и некоторые из домов смотрели на улицу сломанными дверями и разбитыми оконными стеклами. Однако большинство людей, казалось, лишь рассержены тем, что их выгнали из домов, где в окнах виднелись кружевные занавески, а пороги сияли чистотой — так тщательно отскребали их камнем. Складывалось впечатление, что Чабб указывает дезинфекторам, куда идти, исключительно по собственной прихоти.
— Откуда он знает, на какие дома кидаться? — спросил Блэар Леверетта.
— Очень просто, — прошептал Леверетт. — Он никогда не осмелится ворваться в дом шахтера. Потому что тогда шахтеры в ответ ворвутся в городскую ратушу. А в отношении тех, кто здесь живет, могут сказать, что тут всего два туалета на две сотни жителей.
— Этого вполне достаточно, если есть дисциплина и порядок. — Чабб успел вернуться. — Посмотрите, во что они одеты. Сплошные лохмотья, да еще почти наверняка с насекомыми. По мне, эти тряпки надо бы сжечь.
— Жаль, что нельзя сжечь, как еретиков, самих жителей, — проговорил Блэар.
— Это, практика папистов. Здешние края издавна считаются их оплотом, тут живут самые упрямые и несгибаемые. Епископ ведь говорил вам, что и семья Хэнни когда-то, очень давно, была католической. И, конечно, среди шахтеров есть ирландцы — ирландцы и свиньи.
— Они что, нераздельны?
— Грязь и распущенность всегда идут рядом. Запущенность и нищета вызывают болезни. Не сомневаюсь, мистер Блэар, что в странствиях по выгребным ямам всего мира вы не могли не заметить, что дурной запах уже сам по себе заразен. Уверен, со временем эти люди оценят усилия, которые мы предпринимаем для их же блага.
— Мэйпоул тоже этим занимался?
— Какое-то время он был членом комитета.
Тележка двинулась дальше, оставив после себя в воздухе едкий запах с кислым привкусом, оседавший на губах.
— Преподобный, вы прирожденный миссионер. Вы хотели сказать, что Мэйпоул ушел из комитета?
— Он не привык подчиняться. Молод был. Вместо того чтобы уничтожать грязь, он ей помогал.
— Вы имеете в виду «Дом для женщин»?
— «Дом для женщин, падших впервые», — многозначительно поправил Блэара Чабб. — Как будто в Уигане есть женщины, которые пали только в первый раз. Спасать падшую женщину — дело крайне опасное даже для человека с самым твердым характером. Интерес молодого священника к такого рода занятию не может не вызывать подозрений. Слишком уж часто человеческие слабости прячутся под маской филантропии. И в результате не женщина обретает спасение, но погибает тот, кто пытался ее спасти.
— Вы имеете в виду какую-то конкретную женщину?
— Нет, такой конкретной женщины я не знаю. Но что касается Мэйпоула и его магдалин, то я умываю руки.
Их разговор продолжался на ходу: Блэар старался держаться впереди Чабба и дезинфекционной тележки.
— А во всех других отношениях он вас устраивал? Вел службы, посещал больных, выполнял другие обязанности?
— Да.
— Кажется, у него было трудно с деньгами?
— В церковь приходят не для того, чтобы делать деньги. Церковь не ремесло.
— Но он же был просто нищим.
— Он не имел еще прихода, не занимал должности приходского священника, а потому и не получал положенного при этом вознаграждения. Мне в свое время намекали, что Мэйпоул из хорошей семьи, но родители его умерли, когда он был еще ребенком, и почти ничего ему не оставили. Впрочем, какое все это имело значение? Он же собирался жениться на девушке неизмеримо более высокого положения, чем его собственное.
— Он не давал вам понять, что подумывает о чем-то необычном, что-то замышляет, что может уехать?
— Уехать? Когда он помолвлен с дочерью епископа?
— Он казался счастливым?
— Почему бы и нет? Стоило им только пожениться, и ему была бы гарантирована церковная карьера вплоть до самых высоких должностей.
— А его проповеди на шахтах? Вы о них что-нибудь знаете?
— Я предупреждал его, что только веслеянцы могут читать проповеди под открытым небом. К сожалению, Мэйпоула тянуло к низкой церкви. Как и к регби. А мне был нужен человек, который бы проводил причастие, служил литургию, посещал больных, носил бы пищу бедным, но достойным людям. Обязанностей много, даже двоим дай Бог управиться.
