Она скрипела, когда я её открывал, точно так же, как она скрипела в мой последний приход сюда. В другом тысячелетии.
Меня окружило оглушительное тепло. Полки с подшивками годовых комплектов, длинные белые столы, свисающие над ними лампы, приборы микрофильмирования вдоль стен – всё было, как раньше. И запах пыли, старой бумаги и озоновых испарений от ксероксов тоже остался неизменным. Только лицо за стойкой было мне незнакомо: на стуле сидела молодая азиатка с невероятным бюстом, который совершенно безответственным образом ходил ходуном под её тонкой майкой. Она тупо таращилась на меня, не прекращая своего занятия – жевания голубой резинки.
– А что, Андерс Остлунд здесь больше не работает? – спросил я.
– Сейчас придёт, – сказала она тоном, не оставляющим сомнений в том, насколько ей плевать на это. – Только купит себе поесть.
Ну, хотя бы Остлунд ещё при деле. А то бы я с ходу и не знал, как мне заставить эту девушку делать то, что мне от неё нужно. Вернее, не от неё, а от архива газеты «Aftonbladet».
Строго говоря, у газеты всегда есть два архива. В одном хранится экземпляр каждого выпуска, бережно подшитый в годовой комплект, или отснятый на микроплёнку, или то и другое, и этот архив, как правило, доступен для всех, кто по каким-то причинам хотел бы навести справки по старым газетным сообщениям. Другой архив – для меня гораздо более интересный – в распоряжении только своих журналистов. Там хранится сырой материал к последующим газетным публикациям: оригинальные записи интервью, пометки к беседам, результаты розысков, копии, фотографии, огромное количество в высшей степени секретных вещей.
То есть золотое дно для того, кто занят торговлей информацией.
Я ждал. Кроме меня, здесь был лишь один посетитель – из того сорта людей, которые, кажется, живут в газетных архивах: старик с волосами как солома, его потёртое пальто лежало на стуле рядом. Он благоговейно листал какой-то том и поминутно делал себе пометки карандашом, зачем-то слюнявя его перед каждым использованием.
И от него жестоко пахло, мягко говоря. Я коротал время в противоположном от него конце читального зала с последними выпусками «Aftonbladet», вблизи тихо шуршащего кондиционера. Через некоторое время у меня оттаяли даже ноги, и по ним побежали мурашки.
Минут через пятнадцать появился Остлунд с большим коричневым пакетом. Он заметно постарел, отпустил усы, которые ему не шли, но его снисходительный взгляд остался прежним. Он двадцать лет не высовывал носа из газетного архива, но держался, как всеведущий.
Он сразу увидел меня. Отставил пакет и протиснулся своим обрюзгшим телом через откидную полку стойки.
– А ты-то что здесь делаешь? – пробурчал он, пожав мне руку в такой манере, для которой, видимо, и было придумано слово «покровительственно». – Я думал, ты живёшь на содержании у короля.
– Король вынужден экономить, – ответил я. Он сощурил глаза.
– Хочешь, отгадаю. На спор, ты явился сюда не для того, чтобы пробежать глазами газетные заголовки за шесть лет.
– А разве это имело бы смысл?
– Вряд ли. – Он коротко огляделся и ещё немного понизил голос. – Кстати, всё подорожало, ты хоть в курсе?
– Сколько?
– Четыре тысячи.
Я водрузил на лицо непроницаемую маску игрока в покер. У меня не было четырёх тысяч крон, по крайней мере, в данную минуту. А когда невозможно отступить, остаётся лишь одно: жестоко торговаться.
– Две тысячи, – сказал я.
Он фыркнул, дохнув мне в лицо желудочной хворью.
– Ты шутишь? Стану я рисковать своей пенсией за какие-то жалкие две тысячи.
– Я всегда был хорошим клиентом, но сейчас у меня срочное дело, а я на мели, – ответил я. – Две с половиной. К тому же, мне не требуется ничего из ряда вон выходящего.
Остлунд принялся чесать свой рыхлый подбородок, делая вид, что колеблется. Но я-то его знал. Всякий раз, когда он хватался за своё лицо, дело было решённое.
