От второго брата уже давно не было весточек. Он работал на какую-то аэрокосмическую контору в Техасе. Что же касается отца, то он уже был стар и раздражен диабетом и недавней ампутацией ноги. Его общество угнетало.
Кристине Коулс было двадцать семь лет. У нее было тонкое узкое лицо, рыжие волосы, голубые глаза... Да, пожалуй, именно глаза ее больше всего привлекали мужчин. Хотя не только они, но и хорошее чувство юмора, умение выглядеть внимательной к рассказам мужчин, в то время как на самом деле Кристина витала в облаках.
Они с Уильямом оба работали в банке Сан-Франциско и оба любили отдыхать на границе Аризоны и Невады. Здесь можно было найти покой. Они уже второй отпуск проводили здесь вместе. И странная вещь: чем больше Кристине нравилось общество Уильяма, тем меньше ей нравилась ее работа в банке.
Она была помощником управляющего, то есть поднялась так высоко, как только могла. Она рассчитывала, что во время этого отпуска выберет время, чтобы поговорить с Уильямом серьезно об их будущем и о ее будущей работе. В банке она оставаться не собиралась.
Сегодня на почте на ее имя было два конверта с посланиями из банка. В первом письме говорилось о том, что ее картина ожидается на выставку в банке в первую неделю декабря. Говорилось, что если вопрос стоит ребром: или соблюдение сроков или создание шедевра, то ей было рекомендовано все же ориентироваться на сроки. Ее это не обидело. Она не была профессиональным художником. Рисовала для души. Как получалось, так получалось. Особенных мук творчества не испытывала, а, главное, не любила испытывать. Во второй записке ей напоминалось о том, что она обязана составить новую компьютерную программу для младших сотрудников банка. Оба послания она выкинула в урну для мусора прямо на почте. Ей было интересно, какая реакция будет у руководства банка, когда они узнают, что она планирует покинуть его в начале следующего года, даже в том случае, если ей предложат какую-нибудь очередную мелкую ступеньку вверх на служебной лестнице.
Уильям хотел, чтобы она осталась в банке вместе с ним. Она знала это, хотя вслух он об этом прямо даже не заикался, зная ее к этому отношение. Вообще Уильям хорош! У него-то в банке было серьезное будущее и большие перспективы, а у нее?.. Вот, в том-то и дело. Она чувствовала, что новое место работы, для нее стоит выше Уильяма и если он упрется, то ей придется... Эта мысль расстроила ее.
В дверь коттеджа постучали. Поначалу она подумала, что это Уильям, почему-то раньше времени вернувшийся из Лас-Вегаса.
— Уильям?
— Нет, мэм. Полиция.
Ее рука с кисточкой вздрогнула и замерла. Ресницы испуганно вспорхнули.
— Полиция? Что-нибудь случилось? Что-нибудь случилось с... Уильямом?
— Нет, мэм. Я прилетел сюда из Сан-Франциско, чтобы задать вам пару-тройку вопросов об одном человеке, с которым вы работаете.
Она облегченно вздохнула. С Уильямом, слава богу, все в порядке. Что же касается банка, то она сейчас подумала только одно: о, нет! Неужели опять?
За последние несколько лет полиция несколько раз вскрывала в их заведении какие-то там злоупотребления. И всякий раз дело было связано с компьютерными программами.
Она открыла входную дверь. Бедняжка! На пороге стоял насквозь промокший мужчина в темном пальто и с отвисшими от дождя краями шляпы. Руки он держал в карманах. Он улыбнулся Кристине вполне приветливо и показал свою бляху.
Кристине что-то подсказывало, что это добрый, дружелюбно настроенный по отношению к ней человек. Она даже смутилась.
Он стоял неподвижно на крыльце, терпеливо ожидая, когда его пригласят внутрь. Козырька на крыльце не было и дождь продолжал обильно поливать всю его фигуру.
Они улыбнулись друг другу.
