- Тс-с-с-с, - выдохнула она.
- {Норман, ты идиот}...
Звуки окутывали их, как туман, как лунный свет.
- Какой же ты дурак... неужели ты действительно думал, что
сумеешь поймать меня? Глупый старый бык!
Последовал взрыв звонкого презрительного смеха, вызвавшего в уме
Билла образы битого стекла, глубоких колодцев и пустых комнат в
полночь. Он содрогнулся и почувствовал, что все его тело покрылось
гусиной кожей.
Со стороны холма, от передней части храма, какое-то время не
доносилось ни звука (лишь редкие порывы ночного бриза приглаживали
колючий кустарник, словно рука, приводящая в порядок всклокоченные
волосы), затем тишина воцарилась и там, откуда взывала Рози. Плоский
лунный диск над головой спрятался за облако, подкрасив его края в
серебристый цвет. Небо сверкало россыпями звезд, но Билл не заметил ни
одного известного ему созвездия. Затем:
- Норррма-а-аннн... ты уже не хочешь поговори-и-и-и-ить со мной?
- Как же, как же, обязательно поговорю, - пробурчал Норман
Дэниелс.
И Билл почувствовал, как темнокожая женщина в испуге прильнула к
нему; его сердце едва не выпрыгнуло из груди и забилось где-то под
самым кадыком. Нормановский голос прозвучал на расстоянии не более
двадцати ярдов. Как будто до этого он намеренно производил сильный
шум, позволяя им следить за его продвижением, а потом решил, что
наступило время затаиться, и с этого момента вел себя {совершенно}
бесшумно.
- Поговорю, как же, обязательно поговорю с тобой {начистоту},
падаль.
Указательный палец темнокожей женщины предостерегающе прижался к
его губам, но Билл не нуждался в предупреждениях. Их взгляды
встретились, и Билл вдруг заметил; она совсем не уверена, что Норман
проследует через храм.
Тишина продолжала раскручиваться в спираль вечности. Даже Рози,
казалось, ждала.
Затем, теперь уже дальше, опять раздался голос Нормана:
- Эгей, старый хрыч! Ты-то что здесь делаешь?
Билл опустил голову и вопросительно взглянул на свою спутницу. Та
отрицательно покачала головой, признаваясь, что и ей происходящее
непонятно. Затем случилось нечто ужасное: ему захотелось прокашляться.
Настойчивый зуд за мягким небом нарастал, сводя его с ума. Он прижался
ртом к плечу, стараясь во что бы то ни стало удержать кашель в горле,
чувствуя на себе пристальный встревоженный взгляд женщины.
"Я не продержусь долго, - подумал он. - Дьявол, Норман, чего {же}
ты копаешься? До сих пор ты проявлял завидную прыть".
И словно в подтверждение его мысли: - {Норман! Сколько же можно
ждать, мать твою? Почему ты такой} МЕДЛИТЕЛЬНЫЙ? {Норман}!
- Сука, - прозвучал утробный голос на другой стороне храма. - Ах
ты сука!
Скрип шагов по крошащимся каменным ступенькам. Спустя мгновение
шаги стали сопровождаться гулким эхом, и Билл догадался, что Норман
вошел внутрь здания, которое темнокожая женщина назвала храмом. Он
понял еще, что приступ кашля, к счастью, прошел, так и не начавшись.
Он крепче прижал к себе женщину в голубом платье, наклонил голову
и прошептал ей на ухо:
- Что нам теперь делать?
- Ждать, - защекотал его ухо ответный шепот.
2
Неприятное открытие, заключавшееся в категорическом нежелании
маски сниматься с лица, здорово испугало Нормана, но прежде, чем страх
успел перерасти в панику, заметил неподалеку в траве предмет, от вида
которого мысли о маске начисто улетучились из головы. Бегом преодолел
небольшое расстояние и опустился на колени возле этого предмета.
Поднял свитер. повертел в руках и со злостью отшвырнул в сторону.
Подобрал куртку. Все верно, куртка, которая была на ней. Мотоциклетная
куртка. У мальчика есть самокат, и они, по-видимому, совершили
прогулку. Она сидела у него за спиной, потираясь промежностью о его
задницу. "Куртка великовата, - отметил он автоматически. - Наверное,
дружок одолжил ей одежку на время". Его вывернуло от ярости, и, плюнув
в сердцах, он зашвырнул куртку в траву и поднялся во весь рост, дико
озираясь по сторонам.
