но все равно отношение к нему Общества было вопиюще несправедливым. Общество располагало его отчетами, составленными им картами, даже парой его монографий; и тем не менее свой первый доклад он должен делать здесь, в Уигане, на кухне, пропитанной запахами скудной еды и сохнущей одежды, под время от времени раздававшийся стук детских клогов по ступеням лестницы.
Блэар поднялся:
— Мне надо идти. Спасибо за чай.
— А вы и вправду тот самый Блэар, из Африки? — спросил один из шахтеров.
— Возможно, и не тот. Всего хорошего.
— Так я и знала. Самозванец, — проговорила жена шахтера.
Проходя через темную гостиную к выходу, Блэар наткнулся на стол. Резко остановившись, в овальном зеркале рядом с вешалкой он увидел отражение изможденного человека, который, пригнувшись, словно жулик, торопился покинуть дом, откуда не уносил ничего, кроме собственной подорванной репутации. Сам он мало что сделал, чтобы заработать у этих людей добрую славу: это они одарили его своим вниманием и отношением просто потому, что ничего другого дать ему не могли. И вообще, могли, не могли — какое это имело значение? Важно, что он сам ничем не заработал их доброго к себе отношения.
— Знаете, о чем я сейчас подумал, — проговорил Блэар, возвращаясь в кухню. Лица взрослых еще сохраняли оскорбленное выражение, вызванное его уходом. Половина ребят уже успели сбежать с лестницы, но при первых же звуках его голоса мгновенно взлетели назад. Блэар занял свое прежнее место, как будто и не выходил. — Если когда-нибудь вы все-таки соберетесь в Африку или другую часть света, вам обязательно надо будет научиться разборчиво писать. И читать, понимая, что именно вы читаете. Отличное подтверждение тому — история, произошедшая с сэром Чарльзом Маккарти, последним губернатором Сьерра-Леоне. Он заключил союз с племенем фанти и с отрядом в тысячу человек выступил против живущих на Золотом Береге ашанти. Разведчики предупреждали бравого губернатора, что у ашанти гораздо больше солдат, но Маккарти с презрением отверг возможность вернуться, так что два войска сошлись в битве при Ассамако.
Слушатели, даже низкорослый конюх, снова расселись или встали по своим прежним местам. Мэри Джейксон налила еще чаю.
— Фанти — воины крепкие и стойкие, обученные на британский манер. Однако ашанти — это народ, создавший королевство, которое сумело не только завоевать половину других африканских племен, но и противостоять голландцам, датчанам и португальцам. На карте оказалась судьба всей Западной Африки. И хотя Маккарти был храбрым генералом, но ашанти имели численное превосходство и наседали на его отряд со всех сторон. Сражение шло с переменным успехом; сначала обменялись ружейными залпами, потом схватились врукопашную, на мечах и копьях. А потом с отрядом Маккарти произошло самое страшное, что только может быть на войне: у него кончились боеприпасы.
Блэар умолк, сделал несколько глотков из чашки. Множество глаз с лестницы неотрывно следили за каждым его движением.
— По счастью, в отряде Маккарти был отличный гонец. Генерал написал записку своему начальнику тыла, чтобы тот обеспечил доставку боеприпасов, и гонец отправился с ней в путь, сумев прорваться через специально взломанные на короткое время боевые порядки ашанти. Маккарти и его союзники-фанти упорно держались, экономя каждый выстрел. Можете представить себе облегчение, которое они испытали, увидев, что гонец вернулся, ведя по берегу реки двух навьюченных деревянными ящиками мулов. А теперь представьте себе их разочарование и отчаяние, когда они раскрыли ящики и обнаружили в них не боеприпасы, а макароны. Начальник тыла плохо прочел записку Маккарти. Согнувшись в три погибели под вражескими пулями, Маккарти пишет вторую записку. Снова гонец пробирается через вражеские порядки под прикрытием порохового дыма. Снова Маккарти и верные ему войска, ряды которых, однако, редеют, держатся изо всех сил, на этот раз вообще без боеприпасов, обороняясь только холодным оружием. И снова гонцу удается пробиться туда и назад, и он возвращается в сопровождении двух нагруженных ящиками мулов. Солдаты генерала взламывают вновь прибывшие ящики.