— Вскрылись некоторые злоупотребления, связанные с компьютерными программами в вашем банке, — сказал он. — На этот раз дело потянет на несколько миллионов. С такими-то деньжищами можно куда угодно податься. Хотя бы в Лас-Вегас. А что? Самое место для богатых людей. Скажите мне, где можно развлекаться двадцать четыре часа в сутки?
Внезапно ей в голову ударила мысль: «Неужели он намекает на Уильяма?»
Детектив вытащил из кармана руку и снял шляпу. Когда он делал это, из кармана его пальто на пол выпала какая-то бумага. Кристина тут же наклонилась и подняла ее. Передавая ее полицейскому, она машинально бросила на нее взгляд и обмерла! Бумага казалась знакомой. Она была в ужасном состоянии. Как будто ее смяли и выбросили, а потом подобрали и тщательно расправили...
Господи, да ведь это же была одна из двух банковских записок, которые она сегодня получила на почте! Та, что касалась компьютерных программ!
Зачем детективу понадобилось подбирать ее из урны? Значит, он просто-напросто следил за ней?
Она подняла на него растерянный взгляд. Он снова одарил ее мягкой улыбкой и показал пальцем на золотую серьгу в ухе.
Только сейчас она обратила внимание на то, что он в перчатках и не снимает их.
Когда он ударом ноги захлопнул входную дверь, она непроизвольно вздрогнула. Только через несколько секунд она нашла в себе силы произнести, запинаясь:
— Я... Я не понимаю...
Он сделал шаг ей навстречу.
— А это неважно. Совершенно неважно.
* * *
А ведь были времена, когда Робби Эмброуз вовсе не был буши, когда он не был ни воином, ни победителем. Наоборот, он весь состоял из слабостей и женщины стремились управлять им, а то и уничтожить его.
Но в конце концов ему удалось-таки скрыться от их тирании. И поквитаться.
В его родном лос-анджелесском доме хозяйничали женщины. Это была правящая каста, которая состояла из его матери, двух тетушек и старшей сестры. Робби и его отец, скромный преподаватель истории в Калифорнийском университете, были единственными представителями мужского пола в этом доме и существовали, по сути, на милости женщин. Первые десять лет жизни Робби, красивый и белокурый мальчик, вынужден был носить девчачью одежду. Его мать открыто предпочитала ему дочь. И вообще она при каждом удобном случае заявляла о том, что детей у нее больше не будет. Процесс рождения ребенка очень болезнен и последствия его уродуют женщину в сексуальном плане. С того времени его мать перестала спать в одной постели с его отцом. И она сама и две ее сестры всем своим видом показывали, что им лучше жилось бы вообще без мужчин. Если бы отец Робби и сам Робби внезапно исчезли бы, никто особенно не жалел бы об этом.
По словам одной из тетушек, само рождение Робби на свет было ошибкой, что он был нежеланным ребенком.
В такой атмосфере мальчик прожил детство и отрочество.
Когда ему исполнилось двенадцать лет, он вынужден был вступить под давлением четырнадцатилетней сестры в сексуальные отношения с ней. Это был классический случай кровосмешения. Чувство стыда и страх перевесили чувство испытанного удовольствия. Его сестра не уставала высмеивать брата за его неловкость, но заставляла его продолжать вступать с ней в половые акты. В противном случае она бы обо всем рассказала матери.
Но все тайное рано или поздно становится явным. Когда одна из тетушек открыла наконец, что он занимается любовью со своей родной сестрой, все три женщины накинулись на Робби и так его отделали, что он вынужден был несколько недель отлеживаться в кровати. Травма, нанесенная ему в душе, была так глубока, что мальчик целый год не мог говорить.
Когда он поправился, его отослали в строгую школу-интернат. Это заведение славилось суровыми порядками. Даже за небольшое нарушение правил следовало скорое и жестокое наказание от персонала. Отец не переставал слезно просить за сына, но добился этим немногого. Робби разрешено было переступать порог родного дома только по праздникам. Какое-то время он проводил здесь и на летних каникулах. Весьма непродолжительное.