— Что с ним могло произойти, по-вашему?
— Не знаю.
— Вы обращались в полицию?
— Мы не хотели зря ее беспокоить. Пока никакого скандала нет, если только мы сами его не устроим. Если старший констебль Мун что-нибудь узнает, он даст нам знать.
— Скажите, а вы сами хотели бы, чтобы Мэйпоул нашелся?
— Мне уже все равно. Мэйпоул — святой, сегодня он тут, завтра его нет. Разумеется, я служу епископу. Все мы тут ему служим. Но все-таки передайте ему при встрече, что я уже устал ждать. Мне нужен новый викарий.
Тележка с насосом и канистрами, на медных боках которых играло солнце, двинулась дальше, и Чабб поспешил за ней, чтобы не отстать.
У старшего констебля Муна прямо по центру лба располагалась заметная вмятина.
— Кирпич. — Констебль закатал рукав, обнажив протянувшийся вдоль всего мясистого предплечья белый шрам. — Лопата. — Он приподнял штанину. Вся кожа была покрыта густой сетью шрамов и ран, словно по ноге стреляли дробью. — Клоги. Теперь, когда начинается какая-нибудь буза с шахтерами, мы надеваем плотные кожаные краги. А с вами что случилось? — Полицейский уставился на царапины на лице Блэара.
— Роза.
— Ну, это не повод для заявления в полицию, сэр.
— Нет, конечно.
На Муне была голубого цвета форма, расшитая по воротнику и манжетам серебром; подвижные черты лица указывали на то, что власть доставляет их обладателю удовольствие, и он не склонен этого стесняться. Сам Блэар испытывал в тот момент удовольствие от состояния той особой беззаботности, когда человеку кажется, что ему нечего терять. Мышьяк успел разойтись по кровеносным сосудам и вызывал теперь ощущения, чем-то похожие на возвратную лихорадку. Леверетта наконец-то не было рядом. Он отправился к епископу, чтобы заступиться за Блэара: Шарлотта Хэнни наверняка уже успела побывать у отца и потребовать увольнения Джонатана. Со стороны коридора, из выдраенных добела каменных камер с застланными соломой полами до Блэара доносились стоны; но в кабинете начальника полиции царил комфорт, который создавали изразцовый камин, стол красного дерева, обитые юфтью глубокие кресла, а также газовые лампы, освещающие крупномасштабные карты Ланкашира и Уигана. Кабинет Муна сиял великолепием, словно офис только что открывшейся новой фирмы.
— Красиво, правда? Прежний участок и городская ратуша сильно пострадали несколько лет назад от шахтеров, когда у нас были здесь некоторые неприятности. На восстановление и модернизацию больше всех пожертвовала, конечно, семья Хэнни. — Мун многозначительно помолчал. — Мы бы рады развеять опасения епископа. Времени только прошло уже много. В тот день, когда на шахте. Хэнни случился взрыв, все были заняты спасательными работами, потом опознанием тел, похоронами, расследованием, и об исчезновении Мэйпоула нам стало известно лишь спустя много дней. Я так полагаю: они просто не хотели поднимать шума, верно? Ведь молодой викарий был помолвлен с дочкой епископа. И лучше всего было бы разобраться с его исчезновением самим. Официально к нам до сих пор никто не обращался, во всяком случае, в книге регистрации никакой записи нет.
— Но вы все-таки наводили справки о Мэйпоуле?
— Осторожно. На железной дороге, не покупал ли Мэйпоул билет. Обошел каналы и котлованы. Невеселое занятие, но всякое же бывает. У нас тут шахтерский район. Повсюду заброшенные шахты. Если человек идет в темноте, не зная дороги, его могут никогда не найти.
— У Мэйпоула была ссора с человеком по имени Силкок. Вам это имя что-нибудь говорит?
— Известный бандит. Нападает на постояльцев отеля, на тех, кто выпил лишнего. У него вид честного, прямого, открытого парня. Манера маскироваться такая.
— Как у Мэйпоула?
— Не задумывался над этим, пока вы не сказали; в общем, да, чем-то похоже. Но с ним мы справились. Выставили его из Уигана в тот же день, как заметили, что он беспокоит преподобного.
