— Но считать денежные знаки вы хотя бы умеете?
Лот протянул незадачливому пареньку в русской косоворотке, в кушаке и высоких сапожках несколько крупных купюр.
После этого он вышел в вестибюль, быстро набрал номер телефона и, глядя на зеленое небо за вершиной «Тайм-энд-Лайф билдинг», резко скомандовал в трубку:
— Чарли к телефону!
— Кто это такой быстрый? — послышался ленивый голос.
— Не узнаешь, идиот? — рявкнул Лот.
Через несколько секунд раздался голос Чарли:
— Добрый вечер, хозяин.
«Ничем из них не выбьешь этого мяукающего акцента», — подумал Лот и, прикрыв трубку ладонью, быстро заговорил:
— Пошли несколько парней поинтеллигентней в ресторан «Русский медведь». Сам не появляйся. Из берлоги не выходи. Пока.
Он повесил трубку, приоткрыл дверь в «Чайную» и весело крикнул:
— Натали! Ползем дальше! Нас ждут великие дела!
Наташа вышла из ресторана вместе со своей подругой и каким-то бородатым, косматым битником.
— Лот, представляешь, этот официант попросил у меня автограф, — смеялась Наташа.
Зеленое небо, как в молодые годы, висело над гигантским городом, ранняя луна, пристроившись к боку небоскреба Ар-си-эй (радиокорпорации Америки), наблюдала, словно любительница острых ощущений, за подготовленным к схватке полем битвы. Резкий ветерок с осенней Атлантики бодрил мышцы, наполняя сердце холодным восторгом, словно в юности, именно в юности, когда «химмельфарскоманда» выходила на дело.
— Натали, а почему бы нам с тобой вдвоем не выступить в цирке? Думаешь, старый Лот ни на что не способен?
И на глазах изумленной публики подтянутый, англизированный джентльмен вдруг сделал оборотное сальто.
Прохожие, эти ничему не удивляющиеся ньюйоркцы, зааплодировали. Какая-то пьяная рожа высунулась из проезжающей машины, словно горнист с бутылкой у рта. Натали, прислонившись к стене, смотрела на жениха расширенными от веселого ужаса глазами.
— А вы парнюга хоть куда, — пробубнил битник.
— Браво! Браво! — закричала битница. — Он свой в доску! Он не «квадратный»!
— Лот, ребята хотят присоединиться к нашему «паб-крол», — сказала Натали. — Ты не возражаешь?
Лот взглянул на живописную пару. Оба были в невероятно затертых джинсах, а поверх маек на них красовались вывернутые мехом вверх вонючие овчины, в которых ходят самые бедные галицийские крестьяне.
«Вот это прикрытие! — мысленно восхитился Лот. — Нарочно не придумаешь».
Разумеется, при взгляде на битницу он не удержался и от такой мысли: «Классная грудь. Если „они“ хотят это купить, то „они“ знают, что делают. Жаль только, что не продается, но, может быть, дело лишь в цене?»
— Классный у нас получается десант! — воскликнул он. — Высадим-ка его на русскую территорию! Есть шанс убить медведя!
Битники уже забрались в его машину.
Девушку звали Пенелопа, то ли Карриган, то ли Кардиган, короче — Пенни. Парня — Рон Шуц, что, конечно, вряд ли соответствовало действительности. Рон был, по его собственному выражению, «наилучшим поэтом этой наихудшей страны», а также театральным художником. Зарабатывал на жизнь он тем, что развозил овощи по мелким лавчонкам в Гриниче и Баурн.
— Много ли мне надо? — говорил он Лоту. — Кеды стоят пять долларов, хватает на полгода, штаны эти я еще годика три проношу, шкура эта на всю жизнь, мне ее в Польше подарили
— А вы и в Польше побывали? — быстро спросил Лот, внезапно почувствовав к Рону жгучий интерес, граничащий с интересом к Пенелопе.
— Я в прошлом году почти во всей Европе побывал, — гордо сказал Рон. — Прицепил себе консервную банку к ноге и ходил из страны в страну. Рим, Вена, Париж, Мадрид…
— Банку-то зачем? — спросил Лот.
— Для жалости. Чтобы вызывать у этих зажравшихся свиней хотя бы такое элементарное человеческое чувство, как жалость.
— Может, вы и нам прочтете что-нибудь свое? — спросил Лот. — Какое-нибудь умеренно гениальное стихотворение?