Когда он приезжал домой погостить, его укладывали спать в стороне от других. Дверь в его комнату должна была быть все время распахнутой настежь. И днем и ночью в его комнате горел свет. Женщины хотели знать о каждом его шаге. Сестра должна была спать спокойно и не опасаться этого «маньяка».
В пятнадцать лет Робби пошел с отцом в студенческий городок Калифорнийского университета. Там проводилась историческая и культурная выставка Японии. Здесь-то зачарованный Робби впервые увидел демонстрацию карате. Эти люди, — каратеки, — представлялись ему настоящими богами. Они, наверно, получают дикое удовольствие от сознания того, что обладают такими знаниями?!.
Робби потребовались долгие годы для того, чтобы подняться до уровня этих «богов».
С помощью отца он отыскал книги по карате, другим восточным единоборствам и Японии, и жадно принялся их штудировать. В своей школе он подолгу оставался в спортзале и тренировался часами в полном одиночестве, просто пожирая инструкции и учебники страницу за страницей. Когда однажды какой-то старшеклассник попытался было отнять у Робби учебник по карате, тот ударил его ногой в лицо. Директор школы конфисковал у Робби все книги. Тогда мальчик поджег его кабинет, чтобы получить свое добро назад. Потребовались предельные усилия четырех человек из персонала школы, чтобы унять разбушевавшегося подростка. Однако, прежде он успел покалечить двоих из них настолько серьезно, что им помогла встать на ноги только больница.
На следующий же день после «инцидента» администрация интерната потребовала от родителей Робби забрать хулигана домой.
Оказавшись опять у себя дома, Робби продолжил изучение карате. Расстановка сил отныне, конечно же, изменилась. Теперь Робби был здоровым, крепким юношей. Но главное, он приобрел уверенность в себе. Хлыст перешел из одних рук в другие. Женщины вскоре научились бояться его. Вскоре они наконец поняли, что больше им не по силам контролировать его.
Школа занимала в жизни Робби самое последнее место. Почти все свое время он посвящал постижению все новых тайн восточных единоборств. Он жил для карате, дзюдо, кендо, борьбы на палках. Тренировался он в разных доджо Маленького Токио и в клубах в центре Лос-Анджелеса. Когда его не было в доджо, это могло означать только то, что он в спортзале изнуряет свое тело тяжестями, бегом или плаванием.
В семнадцать лет он получил черный пояс. На турнирах дрался с таким звериным отчаянием и яростью, что пугал этим более взрослых и опытных мастеров. Довольно часто его дисквалифицировали за излишнюю горячность и жестокость. Побеждали его немногие. Даже тогда.
Наконец-то он получил возможность защитить своего бедного отца от нападок женщин.
Однажды, когда его мать в припадке гнева выбросила за окно одну из исторических работ отца, над которой он работал несколько недель, Робби одним ударом кулака высадил ей челюсть.
В другой раз, когда он застал одну из тетушек, которая рылась в его комнате, Робби сломал ей руку.
С сестрой все обстояло сложнее. Когда она вернулась домой из колледжа, то взглянула на Робби не как на брата, а как на мужчину. На красивого, сильного мужчину. В ее глазах он прочитал воспоминание о тех днях их детства, когда они занимались друг с другом любовью. Он и сам помнил об этом. Она постоянно приставала к нему с этим. То словом кольнет, то на его глазах положит руки себе на грудь и начнет, томно закатывая глаза, их гладить, то как бы невзначай коснется его бедрами. Даже улыбаться она нормально не могла. Каждая ее улыбка была вызовом ему, страстным приглашением.
Это случилось вскоре после того, как ему исполнилось двадцать лет.
Его сестра подождала, пока дом опустеет. Затем она вошла к Робби в комнату, неся на подносе имагавайяки — японские вафли с начинкой в виде нежной бобовой пасты. Это было одно из его любимых блюд. Она также принесла ему наркотиков и вина.
Он потом не мог вспомнить то, что случилось, в деталях, но не было никакого сомнения в том, что это все-таки случилось, а не приснилось ему в кошмаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75