Совершенно неподвижно. Даже с расстояния десяти футов было ясно, что он мертв. Я просто отметил этот факт, не задумываясь о последствиях. Отец Данн торопливо перекрестился и выдохнул:
— Господи Иисусе...
Д'Амбрицци склонился над другим человеком, я не сразу его заметил. Каллистий лежал под одеялом, придавленный весом мертвого тела. Я подошел ближе.
— Ваше святейшество? — пробормотал Д'Амбрицци. — Вы меня слышите? Саль... это я, Саймон. — Он выждал, прислушался, затем приложил пальцы к запястью правой руки Каллистия и начал прощупывать пульс. — Он жив. Просто без сознания, но жив. Помогите мне.
Данн молча наблюдал за тем, как мы с Д'Амбрицци перевернули тело кардинала Инделикато на спину.
В спальне стоял полумрак. Телевизор работал, но с выключенным звуком. По стенам метались призрачные тени. На миг показалось, что находимся мы на сцене.
Д'Амбрицци включил еще две настольные лампы вдобавок к той, что стояла у постели. Окинул внимательным взглядом мертвое тело, потом взглянул на меня и на Данна.
— Этот человек скончался от сердечного приступа.
Из груди Инделикато торчала золотая рукоятка кинжала. Мы с Данном переглянулись.
— Да, так оно и есть, — сказал Данн. — Фигурально выражаясь.
— Обширный инфаркт, — сказал Д'Амбрицци и медленно вытащил кинжал из груди покойного. Потом достал из коробки на столике несколько бумажных салфеток и старательно вытер ими лезвие. Пересек комнату, выдвинул ящик бюро, положил туда кинжал. — Флорентийская работа. Великие были мастера. — И он задвинул ящик.
— Сердечный приступ не часто сопровождается таким обильным кровотечением.
— Вы не врач, Бенджамин, и не можете судить о том, в чем не разбираетесь. — Он снял телефонную трубку. — Прямая линия. Не связана с коммутатором Ватикана. — Он набрал какой-то номер, стал ждать. — Доктор Кассони? Это Д'Амбрицци. Вы еще не в пижаме, нет?... Вот и хорошо. Я у Папы. Он без сознания, но дыхание вроде бы ровное. Так что вам лучше подъехать и взглянуть. И да, вот еще что, Кассони... У меня здесь труп. Инфаркт. Расскажу все, когда приедете. Поторопитесь. И приезжайте один, без помощника. Поняли меня?... Вот и молодец. — Он положил трубку и снова взглянул на тело Инделикато. — Мы пока что еще не знаем, кого понтифик предпочел бы видеть своим преемником. Но ясно одно, Фреди он не доверял. Вы согласны? — Он стоял и смотрел на продолговатое бледное лицо своего врага. — Плакать по Фреди никто не будет. Он был сушим дьяволом, проклятый сукин сын, и получил то, чего заслуживал. Пусть теперь Господь Бог с ним разбирается...
Повернувшись ко мне спиной, он набрал еще чей-то номер. Я обошел кровать, пытаясь осмыслить случившееся. Ясно одно, все проявили себя в свойственной им манере. Д'Амбрицци, Инделикато, Каллистий, бывший Сальваторе ди Мона, Хорстман, Саммерхейс, даже Данн и я. Каждый безупречно соответствовал своей роли.
В складках одеяла я вдруг заметил кусок пергамента с остатком сорванной красной восковой или сургучной печати. Я было потянулся к этому предмету, но вдруг наступил на лист белой бумаги, что торчал из-под кровати. Какая-то надпись в одну или две строчки...
Я прочел ее, и сегодняшняя шарада сразу прояснилась. Я сложил лист пополам и сунул в карман.
Д'Амбрицци меж тем говорил по телефону:
— Прошу прощения за столь поздний звонок, мой дорогой кардинал Вецца... Да, ваше преосвященство, боюсь, это важно. Фреди Инделикато нет больше с нами... Нет, я хочу сказать, его вообще больше нет. Мертв, Вецца, совершенно мертв... Да, естественно, страшная трагедия... Да, да, конечно, на ваш взгляд, еще совсем молодой. — Д'Амбрицци тихо хмыкнул. — Думаю, было бы неплохо, если бы вы подъехали. Мы в почивальне Папы. Я уже вызвал Кассони. Никто больше не знает. Чем скорей, тем лучше, дорогой Вецца.
