего лишь пробьет брезентовое днище. А может, и не пробьет... Проклятый рюкзак, как он врезается в плечи своими лямками! Или это от того, что я опять обгорел и кожа слезает?..
Когда до дома оставалось рукой подать, Алька взбодрился и зашагал быстрее.
Ничего, сейчас он напьется холодной, прозрачной, как слеза, воды из холодильника, а потом мама, которая наверняка уже успела приготовить обед, накормит его чем-нибудь вкусненьким.
Он толкнул дверь, которая почему-то оказалась открытой, и ворвался в дом, на ходу освобождаясь от надоевшего рюкзака.
Ринулся на кухню, откуда доносился манящий запах еды.
— Мам, я при... — начал было он, но в кухне никого не оказалось.
Кастрюля вовсю кипела на плите — так, что суп переливался через край.
Странно. Такого безобразия мама раньше никогда не допускала.
Только теперь до Альки дошло, что в доме подозрительно тихо. Не слышно ни Наташки, ни бабушки, ни мамы. Куда они все могли подеваться?
Он метнулся из кухни к маминой спальне, которая располагалась на первом этаже.
И уже собирался открыть дверь, когда взгляд его упал на пол, и он застыл, словно невыносимая жара вокруг сменилась антарктическим холодом, который превратил его в ледяную статую.
ИЗ-ПОД ДВЕРИ В КОРИДОР ВЫПОЛЗАЛА СТРУЙКА СВЕЖЕЙ КРОВИ!
— Мама! — крикнул что было сил Алька.
— Не стоит кричать, малыш, — сказал за его спиной чей-то голос. — У тебя больше нет мамы.
Высокий мужчина с осунувшимся бледным лицом стоял позади Альки, и в его руке был большой черный пистолет.
— Вы кто? — спросил Алька, невольно пятясь. — И что вы тут делаете?
Он еще не успел договорить, а страшная мысль уже обожгла его: «Убийца! Тот самый маньяк, про которого недавно рассказывала бабушка!»
Мужчина почему-то остановился как вкопанный, не доходя до мальчика нескольких шагов.
— Как тебя зовут? — спросил он странным голосом.
— Альберт, — сказал Алька, хотя обычно он не любил, когда его так называли.
— Но мама тебя называла Алькой, не так ли? — спросил незнакомец.
— Откуда вы знаете?
— А сколько тебе лет? Десять?
— Двенадцать... скоро будет.
— Вот черт! — произнес упавшим голосом человек с пистолетом, не сводя с Альки глаз. Потом в его лице что-то дрогнуло. — Неужели?.. Хотя — похож, очень похож... Что ж, давай прощаться... сынок, — сказал он, поднимая руку с пистолетом. Потом вдруг скривился в непонятной гримасе. — Блин, во парадокс, а? Никогда с тобой не виделись, а не успели встретиться — как уже пора прощаться...
Алька почувствовал, что ноги его натолкнулись на что-то, лежавшее на полу.
Рюкзак, вспомнил он. И ружье, которое он не успел разрядить.
— Зачем? — спросил он дрожащим голосом. — Зачем вы это делаете? За что вы убиваете всех подряд?
— Это долго объяснять, Алька, — спокойно сказал мужчина. — Короче, скоро нашего Солнца не будет, и тогда наша Земля и все мы перестанем существовать. А я могу не допустить этого только таким вот жутким способом. Ты не бойся, тебе не будет больно, ведь я...
И тогда Алька в одно мгновение выдернул из рюкзака «Рейнметалл» и, плотно зажмурив глаза, нажал на спусковой крючок.
Вокруг на мгновение стало тихо, а потом что-то тяжелое со стуком обрушилось на пол, словно незнакомец мгновенно превратился в скелет.
Ружье выпало из рук мальчика, и он провалился во тьму.
Когда он пришел в себя, ему показалось, что ему все это приснилось. Просто он перегрелся на солнце, и сейчас окажется, что он лежит на горячем песке пляжа возле моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73