И где? В центре первопрестольной.
Тяпнули ещё одну бутылку; поговорили о международном положении - НАТО на восток, понимаешь, ломится, как теща из Засрайска в неожиданные гости, потом мой новый друг йехуанул к палатке за новым допингом - заложили ещё грамм по пятьсот, начали было о бабах. Мол, стервозы перворазрядные они все от острова Ямал до отрогов Гималай, да ба! Легка на подъеме - супруга Йехуа. От одного вида которой (и запаха), я протрезвел как стеклышко. Во-первых, далеко не красавица, во-вторых - голая, как в бане, но лохматая, а в - третьих, по размерам больше муженька раза в три. Если не в пять. И яростная, словно сопло стартующего на орбиту космического комплекса "Мир". Явилась из новогодней поземки косматой Снегурочкой и без лишних слов, как треснет моего лучшего друга по немытой потылице. Тот - кувырк в сугроб. А я за ним - меня ветром сдуло. От поступательного движения дамской десницы. Размером с палатку, которая соседний ларек с разноцветьем гирльяндных бутылок.
Прости, брат, сказал мой товарищ по празднику, надо идти, бля, в Гималаи, детки арахис в шоколаде ждут и папку, то бишь меня, Ёхана Палыча. Ну, это святое, ответил я, привет им от дяди Вани, то бишь меня, тоже Ёхана Палыча. Заметано, поклялся Йехуа, выбираясь из сугроба, а ты, Ванюха, передавай привет всему цивилизованному человечеству.
- Базара нету, - закричал вслед удаляющейся в сторону гор парочке. Через денек-другой!.. читайте репортаж о вас, родные мои!
Дал слово - держи. Мне повезло - после Нового года коллектив находился в таком состоянии, как мы с Ёханом Палычем, когда улетели в сугроб от затрещины его любезной благоверной. И поэтому мне не составило особого труда тиснуть рождественскую сказку-быль: "Йехуа, брат мой.". Потом наступили трезвые и привычные дни - у стен редакции снова забурлили активисты этого гринписнутого вконец общества охраны всего живого на земном шаре. С обвинениями в адрес репортера, мол, последний экземпляр Снежного человека был им (мной) нещадно одурманен алкогольным суррогатом неизвестного производства. И это вместо того, чтобы пригласить Йехуа с супругой в ресторацию, допустим, гостиницы "Урожай". Под видом чукчей и нанайцев - передовиков оленеводческого колхоза "Светлый Путь Ильича". Естественно, руководство обратило внимание на марш зевак под окнами редакции. Меня обвинили в том, что я в очередной раз показал всему миру неуважение к природе родного края. Я обиделся - и это вместо того, чтобы объявить мне благодарность. За мужество, проявленное при визуальном контакте с представителями из параллельного мира. Да, употребили, но самую малость. Для лучшего взаимопонимания, понимаешь.
Странно, эти доводы, равно как и обнаруженный мной в сумке кусок смердящей йехуанской шерсти, который я пихал под утонченные носы своих упрямых оппонентов, не дали никакого положительного результата. Меня вытурили взашей. Широко распахнув, кстати, окна - надышались бедняги в полное свое удовольствие, а каково было мне?.. Неблагодарная эта роль выступать в роли полноправного представителя всего цивилизованного человечества. Сначала современники обвиняют во всех смертных грехах, а после - памятник. Из тугоплавкой, блядь, стали. В назидание потомкам.
Что и говорить, желание приступить к новой жизни у меня было самое страстное. С понедельника. То есть с завтрашнего дня. А точнее, утра. Подъем - в шесть. Нет, в семь. Или в восемь. И трусцой вокруг дома. Опыт бега у меня имеется. Частенько приходилось давать стрекача из всевозможных экзотических местечек.
Однажды нас, репортеров из нескольких СМИ, десантировали в Центральную клиническую больницу № 1, чтобы мы донесли до как бы трудящихся и колхозных масс состояние Царя-батюшки. Отбор в "группу избранных" был почище, чем в отряд астронавтов, отправляющихся с глубокой разведкой на ипритный Меркурий. Разумеется, моя противоречивая фигура вообще не рассматривалась. Даже в кандидаты. Постоять у забора клиники.
- Господа, - торжественно известил главный редактор Щусев на производственном собрании коллектива. - Нам оказана огромная честь. И мы её должны оправдать. Предлагаю выдвинуть из наших недр, так сказать, самого достойного из достойнейших.
Не трудно догадаться, кто оказался самым достойным, чтобы лицезреть Государя после оздоровительных лечебных клизм и процедур. Коллектив смирился, а меня черт дернул подойти к Василию, личному шоферу нашего Главного. Мы обсудили сложное международное положение о все том же беспардонном передвижении НАТО на восток, потом как-то само собой случилось - я смахал в соседнюю палатку... Через час мы с водилой без проблем уговорились: ежели успешно проводим акцию, ящик водки - его. От всей моей души.
- Да, на хрена тебе все это, Ваня? - не понимал.
