Хорошая идея. Я полез в карман и тоже отключил свой телефон. При моей везучести Ганс-Улоф позвонит мне в тот самый момент, как только я залезу ей в трусы.
Квартирка была маленькая и сразу видно, что девичья. Каждая стена была выкрашена в другой пастельный цвет, всё было жутко романтично, опрятно и чисто. Времени, чтобы вставлять в рамочки фотографии со школьных экскурсий и развешивать их на все свободные места, ей явно хватало. Был тут и небольшой стеллаж с книгами у письменного стола, на котором стояло несколько кривых, косых и плохо покрашенных глиняных вазочек с карандашами и шариковыми ручками. На полках были рассажены мишки, мягкие игрушки и расставлены прочие безделушки.
Я сделал короткий обход гостиной и холла. Одна стеклянная дверь выдавала, что за ней располагается ванная. Дверь, которая была закрытой, вела, следовательно, в спальню. Будем знать. Из кухонного окна видна школа, правда, перед этим взгляду приходилось пробиваться сквозь множество соломенных звёзд и прочую рождественскую мишуру.
Она указала мне на место у окна за маленьким столиком и налила воду для кофе.
– Вам с сахаром? – спросила она, и, когда я кивнул, поставила на стол лилового керамического бегемотика с дырой в спине, наполненного коричневым сахаром. Ну, ясно, как же иначе.
На тарелке громоздилась целая гора нарезанного кусками пирога манящего вида и аромата.
– Рождественский кекс я пока, к сожалению, не испекла, – сказала она, обставляя меня тарелками, чашками и обкладывая десертными вилками.
– Ничего, я не особо охоч до изюма, – ответил я и почувствовал, что голоден. Она тоже явно проголодалась, потому что принялась за свой первый кусок, ещё заваривая кофе. Кофейный фильтр, кажется, пропускал воду по одному атому.
– Судя по всему, у вас с Кристиной было взаимопонимание, – сказал я, чтобы увести разговор подальше от всех этих кофе? молоко? сахар?
Она кивнула.
– Да, я думаю, у нас был хороший контакт. Потому меня и убила вся эта история с её болезнью. Мне даже снились кошмары, честное слово. Ну, мне будет что сказать её отцу, когда я увижу его в следующий раз…
Я поперхнулся.
– Мне было бы, право, очень важно, чтобы вы какое-то время подержали это в тайне. Может быть, ещё с неделю, – сказал я так серьёзно и внушительно, как только мог. – Ради безопасности Кристины.
Она посмотрела на меня, наморщив лоб, и снова подлила несколько капель кипятка.
– Не понимаю, как это связано с безопасностью Кристины?
– Вы поймёте это немного позже, – настаивал я. Мне самому не приходило в голову никакого убедительного объяснения, так что оставалось напирать только на это. Мол, я знаю то, чего не знаешь ты.
Некоторое время мы молчали. Победу иной раз приходится высиживать.
– Ну хорошо, – сказала она, пожав плечами, и отвернулась. – Как хотите.
Я разглядывал её спину, пока она стояла у плиты. У нее и впрямь была хорошая фигура. Невысокая, но стройная. Поджарая такая. Такое тело умеет так сильно сомкнуться на тебе… Я заметил, что мои трусы при этой мысли начали натягиваться. К счастью, под комбинезоном это не было видно. Моя гормональная система работала на полных оборотах и явно взаимодействовала с лимбической системой так, что София Эрнандес Круз порадовалась бы.
– Мы говорили о Кристине, – попытался я вернуть свои мысли в нужное русло.
Биргитта Никвист убрала фильтр и стала наливать кофе.
– Верно, – сказала она. – Ну, что мне рассказать вам? С ней приятно беседовать. Она общительная девочка. Очень самоуверенная для своего возраста. Очень.
– Знаете какие-то подробности о смерти её матери?
Она поставила перед нами полные чашки.
– Это была ужасная история. Автокатастрофа. Грузовик пролил масло, да ещё на повороте. Дорога была, как каток, и это ночью. Мне страшно жаль эту семью. Я знала мать Кристины, понимаете?
– Должно быть, это был тяжёлый удар для девочки.
Она села напротив меня и принялась задумчиво размешивать молоко в кофе.