Он положил трубку, и я спросил:
— Почему Вецца?
— Он мой союзник. Был моим человеком в стане врага. Член маленькой группы поддержки Инделикато, основанной кардиналом Полетти. Очень ценный человек. Знаете, до чего они дошли? Посмели поместить «жучок» в кислородный аппарат, чтобы подслушивать мои разговоры с Папой. Ей-богу, это правда. Но мы держали все это под контролем. Странно все же устроен наш мир, Бенджамин.
Мы ждали, прислушиваясь к слабому дыханию Папы, и тут Д'Амбрицци заметил кусок пергамента на постели. Откинул край одеяла, взял его.
— Сколько же из-за этого произошло несчастий. — Он на секунду умолк, сложил колечком толстые губы. — Нет, точней будет сказать, это и есть список несчастий. Конкордат Борджиа. Как еще можно назвать этот документ? Наверное, уставом или хартией ассасинов. Пий направил меня с этим документом в Париж. Тем самым как бы демонстрируя, что дает мне полную власть, доверяет действовать от имени и во благо Церкви. Потом я отправил конкордат на север, с Хорстманом и братом Лео, и вот теперь он снова здесь. Список имен...
— Как он сюда попал? — спросил я.
— Вчера Хорстман передал его мне. А я — Каллистию. Он ведь еще ни разу его не видел. А мне хотелось, чтобы он прочел там свое имя. Так что же теперь с этим делать? Спрятать в секретных архивах? — Вопрос был чисто риторический. — Нет, думаю, нет. Можно обойтись и без этой реликвии, как вам кажется?
И он положил бумаги в большую пепельницу на столе, щелкнул золотой зажигалкой. А потом поднес язычок пламени к краю старинного пергамента. Через несколько секунд история превратилась в пепел и дым. Данн молча покачал головой.
Д'Амбрицци поднял на него глаза.
— Да кому это нужно, отец? Никому. Ничего хорошего эти бумаги людям не принесли.
Мы сидели в креслах, смотрели по телевизору запись футбольного матча.
Затем появился доктор Кассони и принялся за свое дело.
Получалось, что кардинал Инделикато действительно скоропостижно скончался от обширного инфаркта.
* * *
Решили, что о кончине кардинала Инделикато будет официально объявлено через тридцать шесть часов. К тому времени я уже должен был находиться на борту самолета, лететь домой, в Принстон. Я знал, мне нужно время, чтобы хоть немного прийти в себя. И еще хотелось повидать отца. Много чего довелось узнать мне за время отсутствия, но никакого удовлетворения я не испытывал. Все с самого начала пошло как-то не так. Сколько свершилось зла, но ни единого злодея не было найдено. Даже Хорстман рассматривался теперь как жертва, слепое и безвинное орудие в мастерской схеме интригана Инделикато. Не знаю, возможно, эта схема разрабатывалась им вместе с Архигерцогом. Не знаю, как бы я теперь поступил с Хорстманом, будь у меня оружие, но все рассуждения на эту тему были бесполезны. Хорстмана отправили обратно, в безвестность и тьму, туда, откуда пришел. Я потерял шанс отомстить за сестру.
Существовала еще проблема монсеньера Пьетро Санданато. Что прикажете делать с ним, как его там ни называй — обезумевшим католиком, дошедшим до ручки фанатиком, просто сумасшедшим?... Чем он занимается теперь? Как может ужиться сам с собой, зная, что предал своего наставника, что косвенно виновен в смерти своего нового союзника? Впрочем, я полагал, что Д'Амбрицци, будучи человеком мудрым да еще облеченным властью, постарается сплавить его с глаз долой в какой-нибудь заброшенный монастырь. Не станет унижаться до мести, марать руки об это ничтожество, эту змею, которую пригрел на груди. И Санданато закончит свои дни в глуши и забвении.
Наверное, меня должен был поразить, даже шокировать тот факт, что Каллистий убил Инделикато, но, сколь ни покажется странным, я находил этот поступок по-своему логичным. Ведь он был одним из ассасинов, он отправился за своим командиром в горы, убивать Папу Пия.
