Свечи и электрические лампочки разливали вокруг розоватое мерцание.
Вилла была не только местом грандиозных приемов, но и частным музеем. Стены высотой футов в сорок были увешаны гобеленами и живописными полотнами великих мастеров, цена каждого наверняка составляла просто астрономическую сумму. Коллекция собиралась членами семьи Инделикато на протяжении веков, и плоды их трудов были теперь налицо: Рафаэль, Караваджо, Рени, Рубенс, Ван Дейк, Мурильо, Рембрандт, Босх, Хальс и так далее. Все это собрание казалось каким-то нереальным, в доме были сосредоточены просто несметные богатства.
Я медленно переходил из одной галереи в другую, любовался полотнами, потягивал из бокала шампанское и временами даже забывал, зачем я здесь.
Никто из нас не знал, чего ожидать от этого приема. Во-первых, почему нас вообще пригласили? Данн, прежде не обмолвившийся об этом ни словом, вдруг оказался близким другом Д'Амбрицци и заявил, что пригласили нас сюда потому, что Инделикато вместе с Д'Амбрицци занимался по распоряжению Папы поисками убийцы Вэл. И вот, поскольку мы занимались одним делом, Инделикато якобы захотел с нами познакомиться. Но почему Д'Амбрицци так настаивал на нашем присутствии? В ответ на этот вопрос Данн лишь пожал плечами. Очевидно, у Д'Амбрицци были какие-то свои личные причины, даром, что ли, он заявил, что в конце приема все выяснится. Что-то должно произойти. Просто мы не знали, что именно и как. При мысли об этом даже замечательное шампанское не лезло в горло.
Сестра Элизабет выглядела весьма эффектно в черном бархатном платье с квадратным вырезом и брошкой-камеей, которую, по ее словам, подарила Вэл. Волосы были зачесаны назад и перехвачены черной лентой. Мы встретились у входа в гостиницу «Хэсслер», и она одарила меня улыбкой. Никогда прежде не замечал, чтобы она так улыбалась. Словно между нами никогда не было конфликта. Глаза наши встретились, она взяла меня за руку, я помог ей сесть в лимузин. Я вспомнил о ночном разговоре в номере и почему-то сразу успокоился. Мы с ней словно начали все с чистого листа и, вне зависимости от того, какие решения будут затем приняты, могли прекрасно ладить.
Уже на приеме мы вновь столкнулись на широкой лестнице, перекинутой между галереями, и смотрели вниз, на все прибывающих гостей. Элизабет подняла на меня глаза.
— Какой истории ты веришь? — И тут она пересказала мне свой разговор с Санданато, подчеркнув его убежденность в том, что за всем этим с самого начала стоял Д'Амбрицци. Что будто бы Д'Амбрицци ставит своей целью полный контроль над Церковью и непременно тем самым разрушит ее. — Д'Амбрицци у нас или хороший парень, или плохой. Вопрос в том, как это узнать.
— Понятия не имею. Да все они плохие парни. Ладно, согласен, он подходит под все критерии плохого парня. И о том, что он хороший, мы знаем только из его утверждений.
— Ну и еще со слов отца Данна, — заметила она.
— Как убедительно! А на самом деле?... Не знаю.
— А что подсказывает тебе шестое чувство?
— Что я хочу провести немного времени наедине с герром Хорстманом. А уже потом буду думать о том, кто его послал. Есть все причины полагать, что это Саймон. Настоящий Саймон... Д'Амбрицци.
— Но Вэл... не мог же он приказать убить Вэл...
— А покушение на тебя? На меня? Это он мог приказать?
Она промолчала и отвернулась.
К нам приблизился средних лет священник с невыразительным и мрачным лицом.
— Сестра Элизабет, — сказал он, — и вы, мистер Дрискил. Его преосвященство кардинал Инделикато хотел бы с вами познакомиться. Прошу, следуйте за мной.