— Хотите, прочту «Марш кубинской народной милиции»? — спросил Рон.
— Что, что? — спросил потрясенный Лот.
…С борта бронированного катера в прорези пулеметного прицела были видны перебегающие по дюнам фигурки «синих муравьев». Из зарослей по застрявшим на рифе десантникам стал бить станковый пулемет…
Рон начал читать, наполняя несущуюся машину густым и тяжелым, как колокольный звон, голосом. Голос, казалось, выдавит стекла окон.
«Вот сукин сын! — подумал Лот с усмешкой, и вдруг усмешка перешла в еле сдерживаемую ярость. — Попался бы ты мне на мушку, сукин сын, со своей консервной банкой».
Реклама гласила:
РУССКИЙ МЕДВЕДЬ
Известен превосходством русской кухни и также
ИСТИННО РУССКОЙ АТМОСФЕРОЙ.
Ленчи — обеды — ужины.
Всегда царит веселье в русском духе.
В музыкальной программе:
ЖЕНЯ БУЛЬБАС и его цыганский оркестр.
ПАША ЛОВАЖ, скрипач-виртуоз.
ГАРРИ ПАЕВ и др.
цыганка БЕВЕРЛИ РАЙС.
Ресторан декорирован художником МАРКОМ ДЕ МОНТ-ФОРТОМ.
Кухня под управлением известного русского шефа ИГОРЯ ТАТОВА.
Открыт до 3 часов ночи.
Ресторан «Русский медведь» на 56-й улице — самый старый, еще дореволюционный, русский ресторан в Нью-Йорке. Владельцы — мистер и миссис Т. Тарвид. Брюхастый швейцар с бородой адмирала Рожественского, медные тульские самовары, старики официанты с трясущимися руками, сохранившие еще кое-какие ухватки залихватских московских половых, смирновская водка с двуглавым орлом, шустовская рябиновка, филе — медведь с брусникой, пирожки с гусятиной, сбитень, медовуха, бульон ан Тассе, грибы, стэйк по-татарски, торт «Балаклава», клюква-кисель, коктейль «Танин румянец», импортная икра фирмы «Романоф кавьяр компани» (пять долларов порция), водкатини, одесский оркестр под управлением несравненного Жеки Бульбаса. Пятьдесят пять лет непрерывного сервиса, ура!
Когда прибыла компания Лота, вечерняя программа была уже открыта. Жека Бульбас, человек совершенно неопределенного возраста, потряхивая крашеными черными кудрями, и дородная дама Нелли Закуска в сопровождении струнных и пианино печально пели на два голоса:
Смотрю как безумный на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил…
— О чем они поют, Натали? — спросил Лот, когда они заняли стол.
— Когда он был молод, он любил гречанку, — перевела Натали.
— В Греции хорошо, — сказал Рон Шуц. — Я жил там на берегу моря в пещере, играл на гитаре день-деньской…
— А что ты ел, Рон? — спросила Наташа.
— Там рядом был курорт, всякая богатая шпана. Эти паразиты иногда приносили мне суп, куриные кости, потом я собирал мидий, всегда был сыт.
…Я помню мгновенье. Текущую кровь…
Погибла гречанка, погибла любовь, —
еле сдерживая слезы, закончили романс Жека Бульбас и Нелли Закуска. Немногочисленная публика зааплодировала.
— Чем кончилось? — спросил Лот.
— Гречанка погибла, — сказала Наташа и вдруг почувствовала настоящую тоску по погибшей гречанке и жалость к человеку, который умел так любить.
— А тебя любили гречанки, Рон? — спросила Пенни.
— О господи! — махнул рукой Рон Шуц и отвернулся.
В ресторан, отдуваясь, ворочая шеей в тесном воротничке, вошел Тео Костецкий, он же Джи-Ти Брудерак. Под руку он вел юную девушку с расширенными, словно чего-то ждущими, глазами, ну просто Натали Вуд.
«Тоже с прикрытием, молодец», — подумал Лот, не сводя глаз с дяди Тео.
Дядя Тео, заметив его, смиренно поклонился и остановился в выжидающей позе.
Лот махнул ему рукой, приглашая к столу.
— Вы не возражаете, если мой знакомый сядет с нами? — с подчеркнутой вежливостью обратился Лот к битникам. — Не глядите, что он квадратный, в душе он настоящий битник!
— Нам-то что, — явно подделываясь под стиль своего друга, сказала Пенни.