Он повернулся к девушке.
– Энн-Ли! Можешь тоже пойти купить себе поесть.
Она подняла лицо с жующей челюстью.
– Я не голодна.
Остлунд что-то прорычал себе под нос.
– Тогда пойди припудри нос, о'кей?
Она хотела ещё что-то сказать, но потом предпочла просто соскользнуть со стула и с обиженным видом удалиться в подсобное помещение. Зашуршала её куртка, потом стукнула дверь.
– О'кей, что ты хочешь узнать?
Я кивнул головой на старика в углу.
– А что с этим?
– Глухой, как камень. И он не притворяется, не беспокойся.
Я спросил себя, откуда он может это знать, но потом решил, что это не играет роли. Вынул из кармана деньги, отсчитал две с половиной тысячи крон и сунул их в протянутую руку Остлунда.
– «Рютлифарм». Всё, что сможешь найти.
Он поднял брови.
– Швейцарская фармацевтическая фирма? В которой работает новая нобелевская лауреатка?
– Она.
– Раньше ты был оригинальнее.
– И впредь буду, – сказал я. – Как только смогу позволить себе твои цены.
Пришлось ему потрудиться за мои деньги. Спустя небольшую вечность он вернулся из служебных помещений с двумя папками, содержимое которых он добыл при помощи ксерокса. В то же самое время он сделал запрос по своему компьютеру, что принесло ещё одну охапку распечаток, а сверх того он вручил мне несколько дюжин копий с микрофильмов: фирма «Рютлифарм», судя по всему, постоянно была на виду.
– Вот тебе, – сказал Остлунд, подвинув мне по прилавку всю эту кучу, увязанную в старую конторскую папку и схваченную резинкой. – Честно говоря, всё это можно было выяснить и более дешёвым путём.
Я взял папку с внезапным предчувствием, что её содержание не продвинет меня ни на шаг. Предчувствие, которое было мне сейчас абсолютно некстати.
Я вспомнил ещё кое-что.
– Скажи-ка, у ваших конкурентов пару недель тому назад совершенно неожиданно умер молодой репортёр. Бенгт Нильсон из «Svenska Dagbladet». Известно ли об этом что-нибудь? Отчего, почему?
Остлунд поднял брови и оглядел меня снисходительно, чуть ли не с состраданием.
– Во-первых, – сказал он, – у нас нет конкурентов, мы все участники состязательного процесса. И, во-вторых: да. Известно.
– И что тебе известно?
– Бенгт Нильсон был человеком, который замахнулся слишком высоко. Честолюбив был до крайности. По глупой случайности он был сердечник и по глупой случайности не был пунктуальным. Если ты спросишь меня, он просто-напросто забыл вовремя принять лекарство. Это уже однажды чуть не погубило его несколько лет назад, но есть люди, которые не учатся на своих ошибках.
– А если я спрошу кого-нибудь другого? Какая теория будет у него?
От этого он занервничал.
– Пожалуйста, у нас свободная страна. По крайней мере, считается таковой. Но судя по тому, что я слышал, у Нильсона в кармане была оранжевая коробочка с белыми таблетками, и по глупой случайности отделения за два предшествующих дня оказались ещё нетронутыми. Я считаю, есть более основательные случаи для приложения теорий заговора.
Я зажал папку под мышкой.
– Я просто так спросил.
– Рад стараться. Маленький довесок за счёт фирмы. Надеюсь, ты оценишь.
– Ещё бы, – сказал я и вышел.
Снаружи на меня снова набросился, как хищный зверь, холод; и в горле запершило, что не сулило ничего хорошего. Я зашёл в первую попавшуюся аптеку и купил витаминные таблетки и согревающую мазь для втирания. И раз уж я там оказался, то попутно спросил:
– Есть одно сердечное средство, белые таблетки в оранжевой коробочке с отделениями по дням недели. Вы знаете, что это такое может быть?
Аптекарша, худая женщина с тёмными кругами под глазами, наморщила лоб.
– Это может быть кардиопролол. Если только это сердечное средство; есть ещё распространенное средство от астмы, к которому ваше описание тоже подходит.