Мы поднялись следом за ним по лестнице, прошли в другую галерею, затем двинулись по коридору, где вдоль стен стояли стулья, обитые золотисто-зеленой парчой. На стенах — гравюры в рамках, внизу — столы из зеленого мрамора на позолоченных ножках, на них вазы со свежесрезанными цветами. Он остановился у двери и пропустил нас внутрь. Комната длинная, узкая, с высокими окнами и тяжелыми шторами на них, на полу — старинный ковер, в углу — элегантное бюро, на одной из стен — огромное полотно Масаккио. Понятия не имел, что в частных домах могут находиться такие работы.
В комнате никого не было.
— Momento, — пробормотал священник и скрылся за резной дверцей, что позади письменного стола.
Я кивнул. Взгляд упал на маленькое полотно, висевшее у окна, прямо над ультразвуковым прибором искусственного увлажнения воздуха, призванного препятствовать превращению предметов в пыль и прах. В центре картины зависла в воздухе призрачная фигура в накидке. Одна рука вытянута и указывает то ли на зрителя, то ли на художника.
При более близком рассмотрении под капюшоном вместо лица оказался череп, отбеленный и гладко отполированный. На заднем плане голые ветки деревьев, черные птицы на фоне красноватого, с отблесками, неба, точно где-то за горизонтом пылает пожар адского пламени. Меня поразила эта картина, наверное, потому, что фигура в плаще с указующим перстом вдруг напомнила сон о маме, о том, как она тянет ко мне руки, бормочет невнятные слова. Тут послышался шорох одежд, я обернулся и увидел, что в комнату входит кардинал Инделикато.
Лицо продолговатое, с впалыми щеками. Гладкие темные волосы точно прилипли к узкому черепу. Он пожал руку сестре Элизабет, потом подошел ко мне и повторил этот жест — на миг даже показалось, что он прищелкнул каблуками. С шеи на толстой серебряной цепочке свисает тяжелый серебряный крест, украшенный крупными камнями, по-видимому, рубинами и изумрудами. Он заметил, что крест привлек мое внимание.
— Нет, это не повседневная деталь моего костюма, мистер Дрискил. Семейная реликвия, оберег, считалось, что он защищает от вампиров и прочей нечисти, так мне, во всяком случае, говорили. Ношу только для показухи. Чем и является, боюсь, наше сегодняшнее мероприятие. Церкви приходится отдавать дань уважения современным средствам массовой информации. Сегодня у нас предварительный просмотр американской телевизионной программы, рассказывающей о том, «как работает Ватикан». Очень по-американски, не правда ли? Жизнь Ватикана изнутри... Американцы почему-то просто обожают все, что может сойти за историю, демонстрирующую нутро... института, предмета, человека, им неважно. И верят почти каждому слову. Впрочем, прошу извинить за болтовню. Хотелось бы выразить личные самые глубокие соболезнования по поводу безвременной кончины вашей сестры... Я не слишком хорошо ее знал, но она была человеком в высшей степени авторитетным, как в кругах Церкви, так и во всем мире. И да, моя дорогая сестра Элизабет, искренне сожалею, что вам довелось пережить столь ужасные минуты. — Он назидательно приподнял длинный тонкий палец. — Мы уже почти закончили наше расследование. Могу вас заверить, убийств больше не будет. Церковь на пути к спасению. — На губах мелькнула еле заметная улыбка.
— Рад слышать, — сказал я. — Путь к спасению — это прекрасно. Уверен, Вэл на том свете это известие принесет большую радость. А также Робби Хейвуду, брату Лео и всем остальным, кто погиб от руки герра Хорстмана...
— Да, да, понимаю ваши чувства. — Кардинал обернулся к сестре Элизабет, та старалась сохранять полную невозмутимость. И смотрела так, точно ей доставляло особый интерес изучать столь любопытный образчик под названием Cardinalus Romanus, словно хотела прочесть на его лице признаки смущения, осознания вины или, напротив, Полной невиновности, попадающей под версию Санданато. — Однако, — продолжил он, — вы должны помнить, что это сугубо дело Церкви. Не только потому, что лучше всего вести его силами Церкви... но и потому, что только так можно вообще его вести. В самом ближайшем времени Хорстман и его хозяин будут обнаружены, и ими займется Церковь. А пока что вынужден просить вас воздержаться от дальнейших самостоятельных действий. Это распоряжение Папы... он лично выразил такое желание. И вы двое должны устраниться, при всем уважении к вашим мотивам и чувствам. Могу ли я рассчитывать, что вы выполните это условие?