— Арестовали его?
— Нет, оказали на него давление. Пришлось предупреждать его дважды, но в итоге он все же исчез.
— И после этого Силкока не видели?
— Нет.
— Вам не кажется, что стоило бы выяснить, где он?
— Это не наше дело. — Мун подвигал взад-вперед челюстью. — А мистер Леверетт не смог с вами приехать?
— Он отправился в «Хэнни-холл» доложить, как у нас прошел день. Господин констебль, не припоминаете, вы не видели Мэйпоула накануне дня взрыва?
— У вас вопросы как у профессионального сыщика. Нет.
— Когда вы с ним разговаривали в последний раз?
— За неделю до взрыва. Он всегда приходил заступаться за перепивших шахтеров. Я относился к этому с пониманием. В конце концов, у викария такая работа — прощать.
Мун говорил с ним так, словно укачивал грудного ребенка, и Блэар почувствовал к нему нарастающую неприязнь.
— Не помните, за кого из шахтеров он тогда заступался?
— За Билла Джейксона.
— Джейксон и Мэйпоул играли в одной команде в регби, верно?
— Ну, Билл — парень известный. Удар держать умеет. Шахтеры все такие. Потому-то они и в регби хорошо играют: что им разбитый нос? Как говорят у нас в Ланкашире, хотите набрать хорошую команду регбистов, встаньте возле любой из шахт и свистните.
— А чем Билл привлек к себе внимание полиции?
— Проломил голову одному парню за то, что тот потискал не ту девушку. Честно говоря, я Билла не виню. Понимаете, у нас тут слишком много приезжих, которые не знают Уигана и его обычаев и часто ведут себя неправильно.
— С кем же?
— С шахтерками.
— Как так?
Передние зубы были у Муна на месте, боковые же отсутствовали, что придавало его улыбке какую-то влажную липкость.
— Ну, они же делают что хотят, верно? Пьют как мужики, работают как мужики, живут как мужики. И притягивают к себе определенного сорта джентльменов, приезжающих сюда поглазеть на амазонок в брюках. Такие джентльмены думают, что им все позволено, а в итоге им приходится разбираться с кем-нибудь вроде Билла.
— И кто же была амазонка в том случае с Биллом?
— Одна девица, некая Мулине.
— Роза?
— Она самая. Одна из шахтерок, по-своему привлекательная, какими бывают проститутки. Относительно недавно появилась в Уигане. — Казалось, Мун растерялся. — А вы ее откуда знаете?
— Она была в списке лиц, видевших Мэйпоула последними, который вы передали Леверетту.
— Да, верно. Мне всегда не нравилось, что преподобный Мэйпоул тратит на нее время. Я его не раз предупреждал, что не следует слишком уж близко сходиться с шахтерами и позволять им опускать себя до их уровня.
— А что это за уровень?
— Они ребята неплохие, но примитивные. Я вам точно говорю, сэр. — Мун переключил внимание на щеку Блэара. — Знаете, чем шахтеры пользуются, чтобы прочистить рану? Угольной пылью. И в итоге оказываются татуированными, как дикари. Вы бы разве хотели так выглядеть?
Из полицейского участка в гостиницу Блэар пошел пешком, тем самым давая Леверетту время доставить сообщение о его увольнении.
Ночной дежурный порылся в ящичках для корреспонденции:
— Извините, сэр, для вас ничего нет.
— Должно быть. — Блэару никак не верилось, что после доклада Леверетта или жалобы Шарлотты Хэнни епископ не сделает ему хотя бы выговора. — Посмотрите еще.
Клерк нырнул под стойку.
— Вот здесь что-то есть, сэр. — Он извлек увесистый бесформенный сверток, упакованный в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. На обертке толстым карандашом было написано: «Для господина Блэара. От друга».
— Вы знаете, кто это принес?
— Нет, когда я заступил на дежурство, сверток уже лежал здесь. Наверное, чей-то подарок. Там вроде бы два предмета.
Клерк помедлил, явно ожидая, что Блэар сразу же откроет сверток. Но тот отнес посылку к себе в номер, положил ее на стол в гостиной, зажег лампы, приготовил и выпил порцию джина с хинином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70