И вот сорок лет спустя тот же самый командир напоминает ему, что он был одним из них, что тогда им не удалось покушение на Папу, но стоит ли препятствовать новому Папе, то есть ему, взойти на престол? Просто я хочу сказать, если уж вы решили, что можете убить человека, все остальное вопрос обстоятельств и достаточно сильной мотивации. Прошло сорок лет, и Каллистий, он же Саль ди Мона, не растерял этой решимости. Что ж, наверное, он был не первым умирающим Папой, решившимся на убийство. По-моему, это даже свидетельствовало о силе характера. Церковь, несомненно, выиграет, если ею будет править прогрессивно мыслящий убийца. Или же я окончательно утратил ориентацию на пути к Голгофе?...
* * *
Позже тем же днем меня вызвал к себе кардинал Д'Амбрицци. Новости о скоропостижной кончине Инделикато от сердечного приступа в прессу еще не просочились. Д'Амбрицци назначил встречу в Садах Ватикана, меня сопровождал туда круглолицый улыбчивый священник, без конца восклицающий, какой прекрасный сегодня выдался день.
Кардинал разгуливал по тропинке между пальмами, полы простой черной сутаны раздувались от прохладного ветра. Кругом трудились садовники. Он шел, низко опустив голову, точно разглядывал закругленные носы старомодных ботинок.
Я подошел. Он взял меня под руку, и какое-то время мы молча прогуливались по саду. Я ощущал странную близость с ним, точно мы были старыми добрыми друзьями, но на деле то была фантазия чистой воды. Я приписал это крайней своей усталости и нервному истощению. Вдруг он остановился и уставился на садовника, катившего перед собой тачку, полную жирной черной земли.
— Видите этого человека? — спросил он. — Руки у него грязные. Но, Бенджамин, я думаю о своих руках сегодня, в редкие моменты просветления, и нахожу, что они гораздо грязней. Просто я пачкал их гораздо дольше. Наверное, я чересчур часто мыслю метафорами, и, ей-богу, нет в том ничего хорошего. Грязные руки, чистые руки — какая, черт возьми, разница?... И все же я скажу, в чем состоит разница, если, конечно, желаете это услышать, Бенджамин.
— Не уверен, — ответил я.
Он пожал плечами и неожиданно усмехнулся.
— Разница в людях, Бенджамин. К примеру, я уже страшно скучаю по Санданато... В жизни бы не подумал, что он способен сотворить такое. Всегда был искренним и честным Пьетро... таким преданным. Да, мне его будет не хватать всю оставшуюся жизнь.
— Что вы с ним сделали? Отправили куда подальше?
— Я ничего не делал. Мой старый друг Август убил его прошлой ночью. Мне следовало бы предвидеть, что Хорстман может отомстить. За то, что Пьетро меня предал. Стоило ему узнать, что Пьетро исполнял роль Саймона... и тут он потерял всякий контроль над собой. Дело в том, что Август иногда отправлял мне послания, думал, они попадают к Саймону, которого он так долго знал. Но первым читал все это Пьетро, заставляя тем самым бедного Августа думать, что он по-прежнему работает на меня. И Август сделал то, что получалось у него лучше всего... убил Пьетро. Только что у меня была полиция. Одной-единственной пулей. Выстрел в затылок. Я тут же позвонил вам.
— В точности так же, как убил мою сестру...
— Что ж, теперь все кончено. Хорстман скрылся. Санданато убит. Инделикато мертв. Каллистий в коме, и Кассони говорит, что теперь ему уже не выкарабкаться. Что будет, Бенджамин, если нам начнет не хватать священников?
— Очень любопытно было бы посмотреть, — ответил я.
Он громко расхохотался.
— А вам, похоже, понравилась эта идея, верно? Только вот бедный Пьетро уже не сможет оценить юмора. — Он как-то странно взглянул на меня. — Не было у него чувства юмора. Возможно, главный его недостаток. — Он пожал плечами.
— Недостатков у него хватало, это точно, — заметил я.
— Согласен. — Голос старика звучал немного печально.
— Поскольку я являюсь язычником...
— Снова согласен.
— ...и не проявляю должного уважения к священнослужителям, могу я задать вам один довольно дерзкий вопрос? Наверняка ближайшей новостью будет ваше избрание на папский престол, верно?
— Возможно. Если я этого захочу, Саммерхейс сможет купить для меня эту должность. Но я еще не решил. Не знаю, что лучше для Церкви — Папа-долгожитель или напротив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115