— Можете рассчитывать на что угодно, черт побери! — сердито буркнул я в ответ.
— Вы только осложняете все дело, — невозмутимо заметил он. — Меня предупреждали, что вы за человек. Вижу, что не напрасно. Но повторяю, вы ничего не сможете сделать, чтобы хоть как-то повлиять на исход всего дела. Спасибо за то, что пришли. — Он снова улыбнулся еле заметной злобной улыбкой. — Веселитесь, развлекайтесь. И не пропустите демонстрацию фильма. Там есть прелюбопытные вещи. Узнаете, что в действительности представляет собой современный Ватикан и как работает. И насколько обезоруживающе прост и приятен этот мир. — Он слегка склонил продолговатую голову.
— Так вы хотите сказать, это Д'Амбрицци, — сказал я. И не двинулся с места, хотя он пытался подтолкнуть нас к двери. — Должно быть, решили, что можете это доказать, но что будет толку от таких доказательств? Уж римская полиция вряд ли примет их к сведению. И принстонская — тоже. Хотите, чтобы все осталось в стенах Церкви. Папа умирает и, возможно, понятия не имеет, о чем вы говорите и что делаете. Так куда вы пойдете с этим своим делом, а?
Кардинал Инделикато слегка пожал плечами.
— Ступайте на прием, постарайтесь получить удовольствие. А теперь прошу прощения, но мне некогда. — Он обогнул меня, потом остановился в дверях, обернулся и окинул нас странным взглядом. И, к моему удивлению, не сказав больше ни слова, вышел.
* * *
Иерархи римской католической Церкви все прибывали. Они были повсюду. Были здесь и другие узнаваемые лица, не имеющие отношения к духовенству.
Стоя на балконе, я наблюдал за толпой внизу.
Кардинал Клэммер был здесь, не поленился прилететь из Нью-Йорка. Кардинал Полетти, заправляющий делами в курии, и кардинал Фанджио, ядовитый, как гадюка, напустили на себя самый невинный вид, и камуфляж этот был столь совершенен, что они и вправду казались чуть ли не ангелами. Присутствовали также кардинал Вецца, кардинал Гарибальди, горбун-кардинал Оттавиани и кардинал Антонелли с длинными белокурыми волосами. Были и другие, чьи имена вылетели из головы, однако я их узнал. В частности, голландца, которой ходил с помощью двух тростей, приволакивая ногу; немец с характерной короткой стрижкой ежиком; чернокожий мужчина ростом около семи футов. Их лица часто мелькали на экране и страницах газет. Разглядел я в толпе и Дрю Саммерхейса, а рядом с ним — маленького человечка с жутким шрамом на горле. Того самого, кто преследовал меня в Авиньоне. А затем в высокой арке, где играли тени, возникло лицо человека, которого я никак не ожидал здесь увидеть. То был Клаус Рихтер в темном деловом костюме. Он попивал шампанское и беседовал о чем-то с незнакомым мне священником. Все на своих местах: нацисты, произведения искусства, представители духовенства. Рихтер... Бывший фашист, любитель гольфа, один из мужчин на снимке, который украла Вэл из его кабинета. Интересно знать, по какому делу он находится в Риме? Наверняка оно связано с картинами старых мастеров и шантажом.
Тут ко мне подошел отец Данн. Пробормотал что-то, я повернулся к нему и вдруг заметил уголком глаза серебристые гладко прилизанные волосы, круглые очки, в стеклах которых отражалось мерцание свечей. Мужчина промелькнул в толпе, за спинами гостей. Я вытянул шею, но седовласый господин уже куда-то исчез. Отец Данн проследил за направлением моего взгляда.
— Что такое?
— Наверное, у меня галлюцинации, — ответил я. — Показалось, что вижу Хорстмана.
— Почему же галлюцинации? — Он криво улыбнулся. — Хотите сказать, его присутствие здесь вас удивляет? В таком случае это вы меня удивляете.
— Ни черта не понимаю...