Блэар опять умолк, отпил из чашки и медленно опустил ее на место.
— И снова в ящиках оказываются лишь макароны. Тыловик просто не в состоянии был разобрать, чего именно требовал от него Маккарти. Закончилась эта история очень скверно. Ашанти одержали полную победу. Всех фанти перебили, почти поголовно. Сам Маккарти отбивался, прижавшись спиной к дереву, сколько хватило сил, а потом предпочел застрелиться, но не сдаться в плен. Наверное, он поступил правильно. Ашанти отрезали его голову и сварили мозги, а все остальное зажарили. Череп его они прихватили с собой, в свою столицу, чтобы поклоняться ему, как и черепам многих других побежденных ими врагов, заслуживших тем не менее их восхищение и уважение. Вот что может случиться с доблестным воином — а Маккарти был именно таким, — если он не умеет писать как следует.
В кухне повисла тишина. Лица сидевших вокруг стола людей раскраснелись и подобрели.
— Да-а, вот это история, — проговорил один из шахтеров и откинулся на спинку стула.
— Выдумки все это, — откликнулась одна из женщин.
— Действительно так все и было? — переспросил ее муж.
— В Африке случается и не такое. Эта история — одна из самых правдивых, какие я знаю, — ответил Блэар.
— Черт, вот это да! — выдохнул какой-то мальчишка.
— Не ругайся! — одернула его мать.
— А там, на этом Золотом Береге, золотые рудники есть? — Шахтер даже подался вперед.
— Да; и есть залежи гранита, гнейса и кварца, указывающие, что далеко не все месторождения там уже открыты. Знание геологии в тех местах — отличная подмога любому, кто им владеет.
— Что касается угля, тут мы все — геологи.
— Это верно, — согласился Блэар.
— А вы на горилл охотились? — полюбопытствовал самый маленький мальчик.
— Нет, даже никогда их не видел.
— А слонов?
— Видел, но не убивал.
— Настоящие путешественники убивают, — категорическим тоном заявил мальчик.
— Знаю. Но настоящих путешественников сопровождает не меньше сотни носильщиков. Они тащат на себе все, вплоть до лучших вин и мыла для бритья. Обязанность самого путешественника, однако, — обеспечить экспедицию свежим мясом. И, кроме того, он же хранит все ружья. Поскольку меня обычно сопровождали лишь несколько человек, то я охотился только на антилоп — это вроде оленей.
— Значит, на золоте там можно сколотить целое состояние, — заговорил, наконец, молчавший до сих пор конюх.
— Совершенно верно. Но гораздо больше шансов помереть от малярии, местных глистов или желтой лихорадки. Я бы запретил посылать туда семейных или даже тех, у кого просто есть надежда добиться счастья где-нибудь поближе к дому.
— Люди же едут. Сами.
— С шорами на глазах, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Понимаю. — Лицо конюха расплылось в улыбке.
Потом Блэар рассказывал им о том, как сушат крыс и летучих мышей, готовят и пьют вино из пальмовых листьев, как выживают в период страшных суховеев и в сезоны долгих тропических дождей, как засыпают под сумасшедший хохот гиен и просыпаются под вопли обезьян. О том, как положено обращаться к царю ашанти — только через посредника, которому излагается необходимое, а царь в это время сидит почти рядом, на золотом троне под золотым зонтом, и делает вид, будто ничего не слышит. Как положено уходить от него после аудиенции — пятясь задом и не разгибая спины. О том, какая у царя ашанти походка — такая же медленная и величественная, как у королевы Виктории, только он выше и массивнее королевы, гораздо ярче нее одет, а сам весь черный.
