— О, господи, — сказал отец.
Я никогда не слышала в его голосе такой ноты беспредельного отчаяния, и тогда мне вспомнилось, что он однажды уже заглядывал в эту пустоту. Отец шагнул ближе. Заскрежетал по камню сползавший кол. Я ждала, что он зарыдает, станет рвать на себе волосы, склонится над пустой гробницей, но он застыл в горестной неподвижности.
— Господи, — снова повторил он еле слышно. — Я думал, наконец нашел место, вычислил время… я думал…
Он не договорил, потому что в непроницаемой тени древнего трансепта прозвучали шаги и на свет выступило существо, подобного которому я никогда не видела. Зрелище было настолько странным, что я не сумела бы закричать, даже если бы у меня не перехватило горло. Мой фонарь выхватил из темноты ноги, одну руку и плечо, но лицо осталось темным, а я слишком перепугалась, чтобы поднять луч выше. Я прижалась теснее к отцовскому плечу, с другой стороны то же сделал Барли, и мы более или менее преградили ему дорогу к саркофагу.
Существо приблизилось еще немного и остановилось. Лицо так и осталось в тени. Теперь я видела, что это человеческая фигура, но двигалась она так, как не двигаются люди. На ногах у него были черные сапоги, не похожие ни на одни сапоги, какие мне приходилось видеть, и, переступая по камням, они производили странный глухой звук. К их каблукам спускался плащ или, может быть, более густая тень, а колени и бедра были обтянуты темным бархатом. Ростом он был ниже отца, но из-за ширины плеч и широкого плаща казался нечеловечески огромным. Должно быть, плащ был с капюшоном, потому что лицо представлялось сплошной тенью. Когда минули секунды паники, я разглядела его руки, белевшие, как кость, на темной ткани, и перстень на пальце.
Он был так реален, так близок к нам, что захватывало дух, и при этом мне чудилось, что, стоит только пересилить себя и шагнуть ему навстречу, способность дышать вернется ко мне, и скоро меня уже тянуло к нему. Серебряный кинжал лежал в кармане, но никакая сила не заставила бы меня сейчас потянуться за ним. Что-то поблескивало в тени его лица — красноватые глаза? обнаженные в улыбке зубы? — и тут из тени потоком прорвались слова. Я говорю — потоком, потому что в его резкой гортанной речи смешались неразличимо множество языков — или это был один неведомый язык? Мгновение спустя в потоке слов возник для меня смысл, улавливаемый кровью, а не слухом.
— Добрый вечер. Поздравляю.
К отцу вернулась жизнь. Не знаю, где он взял силы заговорить.
— Где она? — выкрикнул он, и голос его срывался от страха и ярости.
— Вы замечательный ученый.
Не знаю отчего, в этот миг мое тело словно бы по собственной воле потянулось к нему. Почти тотчас же отец нащупал и крепко сжал мою руку, так что фонарь в ней покачнулся и по стенам заплясали кошмарные тени и блики. И в их отблесках я на миг увидела лицо Дракулы: изгиб густых усов к углам рта и скулу — наверняка она не была голой костью.
— Вы оказались настойчивее всех других. Идите со мной, и я дам вам знание десяти тысяч жизней.
Не знаю, каким образом я понимала его, но я догадалась, что он зовет моего отца.
— Нет! — крикнула я, в безумном страхе осмелившись обратиться к этому существу и чувствуя, как на мгновение помутились мои мысли.
Мне почудилось, что на лице стоящего перед нами мелькнула улыбка, хотя тень снова поглотила его черты.
— Идите со мной или отпустите свою дочь.
— Что? — чуть слышно спросил меня отец, и тогда мне стало ясно, что он не понимает, а может быть, и не слышит Дракулу.
Он отозвался только на мой крик.
Существо замерло на минуту, словно обдумывая что-то. Носок совершенно реального сапога прочертил по камню. В могучем теле под темной тканью ощущалось изящество позы и движения, старинная привычка властвовать.
— Я долго ждал ученого ваших дарований.
Теперь голос звучал мягко и нес в себе неопределенную угрозу. Темнота, истекавшая от его темной фигуры, постепенно обволакивала нас.
— Придите ко мне по собственной воле.