– Вы не могли бы показать мне эти упаковки?
– Оба средства только по рецепту. Я не могу вам его продать.
Я помотал головой.
– Нет, я спрашиваю только потому, что мой отец делает из этого страшную тайну, что за лекарство он принимает. Он немного со странностями, вы понимаете? А мне бы хотелось знать. На всякий случай.
Она понимающе кивнула и достала из разных выдвижных ящиков две коробочки.
– Это считается самым легкопереносимым средством такого рода, – объяснила она, выкладывая передо мной кардиопролол, – но его следует принимать исключительно пунктуально. Для забывчивых пожилых людей это не самое подходящее.
– О, по моему отцу можно проверять часы, это не проблема, – вдохновенно врал я. Взяв в руки упаковку, я повернул её так, чтобы можно было прочитать название производителя.
«АО Рютлифарм, СН-4001, Базель», – значилось на коробочке. Почему-то меня это не особенно удивило.
Глава 20
Первая обязанность взломщика – знать территорию, на которой предстоит работать. Итак, я пустился в путь к высотным домам на Сергельгатан, по дороге купил дешёвый блокнотик, поискал и нашёл Хайтек-билдинг и в пассаже напротив стеклянного вестибюля, который мне описал Ганс-Улоф, – кофейню. Там мне хватило моей убывающей наличности на чашку кофе и пирожное «брауни», с которыми я занял наблюдательную позицию, чтобы присмотреться к обстановке.
Кофе был невкусный, но горячий и благоухающий. Пирожное исчезло ещё до того, как я заметил, что ем; я оказался явно голоднее, чем думал. Было приятно сидеть, тяжелеть и чувствовать, что старые рефлексы и инстинкты ещё при мне, как будто не прошло этих шести бесконечных лет с тех пор, как я пользовался ими в последний раз.
Экономический шпионаж – область, имеющая не менее давние и славные традиции, чем его военное соответствие. Китайцы успешно хранили секрет производства бумаги в продолжение шести веков, пока жители Самарканда году примерно в 750-м не выведали его путём шпионажа. Человечество и сегодня не имело бы понятия, как производится шёлк, если бы хитроумный лазутчик однажды не вывез из Срединного царства контрабандой секрет его производства вместе с необходимыми для этого шелковичными червями.
Раз уж наша цивилизация выбрала жизнь в беспрестанной конкурентной борьбе, экономический шпионаж причисляется к незаменимым вспомогательным средствам всех тех, кто погиб бы, полагаясь лишь на собственные силы. Без сомнений, это аморальная деятельность. Но мораль в мире бизнеса – это то, о чём повсеместно говорят, но не принимают в расчёт в деловых решениях. Основа деловых решений одна: какую это принесёт выгоду и какого риска это стоит. Никто не стал бы публично одобрять уход от налогов или признаваться в том, что получает заказы путём подкупа ответственных за это людей. Тем не менее это делает всякий, если считает, что это поможет ему пробиться, и даже просто потому, что это делают другие.
Экономический шпионаж всегда играл особую роль. Это оружие, при помощи которого меньшие сопротивляются большим, глупые – умным и слабые – сильным. Больше дюжины фирм в странах, которые мы так высокомерно причисляем к «третьему миру», обязаны практически всеми своими техническими ноу-хау моим профессиональным усилиям, и они обеспечивают ныне целые регионы работой и пропитанием. Регионы, которые ещё двадцать лет назад сидели на капельнице подачек, так называемой «помощи развивающимся странам», избавляющей развитые промышленные страны от лишней конкуренции. Я вовсе не хочу приписать себе этим заслугу некой «робингудовской» справедливости; эти люди платили мне за работу, а дешёвым я не был никогда. Я не испытываю потребности оправдываться, и мне было всё равно, на кого я работаю. С таким же тщанием я работал на международные концерны и похищал у мелких развивающихся фирм формулы, коды или строительные чертежи, которые, если бы не я, сделали бы основателей этих фирм миллионерами. Жизнь была жестока, и я тоже.