— Все вы понимаете. И вообще, ведете себя крайне легкомысленно, учитывая обстоятельства. Хотите, угадаю? Вы помирились с сестрой Элизабет, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Вилла была не только местом грандиозных приемов, но и частным музеем. Стены высотой футов в сорок были увешаны гобеленами и живописными полотнами великих мастеров, цена каждого наверняка составляла просто астрономическую сумму. Коллекция собиралась членами семьи Инделикато на протяжении веков, и плоды их трудов были теперь налицо: Рафаэль, Караваджо, Рени, Рубенс, Ван Дейк, Мурильо, Рембрандт, Босх, Хальс и так далее. Все это собрание казалось каким-то нереальным, в доме были сосредоточены просто несметные богатства.
Я медленно переходил из одной галереи в другую, любовался полотнами, потягивал из бокала шампанское и временами даже забывал, зачем я здесь.
Никто из нас не знал, чего ожидать от этого приема. Во-первых, почему нас вообще пригласили? Данн, прежде не обмолвившийся об этом ни словом, вдруг оказался близким другом Д'Амбрицци и заявил, что пригласили нас сюда потому, что Инделикато вместе с Д'Амбрицци занимался по распоряжению Папы поисками убийцы Вэл. И вот, поскольку мы занимались одним делом, Инделикато якобы захотел с нами познакомиться. Но почему Д'Амбрицци так настаивал на нашем присутствии? В ответ на этот вопрос Данн лишь пожал плечами. Очевидно, у Д'Амбрицци были какие-то свои личные причины, даром, что ли, он заявил, что в конце приема все выяснится. Что-то должно произойти. Просто мы не знали, что именно и как. При мысли об этом даже замечательное шампанское не лезло в горло.
Сестра Элизабет выглядела весьма эффектно в черном бархатном платье с квадратным вырезом и брошкой-камеей, которую, по ее словам, подарила Вэл. Волосы были зачесаны назад и перехвачены черной лентой. Мы встретились у входа в гостиницу «Хэсслер», и она одарила меня улыбкой. Никогда прежде не замечал, чтобы она так улыбалась. Словно между нами никогда не было конфликта. Глаза наши встретились, она взяла меня за руку, я помог ей сесть в лимузин. Я вспомнил о ночном разговоре в номере и почему-то сразу успокоился. Мы с ней словно начали все с чистого листа и, вне зависимости от того, какие решения будут затем приняты, могли прекрасно ладить.
Уже на приеме мы вновь столкнулись на широкой лестнице, перекинутой между галереями, и смотрели вниз, на все прибывающих гостей. Элизабет подняла на меня глаза.
— Какой истории ты веришь? — И тут она пересказала мне свой разговор с Санданато, подчеркнув его убежденность в том, что за всем этим с самого начала стоял Д'Амбрицци. Что будто бы Д'Амбрицци ставит своей целью полный контроль над Церковью и непременно тем самым разрушит ее. — Д'Амбрицци у нас или хороший парень, или плохой. Вопрос в том, как это узнать.
— Понятия не имею. Да все они плохие парни. Ладно, согласен, он подходит под все критерии плохого парня. И о том, что он хороший, мы знаем только из его утверждений.
— Ну и еще со слов отца Данна, — заметила она.
— Как убедительно! А на самом деле?... Не знаю.
— А что подсказывает тебе шестое чувство?
— Что я хочу провести немного времени наедине с герром Хорстманом. А уже потом буду думать о том, кто его послал. Есть все причины полагать, что это Саймон. Настоящий Саймон... Д'Амбрицци.
— Но Вэл... не мог же он приказать убить Вэл...
— А покушение на тебя? На меня? Это он мог приказать?
Она промолчала и отвернулась.
К нам приблизился средних лет священник с невыразительным и мрачным лицом.
— Сестра Элизабет, — сказал он, — и вы, мистер Дрискил. Его преосвященство кардинал Инделикато хотел бы с вами познакомиться. Прошу, следуйте за мной.
Мы поднялись следом за ним по лестнице, прошли в другую галерею, затем двинулись по коридору, где вдоль стен стояли стулья, обитые золотисто-зеленой парчой. На стенах — гравюры в рамках, внизу — столы из зеленого мрамора на позолоченных ножках, на них вазы со свежесрезанными цветами. Он остановился у двери и пропустил нас внутрь. Комната длинная, узкая, с высокими окнами и тяжелыми шторами на них, на полу — старинный ковер, в углу — элегантное бюро, на одной из стен — огромное полотно Масаккио. Понятия не имел, что в частных домах могут находиться такие работы.