- Сука, - пробормотал он. - Сучье отродье. Воровка.
- {Норман}! - донесся из темноты ее крик. И на секунду у него
перехватило дыхание.
"Близко, - подумал он, - святое дерьмо, совсем близко, очевидно,
она в этой хижине".
Он оцепенел, застыв в полной неподвижности, ожидая, не крикнет ли
она еще раз. Через несколько секунд так и случилось. - Норман! Я
здесь, внизу!
Его руки потянулись к маске, но не для того, чтобы попытаться
сорвать ее; в этот раз он нежно погладил резиновую кожу бычьей морды.
- Viva el toro, - буркнул он под маской и пустился вниз по склону
холма к развалинам. Ему казалось, что он видит ведущие в том же
направлении следы - примятые или сломанные стебельки высокой травы в
тех местах, где, возможно, ступала ее нога, - но при тусклом лунном
свете трудно судить наверняка.
Затем, словно в подтверждение правильности избранного им курса,
зазвучал ее издевательский, сводящий с ума крик:
- Я зде-е-есь, внизу-у-у-у-у-у-у, Норман!
Как будто она больше не боится его; как будто она не в состоянии
дождаться, пока он спустится к ней. Мерзавка!
- Оставайся на месте, Роуз, - произнес он. - Главное, никуда не
исчезай, слышишь?
Служебный полицейский пистолет все еще торчал из-за пояса брюк,
но теперь он не занимал в планах Нормана важного места. Трудно
сказать, разрешается ли стрелять в галлюцинациях, а если да, то к
каким последствиям это может привести, и он отнюдь не горел желанием
выяснять это. Он намерен поговорить со своей бродячей Розой в более
интимной обстановке, для которой пистолет является слишком грубой
деталью.
- Норман, в маске ты выглядишь настоящим кретином... Я больше не
боюсь тебя, Норман...
"Все чувства преходящи, стерва, - подумал он, - в чем ты
убедишься очень скоро".
- Норман, ты идиот...
Ну да ладно, может, она уже не в здании, вероятно, Роуз уже
выскочила с другой стороны. Какая, впрочем, разница? Ей вздумалось
устроить с ним бег наперегонки по пересеченной местности? Если она
считает, что обгонит его, то ее ждет пренеприятнейший сюрприз.
{Последний} сюрприз в ее жизни.
- Какой же ты дурак... неужели ты действительно думал, что
сумеешь поймать меня? Глупый старый бык!
Он взял немного правее, старясь двигаться тихо, напоминая себе,
что не стоит производить шум, как - ха-ха - бык в посудной лавке.
Задержался на минутку перед первой потрескавшейся ступенькой лестницы,
ведущей к входу в храм (так вот что это за избушка; все понятно, это
храм вроде тех, что фигурируют в греческих мифах, сочиненных праздно
шатающимися мужиками в свободное от совокупления, пьянства и войн
время), и окинул строение внимательным взглядом. Вне всякого сомнения,
тут давно не ступала нога человека, и храм постепенно превращался в
руины, однако у него не возникло неприятного чувства - наоборот,
мрачные стены храма показались ему знакомыми, как стены давно забытого
родного дома.
- Норррма-а-аннн... ты уже не хочешь поговори-и-и-и-ить со мной?
- Как же, как же, обязательно поговорю, - пробурчал он. -
Поговорю, как же, обязательно поговорю с тобой {начистоту}, падаль.
Краешком глаза он заметил в спутанной высокой траве справа от
ступенек какой-то предмет: прячущееся в сорняках большое каменное
лицо, глупо уставившееся в ночное небо. Пять шагов привели Нормана к
сброшенному идолу, и секунд десять или больше он смотрел не отрываясь
в каменное лицо, проверяя и перепроверяя, действительно ли видит то,
что видит. Зрение не подвело. У огромной головы, валяющейся в траве,
было личико дражайшего нормановского папочки; слепые глазки сверлили
бесстрастный круг луны.
- Эгей, старый хрыч! - произнес он почти нежным тоном. - Ты-то
что здесь делаешь?