– Да. Я в то время была в школе дежурной учительницей, к которой можно было прийти поплакаться, так что я по долгу службы знала про все беды детей. Мы в то время много говорили с Кристиной. Она и дома у меня была.
Я невольно поднял брови и огляделся.
– Здесь?
Она отрицательно помотала головой, и по её лицу скользнула грустная улыбка.
– Нет, не здесь. Тогда я ещё… жила в другом месте.
Было что-то особенное в том, как она это сказала. Как будто я затронул тему, которую она хотела скрыть. Я решил при случае вернуться к этому.
– И как, по вашему впечатлению? Она справилась со своим горем?
– Думаю, да. Кристина обладает удивительной внутренней силой, понимаете? Просто диву даешься. Я думаю, это в ней от матери. Уж этого у неё никто не отнимет, внутреннюю силу и непоколебимость.
Я вонзился зубами в пирог, чтобы не взвыть. Эта женщина не имела никакого представления о жизни и о том, что в ней может случиться. Нет ничего такого, что у человека нельзя отнять. Ничего.
Проглотить. Отдышаться. Она ведь не со зла. Просто наивная, вот и всё.
– Раз вы говорите, что знали её мать, – спросил я, – что это была за женщина?
Она задумалась, поднеся чашку ко рту. Я вспомнил, как мы с Ингой несколько дней плутали по лесу, голодные и грязные, но упрямые в своём решении не попадаться и больше никогда не возвращаться. И нам это удалось. Мы не вернулись. Когда у нас кончалась еда, мы жили на одной воде из лесного ручья, перебивались с ягод на то, что находили в мусорных бачках на парковках, но мы так и не вернулись.
Что могла знать об этой стороне жизни женщина, чье представление о беде ограничивалось лишней стопкой тетрадок, которую нужно проверить? Ничего.
– Хм-м, – Биргитта пригубила кофе. – Если выразить одной фразой, я бы сказала: она была счастливая женщина. Какая-то… раскованная. Трудно описать. С чувством благодарности по отношению к жизни, вот это, пожалуй, самое точное.
Поразительно. Да, Инга действительно была такой. И представляла в этом для меня загадку, которую я и по сей день не разгадал.
Я прокашлялся.
– А отец Кристины? Его вы тоже знаете?
– Да, конечно. Он часто приходил на родительские собрания, ещё при жизни жены.
– Да, и чего это он? – Это действительно было интересно.
– Немного странно, если честно. Вы же знаете, что он профессор в Каролинском институте?
Я кивнул.
Она подняла ладони.
– Ну вот. И он часто бывает, как все профессора, не вполне в себе. Рассеянный. И очень напряжённый, я бы сказала. Очень… – она искала подходящее слово, – упёртый. Он тяжело пережил смерть жены. Она наверняка была для него свет в окне. Он сильно изменился с тех пор и наверняка ещё не справился с этим. И совсем непохоже на то, чтобы он подумывал о новой женитьбе или хотя бы о новом знакомстве.
– А какие у него отношения с дочерью?
– Он к ней строг. – Она взяла следующий кусок пирога. – Даже слишком строг, я бы сказала. Например, он запрещает ей дружить с мальчиками. Но ведь в наши дни это совсем старомодно. Однажды она привела домой мальчика, вполне безобидного, одноклассника. Ей было тогда лет десять, и она хотела проиграть ему какую-то музыку… Но её отец прямо-таки вышел из себя. Устроил скандал, и с тех пор Кристина тщательно скрывала свою дружбу с мальчиками. – Она улыбнулась. – Что было не так трудно сделать.
Я насторожился. Может, здесь был след?
– Не было ли у неё в последнее время кого-то, кого можно было считать её постоянным другом?
Она отрицательно помотала головой.
– Нет, таких, чтоб я знала, нет. Думаю, Кристина в этом смысле скорее сдержанна. Она всегда казалась мне совершенно нечувствительной к тому давлению, которое испытывают девочки в этом возрасте. Этот групповой напор, что пора иметь определённый опыт. Во столько-то лет, например, уже поцеловаться с мальчиком. Такие вещи она всегда игнорировала.