В комнате никого не было.
— Momento, — пробормотал священник и скрылся за резной дверцей, что позади письменного стола.
Я кивнул. Взгляд упал на маленькое полотно, висевшее у окна, прямо над ультразвуковым прибором искусственного увлажнения воздуха, призванного препятствовать превращению предметов в пыль и прах. В центре картины зависла в воздухе призрачная фигура в накидке. Одна рука вытянута и указывает то ли на зрителя, то ли на художника.
При более близком рассмотрении под капюшоном вместо лица оказался череп, отбеленный и гладко отполированный. На заднем плане голые ветки деревьев, черные птицы на фоне красноватого, с отблесками, неба, точно где-то за горизонтом пылает пожар адского пламени. Меня поразила эта картина, наверное, потому, что фигура в плаще с указующим перстом вдруг напомнила сон о маме, о том, как она тянет ко мне руки, бормочет невнятные слова. Тут послышался шорох одежд, я обернулся и увидел, что в комнату входит кардинал Инделикато.
Лицо продолговатое, с впалыми щеками. Гладкие темные волосы точно прилипли к узкому черепу. Он пожал руку сестре Элизабет, потом подошел ко мне и повторил этот жест — на миг даже показалось, что он прищелкнул каблуками. С шеи на толстой серебряной цепочке свисает тяжелый серебряный крест, украшенный крупными камнями, по-видимому, рубинами и изумрудами. Он заметил, что крест привлек мое внимание.
— Нет, это не повседневная деталь моего костюма, мистер Дрискил. Семейная реликвия, оберег, считалось, что он защищает от вампиров и прочей нечисти, так мне, во всяком случае, говорили. Ношу только для показухи. Чем и является, боюсь, наше сегодняшнее мероприятие. Церкви приходится отдавать дань уважения современным средствам массовой информации. Сегодня у нас предварительный просмотр американской телевизионной программы, рассказывающей о том, «как работает Ватикан». Очень по-американски, не правда ли? Жизнь Ватикана изнутри... Американцы почему-то просто обожают все, что может сойти за историю, демонстрирующую нутро... института, предмета, человека, им неважно. И верят почти каждому слову. Впрочем, прошу извинить за болтовню. Хотелось бы выразить личные самые глубокие соболезнования по поводу безвременной кончины вашей сестры... Я не слишком хорошо ее знал, но она была человеком в высшей степени авторитетным, как в кругах Церкви, так и во всем мире. И да, моя дорогая сестра Элизабет, искренне сожалею, что вам довелось пережить столь ужасные минуты. — Он назидательно приподнял длинный тонкий палец. — Мы уже почти закончили наше расследование. Могу вас заверить, убийств больше не будет. Церковь на пути к спасению. — На губах мелькнула еле заметная улыбка.
— Рад слышать, — сказал я. — Путь к спасению — это прекрасно. Уверен, Вэл на том свете это известие принесет большую радость. А также Робби Хейвуду, брату Лео и всем остальным, кто погиб от руки герра Хорстмана...
— Да, да, понимаю ваши чувства. — Кардинал обернулся к сестре Элизабет, та старалась сохранять полную невозмутимость. И смотрела так, точно ей доставляло особый интерес изучать столь любопытный образчик под названием Cardinalus Romanus, словно хотела прочесть на его лице признаки смущения, осознания вины или, напротив, Полной невиновности, попадающей под версию Санданато. — Однако, — продолжил он, — вы должны помнить, что это сугубо дело Церкви. Не только потому, что лучше всего вести его силами Церкви... но и потому, что только так можно вообще его вести. В самом ближайшем времени Хорстман и его хозяин будут обнаружены, и ими займется Церковь. А пока что вынужден просить вас воздержаться от дальнейших самостоятельных действий. Это распоряжение Папы... он лично выразил такое желание. И вы двое должны устраниться, при всем уважении к вашим мотивам и чувствам. Могу ли я рассчитывать, что вы выполните это условие?