Естественно, на профессиональный шпионаж распространяются те же правила, что и на любую другую профессиональную деятельность. Конкуренция многообразна, состязание жестоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Меня окружило оглушительное тепло. Полки с подшивками годовых комплектов, длинные белые столы, свисающие над ними лампы, приборы микрофильмирования вдоль стен – всё было, как раньше. И запах пыли, старой бумаги и озоновых испарений от ксероксов тоже остался неизменным. Только лицо за стойкой было мне незнакомо: на стуле сидела молодая азиатка с невероятным бюстом, который совершенно безответственным образом ходил ходуном под её тонкой майкой. Она тупо таращилась на меня, не прекращая своего занятия – жевания голубой резинки.
– А что, Андерс Остлунд здесь больше не работает? – спросил я.
– Сейчас придёт, – сказала она тоном, не оставляющим сомнений в том, насколько ей плевать на это. – Только купит себе поесть.
Ну, хотя бы Остлунд ещё при деле. А то бы я с ходу и не знал, как мне заставить эту девушку делать то, что мне от неё нужно. Вернее, не от неё, а от архива газеты «Aftonbladet».
Строго говоря, у газеты всегда есть два архива. В одном хранится экземпляр каждого выпуска, бережно подшитый в годовой комплект, или отснятый на микроплёнку, или то и другое, и этот архив, как правило, доступен для всех, кто по каким-то причинам хотел бы навести справки по старым газетным сообщениям. Другой архив – для меня гораздо более интересный – в распоряжении только своих журналистов. Там хранится сырой материал к последующим газетным публикациям: оригинальные записи интервью, пометки к беседам, результаты розысков, копии, фотографии, огромное количество в высшей степени секретных вещей.
То есть золотое дно для того, кто занят торговлей информацией.
Я ждал. Кроме меня, здесь был лишь один посетитель – из того сорта людей, которые, кажется, живут в газетных архивах: старик с волосами как солома, его потёртое пальто лежало на стуле рядом. Он благоговейно листал какой-то том и поминутно делал себе пометки карандашом, зачем-то слюнявя его перед каждым использованием.
И от него жестоко пахло, мягко говоря. Я коротал время в противоположном от него конце читального зала с последними выпусками «Aftonbladet», вблизи тихо шуршащего кондиционера. Через некоторое время у меня оттаяли даже ноги, и по ним побежали мурашки.
Минут через пятнадцать появился Остлунд с большим коричневым пакетом. Он заметно постарел, отпустил усы, которые ему не шли, но его снисходительный взгляд остался прежним. Он двадцать лет не высовывал носа из газетного архива, но держался, как всеведущий.
Он сразу увидел меня. Отставил пакет и протиснулся своим обрюзгшим телом через откидную полку стойки.
– А ты-то что здесь делаешь? – пробурчал он, пожав мне руку в такой манере, для которой, видимо, и было придумано слово «покровительственно». – Я думал, ты живёшь на содержании у короля.
– Король вынужден экономить, – ответил я. Он сощурил глаза.
– Хочешь, отгадаю. На спор, ты явился сюда не для того, чтобы пробежать глазами газетные заголовки за шесть лет.
– А разве это имело бы смысл?
– Вряд ли. – Он коротко огляделся и ещё немного понизил голос. – Кстати, всё подорожало, ты хоть в курсе?
– Сколько?
– Четыре тысячи.
Я водрузил на лицо непроницаемую маску игрока в покер. У меня не было четырёх тысяч крон, по крайней мере, в данную минуту. А когда невозможно отступить, остаётся лишь одно: жестоко торговаться.
– Две тысячи, – сказал я.
Он фыркнул, дохнув мне в лицо желудочной хворью.
– Ты шутишь? Стану я рисковать своей пенсией за какие-то жалкие две тысячи.
– Я всегда был хорошим клиентом, но сейчас у меня срочное дело, а я на мели, – ответил я. – Две с половиной. К тому же, мне не требуется ничего из ряда вон выходящего.
Остлунд принялся чесать свой рыхлый подбородок, делая вид, что колеблется. Но я-то его знал. Всякий раз, когда он хватался за своё лицо, дело было решённое.
Он повернулся к девушке.