Теперь мой отец чуть подался к нему, так и не выпустив моей руки. Если он и не понимал, то явно чувствовал что-то.
Плечи Дракулы дрогнули, он перенес тяжесть своего огромного тела с одной ноги на другую. Близость его тела подобна была близости самой смерти, однако он жил и двигался.
— Не заставляйте меня ждать. Если не придете вы, я сам приду к вам.
Мне казалось, что отец собрал последние силы.
— Где она? — крикнул он. — Где Элен?
Фигура перед нами выпрямилась, и я различила гневный блеск глаз, зубов, костей в тени надвинутого капюшона, нечеловеческую руку, сжавшуюся в кулак на краю светлого пятна. Перед нами был зверь, готовый к прыжку, готовый броситься на нас, и тут на невидимой лестнице за его спиной застучали шаги и воздух шевельнулся, отвечая невидимому движению. С воплем, вырвавшимся, казалось, не из моего горла, я вскинула фонарь, и тогда мне на миг полностью открылось лицо Дракулы — я никогда не забуду его, — а за ним я, обомлев, увидела вторую фигуру, такую же неясную и темную, но меньше ростом, угловатее — фигуру обычного человека. По-видимому, он только что спустился по лестнице и шагнул вперед, зажав в поднятой руке что-то блестящее. Однако Дракула уже почувствовал его присутствие и, обернувшись, отбросил его ударом кулака. Удар был настолько силен, что коренастый мужчина отлетел назад, с размаху ударившись о стену склепа. Мы услышали глухой стук, затем стон. Дракула в кошмарной растерянности поворачивался из стороны в сторону — то к нам, то к стонущему человеку.
На лестнице снова зазвучали шаги — легкие шаги — и мелькнул яркий луч фонарика. Дракула был застигнут врасплох — он опоздал обернуться, а когда шевельнулся, мелькнув расплывшимся темным пятном, луч фонаря уже выхватил его из темноты и коротко прогремел выстрел.
Вместо броска, которого ожидала я, — броска к нам через саркофаг — Дракула падал, сперва запрокинувшись назад, снова на миг открыв бледное острое лицо, а потом вперед, вперед, и потом удар о камень, треск рассыпавшихся костей.
Он дернулся один раз и замер, а потом тело рассыпалось в пыль и перед нами осталась только груда истлевшей одежды. Отец уронил мою руку и бросился в луч фонаря, перепрыгнув темную груду на полу.
— Элен, — кричал он, или, может быть, плакал, или шептал ее имя.
И Барли рванулся вперед, подхватив фонарь, оставленный отцом. У стены лежал человек. Его кинжал валялся рядом.
— О, Элси, — проговорил он.
По его виску медленно стекала темная кровь, и под нашими остановившимися от ужаса взглядами глаза его застыли.
Барли упал на колени рядом с его изломанным телом. Он явно не верил своим глазам и задыхался от горя.
— Мастер Джеймс? — всхлипнул он.
ГЛАВА 79
Украшением лебенского отеля была гостиная с высокими потолками и с камином. Метрдотель затопил камин и решительно закрыл двери перед другими гостями.
— Поход в монастырь утомил вас, — только и сказал он, поставив перед отцом бутылку коньяка и рюмки — пять рюмок, словно мы все вернулись назад и могли выпить вместе перед огнем, — но по взгляду, которым он обменялся с моим отцом, я угадала, что их связывало много большее.
Мэтр весь вечер сидел на телефоне и как-то сумел договориться с полицейскими, которые допросили нас прямо в гостинице и отпустили под его благожелательный надзор. Подозреваю, что он связался и с моргом, или с похоронным бюро, или что у них там было в этом крошечном французском городке. Теперь все формальности были улажены, и я сидела на неудобной дамасской софе рядом с Элен, которая то и дело не глядя поднимала руку, чтобы погладить меня по голове, и старалась не вспоминать доброго лица мастера Джеймса и его окостеневшего тела, вытянувшегося под простыней. Отец сидел в глубоком кресле у огня и смотрел на нее, на нас. У Барли покраснели глаза от молчаливых слез, но он, казалось, не хотел, чтобы его утешали. Когда я взглянула на него, у меня тоже на минуту подступили слезы к глазам.