— Нам лишь бы выпить и поесть, — сказал Рон. — За ваш счет, конечно.
— Ну, разумеется, за счет паразитов, — сказал Лот, вставая весьма торжественно навстречу дяде Тео. — Позвольте мне представить вам моего старого товарища по лыжным соревнованиям в Гренобле мистера…
— Костецкий, — сияя остекленевшим благодушием, сказал дядя Тео. — Я был, господа, как вы сами понимаете, в организационном комитете, а вот мистер Лот, он угрожал, хе-хе, чемпионам. А это, леди и джентльмены, дочь моего старого друга мисс Краузе.
— Катя, — сказала девушка и протянула ладошку. Целуя ей руку, Лот взглянул на дядю Тео. Тот утвердительно прикрыл глаза.
Катю посадили рядом с Наташей. Дядя Тео поместился между битниками. В течение всего обеда он поглядывал то вправо, то влево с остекленелым изумлением, а Рон Шуц, совершенно не считаясь с солидностью соседа, говорил через его голову многие изумительные и абсолютно «не квадратные» вещи.
Они ели астраханскую селедку, выловленную у берегов Ньюфаундленда, несчастного кордильерского гризли, убитого под псевдонимом «вологодский косолапый», уху «валдайский колокольчик» на бульоне из хищных амазонских рыбок пиранья, высококачественный тверской хлеб «горбушка», настоящую паюсную икру, приготовленную на заводе синтетического волокна в Омахе, штат Небраска. Во время обеда на все лады превозносили того, чье имя скромно значилось в конце меню: «Шеф-повар нашего ресторана надеется, что вы останетесь довольны его искусством».
Лот потешался над дядей Тео, заводя с ним разговор то о новом методе бурения нефти (под углом, на территории соседа), к которому якобы мистер Костецкий имеет отношение, то о якобы изобретенном мистером Костецким методе выделки модных моржовых шкур, при котором простая джутовая мешковина превращается в роскошный панцирь северного гиганта.
Дядя Тео пыхтел, выпускал к потолку большие синие, розовые, лимонно-желтые пузыри в виде шариков, колбасок и кругов.
В конце обеда дядя Тео выразительно посмотрел на часы, а потом взглянул на Лота. Лот встал.
— Извините, леди и джентльмены, мы с мистером Костецким вынуждены вас временно покинуть для краткого делового разговора. Натали, веди себя прилично, постарайся не ударить лицом в грязь перед мисс Пенелопой и мистером Шуцем.
Следуя за дядей Тео по узкому проходу между столиками, Лот осматривал ресторан. Все было спокойно: несколько старых русских эмигрантов, вяло переговариваясь друг с другом, проводили один из своих обычных бесконечных вечеров; четверо пышущих здоровьем молодых фармацевтов скромно пировали в углу, должно быть отмечая получение диплома; на эстраде стояли лишь печальная Нелли Закуска («Над розовым морем повисла луна») да верный ее друг Жека Бульбас, свесив кудри, аккомпанировал ей на гитаре; остальных музыкантов можно было видеть в раскрытые двери кухни — они ели лапшу.
Дядя Тео и Лот прошли мимо туалетов, по узкой лестнице поднялись на второй этаж в отдельный кабинет.
За длинным столом, накрытым белой скатертью, в полном одиночестве лицом к двери сидел Эдвин Мерчэнт. На вошедших устремился взгляд глубоко запавших глаз. В темных глубинах глазниц горел желтый фанатический огонь, освещающий узкое, невероятно бледное лицо и будто бы отбрасывающий отблеск на кончики свисающих к бровям жидких черных волос. Эдвин Мерчэнт сидел за этим простым обеденным столом так, словно в ногах у него был гигантский зал, забитый ревущими единомышленниками, по крайней мере Нюрнбергский зал партийных съездов. При каждой из своих немногочисленных встреч с этим человеком Лоту казалось, что вот сейчас он может встать, прокричать своим гнусавым, откровенно безумным голосом некое заклинание, и произойдет что-то невероятное, необъяснимое — то ли горизонт расширится до невероятных, предсмертных пределов, то ли пространство сузится до размеров склепа. Такой гипнотической силой безумия определенно обладали и руководители «третьего рейха».
Мерчэнт встал навстречу Лоту, протянул руку, сказал задушевно:
— Как я рад вас снова видеть, старина Лот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101