– Энн-Ли! Можешь тоже пойти купить себе поесть.
Она подняла лицо с жующей челюстью.
– Я не голодна.
Остлунд что-то прорычал себе под нос.
– Тогда пойди припудри нос, о'кей?
Она хотела ещё что-то сказать, но потом предпочла просто соскользнуть со стула и с обиженным видом удалиться в подсобное помещение. Зашуршала её куртка, потом стукнула дверь.
– О'кей, что ты хочешь узнать?
Я кивнул головой на старика в углу.
– А что с этим?
– Глухой, как камень. И он не притворяется, не беспокойся.
Я спросил себя, откуда он может это знать, но потом решил, что это не играет роли. Вынул из кармана деньги, отсчитал две с половиной тысячи крон и сунул их в протянутую руку Остлунда.
– «Рютлифарм». Всё, что сможешь найти.
Он поднял брови.
– Швейцарская фармацевтическая фирма? В которой работает новая нобелевская лауреатка?
– Она.
– Раньше ты был оригинальнее.
– И впредь буду, – сказал я. – Как только смогу позволить себе твои цены.
Пришлось ему потрудиться за мои деньги. Спустя небольшую вечность он вернулся из служебных помещений с двумя папками, содержимое которых он добыл при помощи ксерокса. В то же самое время он сделал запрос по своему компьютеру, что принесло ещё одну охапку распечаток, а сверх того он вручил мне несколько дюжин копий с микрофильмов: фирма «Рютлифарм», судя по всему, постоянно была на виду.
– Вот тебе, – сказал Остлунд, подвинув мне по прилавку всю эту кучу, увязанную в старую конторскую папку и схваченную резинкой. – Честно говоря, всё это можно было выяснить и более дешёвым путём.
Я взял папку с внезапным предчувствием, что её содержание не продвинет меня ни на шаг. Предчувствие, которое было мне сейчас абсолютно некстати.
Я вспомнил ещё кое-что.
– Скажи-ка, у ваших конкурентов пару недель тому назад совершенно неожиданно умер молодой репортёр. Бенгт Нильсон из «Svenska Dagbladet». Известно ли об этом что-нибудь? Отчего, почему?
Остлунд поднял брови и оглядел меня снисходительно, чуть ли не с состраданием.
– Во-первых, – сказал он, – у нас нет конкурентов, мы все участники состязательного процесса. И, во-вторых: да. Известно.
– И что тебе известно?
– Бенгт Нильсон был человеком, который замахнулся слишком высоко. Честолюбив был до крайности. По глупой случайности он был сердечник и по глупой случайности не был пунктуальным. Если ты спросишь меня, он просто-напросто забыл вовремя принять лекарство. Это уже однажды чуть не погубило его несколько лет назад, но есть люди, которые не учатся на своих ошибках.
– А если я спрошу кого-нибудь другого? Какая теория будет у него?
От этого он занервничал.
– Пожалуйста, у нас свободная страна. По крайней мере, считается таковой. Но судя по тому, что я слышал, у Нильсона в кармане была оранжевая коробочка с белыми таблетками, и по глупой случайности отделения за два предшествующих дня оказались ещё нетронутыми. Я считаю, есть более основательные случаи для приложения теорий заговора.
Я зажал папку под мышкой.
– Я просто так спросил.
– Рад стараться. Маленький довесок за счёт фирмы. Надеюсь, ты оценишь.
– Ещё бы, – сказал я и вышел.
Снаружи на меня снова набросился, как хищный зверь, холод; и в горле запершило, что не сулило ничего хорошего. Я зашёл в первую попавшуюся аптеку и купил витаминные таблетки и согревающую мазь для втирания. И раз уж я там оказался, то попутно спросил:
– Есть одно сердечное средство, белые таблетки в оранжевой коробочке с отделениями по дням недели. Вы знаете, что это такое может быть?
Аптекарша, худая женщина с тёмными кругами под глазами, наморщила лоб.
– Это может быть кардиопролол. Если только это сердечное средство; есть ещё распространенное средство от астмы, к которому ваше описание тоже подходит.
– Вы не могли бы показать мне эти упаковки?