Каменный папаша промолчал в ответ, зато раздался крик Роуз:
- Норман! Сколько же можно ждать, мать твою? Почему ты такой
МЕДЛИТЕЛЬНЫЙ? Норман!
"Ну и язычку научилась она у своих подружек! - заметил бык, с той
лишь разницей, что теперь его реплики звучали в голове у Нормана. - Ей
повезло, повстречалась с великими людьми, никаких сомнений - они
полностью изменили ее жизнь".
- Сука, - произнес он гортанным дрожащим голосом. - Ах ты сука!
Он порывисто отвернулся от каменной рожи, попутно подавляя в себе
желание плюнуть в нее, как плюнул на кожаную куртку... или расстегнуть
джинсы и помочиться на отцовскую физиономию. Не самое подходящее время
для игр. Он поспешил по растрескавшимся ступенькам к темному входу в
храм. Каждый раз, когда ступал на камень, молния пронзительной боли
обжигала ногу, взметаясь по позвоночнику и отдаваясь в челюсти.
Казалось, лишь благодаря маске челюсть держится на своем месте: от
боли хотелось орать. И пожалел о том, что не прихватил с собой
лекарства из черно-белого полицейского "чарли-дэвида".
"Как она осмелилась на такой поступок, Норми? - прошептал слабый
голос в его сознании. Похоже, вопрос задал отец, хотя Норман не мог
припомнить, чтобы тот разговаривал таким неуверенным и обеспокоенным
тоном. - Как, черт побери, осмелилась? Что с ней случилось?"
Он помедлил, занеся ногу над верхней ступенькой; все лицо
саднило, нижняя челюсть болталась, как незакрепленное автомобильное
колесо.
"Не знаю и знать не хочу, - огрызнулся он. - Но я скажу тебе одну
вещь, папуля, - если, конечно, это ты, когда я до нее доберусь, то
сделаю так, что горько пожалеет о своей безрассудности. Клянусь,
пожалеет об этом".
"А ты уверен, что хочешь попробовать?" - не унимался призрачный
голос, и Норман, уже было двинувшийся вперед, озадаченно остановился и
склонил голову набок, словно прислушиваясь.
"Знаешь, мне кажется, что можно поступить умнее, - продолжал
голос. - Разумнее было бы признать ничью. Понимаю, звучит неприятно,
но ради твоего же блага хочу высказать свои соображения, Норми. Если
бы штурвал сейчас находился в моих руках, я сию секунду повернул бы
его в противоположную сторону и вернулся туда, откуда пришел. Потому
что здесь все {неправильно}. Тут все перепутано так, что сам черт ногу
сломит. Не знаю, что это за место на самом {деле}, но чувствую -
чистейшей воды ловушка, И если ты сделаешь опрометчивый шаг и дверь
западни захлопнется, у тебя возникнет гораздо больше поводов для
беспокойства, чем разболтавшаяся челюсть или маска, которая не желает
отдираться от лица. Почему бы тебе не плюнуть на все и не отправиться
восвояси? Проверить - вдруг удается вернуться назад в ее комнату?
Может, лучше так и сделать и дождаться ее там?"
"Ты забываешь про них, папочка, - возразил голосу Норман. Его до
глубины души потрясла настойчивость отцовского монолога, однако он не
хотел признаться себе в этом. - Спустя какое-то время туда заявятся
копы: и мне не сдобровать. Они изрешетят меня прежде, чем успею
уловить запах ее духов. А еще она послала меня... Я не уйду, потому
что она превратилась в проститутку. Это видно даже по ее манере речи."
"Да наплюй ты на ее манеру речи идиот! - взорвался отцовский
голос. - Если она испортилась, брось ее, и пусть догнивает на земле
вкупе со своими подружками! Может, еще не поздно отойти от вулкана на
достаточное расстояние, чтобы выброс распаленной лавы не угодил тебе в
лицо".
Сам того не желая, он задумался над отцовскими доводами, а затем
поднял взгляд и прочел надпись, высеченную на камне над входом в храм.
"ЖЕНЩИНА КРАДУЩАЯ КРЕДИТНУЮ КАРТОЧКУ МУЖА, НЕ ИМЕЕТ ПРАВА НА
ЖИЗНЬ".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96