Отец поглядел на Барли, и мне вдруг показалось, что и он сейчас расплачется.
— Он был отважный человек, — тихо сказал отец. — Его атака дала Элен возможность прицелиться. Она сумела попасть в сердце только потому, что чудовище отвлеклось. Я думаю, в последнюю минуту мастер Джеймс успел понять, что он сделал. Он отомстил за любимую — и за многих других.
Барли кивнул, но говорить он еще не мог, и вокруг нас повисло короткое молчание.
— Я обещала рассказать все, когда выпадет спокойная минута, — сказала наконец Элен, отставив рюмку.
— Может, мне лучше уйти? — неохотно спросил Барли. Элен рассмеялась, и я поразилась, как мелодично звучит ее смех, совсем непохожий на обычный ее голос. Даже в этой комнате, наполовину заполненной горем, ее смех не казался неуместным.
— Нет, нет, дорогой мой, — сказала она Барли. — Как же нам обойтись без вас.
Мне нравился ее акцент, этот резкий, но милый английский выговор, который казался знакомым мне дольше, чем я себя помнила. Высокая худощавая женщина в черном платье — вышедшем из моды платье, а седеющие волосы были кольцом уложены вокруг головы. Поражало ее лицо: морщинистое, усталое, с молодыми глазами. Я каждый раз изумлялась, глядя на нее, — не только потому, что она была здесь, живая, но и потому, что всегда представляла себе Элен только молодой. Моего воображения не хватало, чтобы представить себе все эти годы, проведенные без нас.
— Рассказывать придется очень-очень долго, — тихо заговорила она, — но я уже сейчас скажу самое главное. Первое — что мне очень жаль. Я знаю, Пол, сколько боли причинила тебе. — Она взглянула на отца, сидевшего по ту сторону камина. Барли смущенно шевельнулся, но она остановила его уверенным жестом. — Еще больше боли я причинила себе. Второе я должна была сказать тебе раньше, но теперь наша дочь, — она блаженно улыбнулась, и в ее глазах блестели слезы, — наша дочь и ее друг будут свидетелями. Я живая, не не-умершая. Он не добрался до меня в третий раз.
Мне хотелось посмотреть на отца, но я не могла заставить себя повернуть голову. Я чувствовала, что эта минута принадлежит только ему. Впрочем, я слышала, что он не всхлипнул.
Она помолчала, переводя дыхание.
— Пол, когда мы приехали в Сен-Матье и я услышала их легенду — про аббата, восставшего из мертвых, и брата Кирилла, стерегущего его, — меня переполняло отчаяние и в то же время страшное любопытство. Я чувствовала, что не случайно меня так тянуло сюда. Еще до поездки во Францию я занималась исследованиями в Нью-Йорке — я тебе не говорила, Пол, — в надежде вычислить его новое убежище и отомстить за смерть отца. Но мне ни разу не попадалось ничего о Сен-Матье. Меня потянуло в монастырь только после того, как я нашла его название в твоем путеводителе. Это был просто каприз, без научного обоснования.
Она оглядела нас, чуть склонив свой тонкий профиль.
— Я снова взялась за поиски в Нью-Йорке, потому что мне казалось, будто отец погиб по моей вине — из-за моего стремления затмить его, разоблачить изменника, предавшего мать, — и эта мысль была невыносима. Потом мне стало казаться, что дело в моей злой крови — крови Дракулы, и пришло в голову, что эту кровь я передала своей малышке, даже если сама с виду совсем излечилась от прикосновения не-умершего.
Прервав рассказ, она погладила меня по щеке и взяла в ладони мою руку. Я вздрогнула от ее прикосновения, от близости этой знакомой и чужой женщины, сидевшей на диване прижавшись плечом к моему плечу.
— Я все сильнее ощущала себя недостойной и, услышав от брата Кирилла легенду, поняла, что мне не знать покоя, пока длится неизвестность. Я уверяла себя, что если сумею найти Дракулу и покончить с ним навсегда, то совершенно исцелюсь, стану хорошей матерью, начну новую жизнь. Когда ты уснул, Пол, я вышла во двор. Я подумывала вернуться в склеп с оружием, попробовать вскрыть саркофаг, но сообразила, что в одиночку не справлюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108