– Оба средства только по рецепту. Я не могу вам его продать.
Я помотал головой.
– Нет, я спрашиваю только потому, что мой отец делает из этого страшную тайну, что за лекарство он принимает. Он немного со странностями, вы понимаете? А мне бы хотелось знать. На всякий случай.
Она понимающе кивнула и достала из разных выдвижных ящиков две коробочки.
– Это считается самым легкопереносимым средством такого рода, – объяснила она, выкладывая передо мной кардиопролол, – но его следует принимать исключительно пунктуально. Для забывчивых пожилых людей это не самое подходящее.
– О, по моему отцу можно проверять часы, это не проблема, – вдохновенно врал я. Взяв в руки упаковку, я повернул её так, чтобы можно было прочитать название производителя.
«АО Рютлифарм, СН-4001, Базель», – значилось на коробочке. Почему-то меня это не особенно удивило.
Глава 20
Первая обязанность взломщика – знать территорию, на которой предстоит работать. Итак, я пустился в путь к высотным домам на Сергельгатан, по дороге купил дешёвый блокнотик, поискал и нашёл Хайтек-билдинг и в пассаже напротив стеклянного вестибюля, который мне описал Ганс-Улоф, – кофейню. Там мне хватило моей убывающей наличности на чашку кофе и пирожное «брауни», с которыми я занял наблюдательную позицию, чтобы присмотреться к обстановке.
Кофе был невкусный, но горячий и благоухающий. Пирожное исчезло ещё до того, как я заметил, что ем; я оказался явно голоднее, чем думал. Было приятно сидеть, тяжелеть и чувствовать, что старые рефлексы и инстинкты ещё при мне, как будто не прошло этих шести бесконечных лет с тех пор, как я пользовался ими в последний раз.
Экономический шпионаж – область, имеющая не менее давние и славные традиции, чем его военное соответствие. Китайцы успешно хранили секрет производства бумаги в продолжение шести веков, пока жители Самарканда году примерно в 750-м не выведали его путём шпионажа. Человечество и сегодня не имело бы понятия, как производится шёлк, если бы хитроумный лазутчик однажды не вывез из Срединного царства контрабандой секрет его производства вместе с необходимыми для этого шелковичными червями.
Раз уж наша цивилизация выбрала жизнь в беспрестанной конкурентной борьбе, экономический шпионаж причисляется к незаменимым вспомогательным средствам всех тех, кто погиб бы, полагаясь лишь на собственные силы. Без сомнений, это аморальная деятельность. Но мораль в мире бизнеса – это то, о чём повсеместно говорят, но не принимают в расчёт в деловых решениях. Основа деловых решений одна: какую это принесёт выгоду и какого риска это стоит. Никто не стал бы публично одобрять уход от налогов или признаваться в том, что получает заказы путём подкупа ответственных за это людей. Тем не менее это делает всякий, если считает, что это поможет ему пробиться, и даже просто потому, что это делают другие.
Экономический шпионаж всегда играл особую роль. Это оружие, при помощи которого меньшие сопротивляются большим, глупые – умным и слабые – сильным. Больше дюжины фирм в странах, которые мы так высокомерно причисляем к «третьему миру», обязаны практически всеми своими техническими ноу-хау моим профессиональным усилиям, и они обеспечивают ныне целые регионы работой и пропитанием. Регионы, которые ещё двадцать лет назад сидели на капельнице подачек, так называемой «помощи развивающимся странам», избавляющей развитые промышленные страны от лишней конкуренции. Я вовсе не хочу приписать себе этим заслугу некой «робингудовской» справедливости; эти люди платили мне за работу, а дешёвым я не был никогда. Я не испытываю потребности оправдываться, и мне было всё равно, на кого я работаю. С таким же тщанием я работал на международные концерны и похищал у мелких развивающихся фирм формулы, коды или строительные чертежи, которые, если бы не я, сделали бы основателей этих фирм миллионерами. Жизнь была жестока, и я тоже.
Естественно, на профессиональный шпионаж распространяются те же правила, что и на любую другую профессиональную деятельность. Конкуренция многообразна, состязание жестоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72