— Можете рассчитывать на что угодно, черт побери! — сердито буркнул я в ответ.
— Вы только осложняете все дело, — невозмутимо заметил он. — Меня предупреждали, что вы за человек. Вижу, что не напрасно. Но повторяю, вы ничего не сможете сделать, чтобы хоть как-то повлиять на исход всего дела. Спасибо за то, что пришли. — Он снова улыбнулся еле заметной злобной улыбкой. — Веселитесь, развлекайтесь. И не пропустите демонстрацию фильма. Там есть прелюбопытные вещи. Узнаете, что в действительности представляет собой современный Ватикан и как работает. И насколько обезоруживающе прост и приятен этот мир. — Он слегка склонил продолговатую голову.
— Так вы хотите сказать, это Д'Амбрицци, — сказал я. И не двинулся с места, хотя он пытался подтолкнуть нас к двери. — Должно быть, решили, что можете это доказать, но что будет толку от таких доказательств? Уж римская полиция вряд ли примет их к сведению. И принстонская — тоже. Хотите, чтобы все осталось в стенах Церкви. Папа умирает и, возможно, понятия не имеет, о чем вы говорите и что делаете. Так куда вы пойдете с этим своим делом, а?
Кардинал Инделикато слегка пожал плечами.
— Ступайте на прием, постарайтесь получить удовольствие. А теперь прошу прощения, но мне некогда. — Он обогнул меня, потом остановился в дверях, обернулся и окинул нас странным взглядом. И, к моему удивлению, не сказав больше ни слова, вышел.
* * *
Иерархи римской католической Церкви все прибывали. Они были повсюду. Были здесь и другие узнаваемые лица, не имеющие отношения к духовенству.
Стоя на балконе, я наблюдал за толпой внизу.
Кардинал Клэммер был здесь, не поленился прилететь из Нью-Йорка. Кардинал Полетти, заправляющий делами в курии, и кардинал Фанджио, ядовитый, как гадюка, напустили на себя самый невинный вид, и камуфляж этот был столь совершенен, что они и вправду казались чуть ли не ангелами. Присутствовали также кардинал Вецца, кардинал Гарибальди, горбун-кардинал Оттавиани и кардинал Антонелли с длинными белокурыми волосами. Были и другие, чьи имена вылетели из головы, однако я их узнал. В частности, голландца, которой ходил с помощью двух тростей, приволакивая ногу; немец с характерной короткой стрижкой ежиком; чернокожий мужчина ростом около семи футов. Их лица часто мелькали на экране и страницах газет. Разглядел я в толпе и Дрю Саммерхейса, а рядом с ним — маленького человечка с жутким шрамом на горле. Того самого, кто преследовал меня в Авиньоне. А затем в высокой арке, где играли тени, возникло лицо человека, которого я никак не ожидал здесь увидеть. То был Клаус Рихтер в темном деловом костюме. Он попивал шампанское и беседовал о чем-то с незнакомым мне священником. Все на своих местах: нацисты, произведения искусства, представители духовенства. Рихтер... Бывший фашист, любитель гольфа, один из мужчин на снимке, который украла Вэл из его кабинета. Интересно знать, по какому делу он находится в Риме? Наверняка оно связано с картинами старых мастеров и шантажом.
Тут ко мне подошел отец Данн. Пробормотал что-то, я повернулся к нему и вдруг заметил уголком глаза серебристые гладко прилизанные волосы, круглые очки, в стеклах которых отражалось мерцание свечей. Мужчина промелькнул в толпе, за спинами гостей. Я вытянул шею, но седовласый господин уже куда-то исчез. Отец Данн проследил за направлением моего взгляда.
— Что такое?
— Наверное, у меня галлюцинации, — ответил я. — Показалось, что вижу Хорстмана.
— Почему же галлюцинации? — Он криво улыбнулся. — Хотите сказать, его присутствие здесь вас удивляет? В таком случае это вы меня удивляете.
— Ни черта не понимаю...
— Все вы понимаете. И вообще, ведете себя крайне легкомысленно, учитывая обстоятельства. Хотите, угадаю? Вы помирились с сестрой Элизабет, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115