В вопросах, что задавали собравшиеся на кухне, начисто отсутствовали лукавство и скрытые колкости, обычные для любого салона. Интерес этих людей был столь силен и искренен, что, когда они спрашивали о чем-нибудь, лица их — и детей и взрослых — загорались этим интересом, как будто внезапно распахивали окно и в кухню врывался солнечный свет. Рассказ и ответы Блэара ничуть не походили на ту лекцию, о выступлении с которой он иногда позволял себе мечтать; скорее они напоминали беспорядочный поток впечатлений, обычно обрушиваемых путешественником на сидящих за семейным столом родственников. Тем не менее общение с этими людьми оказалось Блэару интересно и доставляло ему удовольствие.
Выйдя через час из дома Мэри Джейксон, он вдруг обнаружил, что совершенно позабыл про шедший на улице дождь — холодный и беспросветный ливень, от которого с крыш по желобам стекали сильные струи воды. Лавки стояли с уже закрытыми на ночь ставнями витрин. Проливной дождь заглушал шум, обычно несшийся из дверей пивных и забегаловок. На улицах почти не было видно повозок, извозчики же просто отсутствовали. Блэар натянул поглубже широкополую шляпу и зашагал по направлению к гостинице.
Улицы, разделявшие длинные кварталы, уже погрузились в темноту, только на перекрестках углы их освещались редкими фонарями. Там, где под улицами просели подземные выработки, на мостовых образовались громадные лужи, и Блэару, чтобы добраться пешком до центра города, приходилось все время сворачивать в боковые улочки и проулки, обходя подобные разливы. Чем дальше он продвигался, однако, тем уже становилась проезжая часть, тем чаще попадались на его пути выгребные ямы для золы и тем меньше было видно на улицах людей. Блэар явно запутывался в лабиринте заборов, задних дворов, голубятен и свинарников. Местные жители, несомненно, могли бы подсказать, как выбраться, но, когда Блэар наконец-то решил спросить дорогу, спрашивать было уже не у кого.
В поисках выходов и нужных дорог Блэар провел не меньше чем полжизни. При этом он не боялся спрашивать и не испытывал от этого неудобств. Африканцы всегда с удовольствием показывали дорогу, а местный этикет способствовал тому, что получение простой справки могло вылиться в приятное часовое общение. Однако на этот раз он заблудился по-настоящему, вокруг же не было ни души, хотя бы даже и африканской.
Пройдя до конца по какому-то очередному проулку, Блэар очутился на поросшем высокой травой и чертополохом поле, очерченном по горизонту всполохами вырывавшегося из фабричных труб сернистого пламени, то здесь, то там прорезавшими пелену дождя, так что казалось, будто небо подсвечивается непрерывно сверкающими молниями. Блэар вскарабкался на нечто вроде гребня и обнаружил, что сразу же за ним начинается некоторое подобие черной дюны, справа и слева от него уходящей куда-то вниз и в темноту. Некогда дюна эта была шлаковым отвалом — горой из камней, пустой породы и шлака, росшей на этом месте, по мере того как жила и функционировала одна из местных шахт, впоследствии выработанная и заброшенная. Тяжестью своей отвал продавил шахтные выработки, и они рухнули, в результате чего сам отвал просел вниз и стал напоминать кратер старого вулкана. Как и вулкан, он тоже подавал признаки жизни: слабые, мерцающие, будто пламя свечи или жертвенного огня, опаловые язычки вспыхивали на его склонах. Это угольная пыль, нагреваясь внутри остатков отвала, давала жизнь относительно безвредным голубоватым огонькам, пробивавшимся через породу и шлак наружу, чтобы слабо полыхнуть там и мгновенно исчезнуть. Ежесекундно возникая то здесь, то там и так же быстро пропадая, они создавали иллюзию чего-то живого, словно по внутренним склонам провала носились настоящие огненные бесенята. Дождь не в состоянии был загасить их; напротив, понижение давления в атмосфере лишь облегчало огонькам путь на поверхность.
Света на заросшем травой пустыре было в целом достаточно, чтобы Блэар смог разглядеть на его краю заброшенную печь для обжига кирпича с торчащим из нее огрызком трубы, а в самой глубокой части шлакового провала — чернильно-черную поверхность воды, из которой, наклонившись, выглядывала остальная часть трубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70