При этом она облизала губы, и меня пробило насквозь, как электрическим током. Проклятье! Я чувствовал себя, как разрывной заряд, который в любой момент может взорваться. Вот сидит в метре от меня женщина и не подозревает о том, что значительные части моего мышления заняты лихорадочным представлением о том, как я срываю с неё одежду.
Пора было приступать. Снять оставшуюся информацию, закончить разговор и перейти к делу. В противном случае я ни за что не мог ручаться.
– Она живёт вдвоём с отцом, – попытался я снова завладеть нитью разговора. Смотреть в кофейную чашку. На тарелку с пирогом. На скатерть. – Ей это было нетрудно? Какое у вас было впечатление?
– Ну, насколько я могла судить, они как-то договаривались. Она уважает его, но живёт своей жизнью, а он своей. Но я не думаю, что в этих отношениях было много тепла. Раньше – да, когда мать была жива. Тогда и отец был общительнее. – Она откинулась назад, запустила обе руки в волосы, прочесала их пальцами назад и сцепила руки за головой.
Отдавала ли она себе отчёт в том, что делает? Можно ли быть настолько далёкой от мира сего? Во рту у меня пересохло, и я взял свою чашку, пытаясь отвести глаза от её груди, которая отчётливо прорисовалась сквозь тонкий светло-коричневый пуловер и соски которой на глазах набухали.
– Общительнее? – прохрипел я, просто чтобы хоть что-то сказать. Я представлял опасность для этой женщины. Я должен был, да, я обязан был защитить её от себя самого, от этого жгута из гормонов и нейронов, который в любой момент мог сорваться с резьбы.
– Отец Кристины приходил на все школьные праздники и так далее, что с отцами случается не так часто. Однажды он даже написал пьесу для школьного спектакля, представьте себе, профессор медицины! И она прошла хорошо, хотя, на мой вкус, была избыточно жестокой.
Я понял. Её это пугало. Закроем глаза – и злой мир перестанет существовать.
Ну, сейчас ей придётся столкнуться с самой поучительной неожиданностью в её жизни.
– А вы не любите криминальные романы? – спросил я.
– В них, по мне, слишком много насилия.
– Но мир вообще полон насилия.
– Да, полон. – Она немного отодвинула стул назад, опершись спиной о стену, и поджала одну ногу под себя. Казалось, она не замечала, что теперь показывает мне не только свою грудь, но и контурный рельеф таза. – Но криминальные романы всё искажают. То, что в мире случаются ужасные вещи, ещё не значит, что весь мир такой.
Я подался вперёд. Кровь в моих жилах кипела.
– Поэтому вы и стали учительницей? Ведь школа что-то вроде резервации?
– Что? – она распахнула глаза.
Я больше не мог усидеть на стуле.
– Вы наивны, Биргитта Никвист. Вы сочинили себе добрый и романтический мир, потому что боитесь действительности и её ужасов.
– Я не наивна, – возразила она, сверкнув глазами. – Я только против того, чтобы меня лишали радости жизни.
– Вы наивны. Вы настолько наивны, что представляете опасность для себя самой, – заявил я. Жёстко, да, но лишь хлёсткие удары ещё могли помочь. – Посмотрите сами, что вы делаете. Вы пригласили меня сюда, чужого мужчину, о котором вы ничего не знаете. Я вам сказал, что я частный детектив, и вы мне поверили, только потому, что я показал вам свидетельство, подлинность которого вы никак не можете проверить. И что дальше? Вот мы здесь. Одни. Сильный мужчина и слабая женщина. Я мог бы сделать с вами что хочу, вам это не ясно?
Она взглянула на меня снизу вверх, её бездонные глаза были распахнуты, губы блестели.
– Я вам доверяю, – сказала она просто. – Вы мне ничего не сделаете.
По краям поля зрения у меня пошли мерцания и вспышки.
– Вы доверяете не тому, – прошипел я. – Я не детектив. Я арестант. Я три дня как вышел из тюрьмы, и у меня шесть лет не было секса.
Я непроизвольно шагнул к ней. Она не шелохнулась, но задышала глубже, и веки у неё затрепетали.
– Шесть лет? – прошептала она. – Это много…
Она протянула руку, коснулась меня. Быстрым, неописуемым движением соскользнула со стула, встала передо мной и взялась за молнию моего комбинезона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72