- Вася, одново живем, - отвечал, пытаясь объяснить причину своей производственной суеты: когда ещё возникнет шанс увидеть венценосца в натуральную величину, как Йехуа.
- Ты чего ругаешься? - не постигали меня. - У нас демократия-девка, но за Помазанника Божьего я т-т-тебе...
- Йехуа - это имя, Василий, - объяснился, отбирая гаечный ключ. - Ёхан Палыч... по-нашему.
- Ааа? Это твой д-д-друг?
- Д-д-друг! После тебя!
- Тогда в-в-выпьем за дружбу!
Уговор - дороже денег, это про нас. Так мы живем. Это наш, простите, менталитет. Дал слово - держи его пломбированными зубами, как гимнаст свою вращающуюся юлой жену под куполом цирка.
На следующее утро я напомнил шоферу об уговоре, и он взялся за голову - это безумие, Ваня? А что - мы уже не поём "песнь храбрым", Вася? Поём, вздохнул водитель и отправился к автомобилю, чтобы очистить багажник от канистр с бензином. Местечко для меня. Такой был план наших действий. Оригинальный, неправда ли? Что-что, а я сначала думаю, потом делаю, и только после всего скребу потылицу и недоумеваю:
- Ёхан Палыч, как же это получилось?
То есть, как яркий представитель своего народа, я люблю поучаствовать в нашей общей национальной потехе, которую мы все называем: "Русская рулетка", где главный принцип: авось, нелегкая, блядь, вывезет.
... В багажнике редакционного "Мерседеса" я пристроился вполне комфортно и чувствовал себя, как в материнской утробе. (Редакция - мать родная?) Шум фордовского мотора и движение укачали меня и я прикорнул. И увидел странный сон. Будто я оказался в кремлевских палатях на некоем помпезном фуршете в честь независимости государства Фасо-Бурсо. (Или Бурсо-Фасо?) Улыбалась себе великосветская публика - дамы полусвета и кавалеры в мятых костюмах мышиного цвета. Столы ломились от яств. Могу пересказать пищу, но лень, да и не следует смущать понурый и голодный народец палтусом в собственном соку, сусальными цыплятами из Бостона, грушами с хересом, кремовыми пирожными "корсар" и так далее.
Как утверждают господа философы: кому раковый супчик, а кому всю жизнь рачком-с. Какая у нас самая привычная поза для как бы трудящихся и колхозных масс - верно, рабоче-крестьянская. Для приема пищи властителей дум народных.
Однако вижу: никто не приступает к приему. В чем дело? Ах, ждут первых лиц, то есть первых жоп текущего политического момента.
Фу, молодой человек, слышу напряженные голоса, как так можно? Не сметь трогать возвышенное! Не трогать священную клоаку, иначе гибель в её мстительных газах, как космической экспедиции в ипритных испарениях далекой и чужой планеты.
Ладно, не буду: неприкасаемые - это святое. Лучше вернемся к столу с яствами. Пока все ждали, я прибился к одному из них и принялся жевать осетрину. Она таяла во рту, как снега Килиманджаро, что, кстати, в Гималаях. Я блаженствовал. Потом моя рука, тянувшаяся для очередного удачного цапа, угодила в металлические тиски. Во всяком случае, так мне показалось.
- Положь на место рыбу, сволочь, - услышал гремучее шипение.
Что такое? Служивый лысоватый дядечка, похожий своим романтическим лакейским обличьем на питекантропа, у которого отобрали любимую берцовую кость.
- Отпусти руку, сволочь, - не был оригинальным и я. - А то за себя не отвечаю, блядь!
- А ты - рыбу, гад!
- Рыба в руке, дурак!
- А за дурака ответишь!
- Лабардан, блядь!
- Чего!
- Лабардан-с! - заорал я не своим голосом от боли в запястье. Классиков читать надо, мать твою так!
То бишь возник пошлый скандалец, закруживший меня, как водяной коловорот. Возникло впечатление, что я угодил в косяк фаршированных осетров, мотающих хвостами по моим же щекам - хлобысть-хлобысть! Ничего себе приемчик в честь независимости новой африканской республики!
Когда пришел в себя, оказалось, что публика аплодирует. Не мне. Порфироносцу, шествующему в окружении придворного люда. И прошел бы мимо, да я, оскорбленный таким неуважительным приемом, полоумно заорал:
- И эта демократия-девка, понимаешь, когда рылью в лабардан-с?!
- Шта? - Отец родной надвинулся на меня всей своей державной массой.
- В лабардан-с. Лицом, - промямлил я, решая на всякий случай брякнуться в барские ножки, чтобы сохранить свой недавно потревоженный скелет.
- Не нравится демократия, шта ли? - удивился Самодержец. И подал мне руку. - Из щелкоперов, шта ли? - И похлопал мою рабскую спину. - Ну-ну, скажи правду-мать. А то мои людишки измельчались, псы рыжие, плешивые да кудрявые.
Такая вот цесарская прихоть. Взоры всех присутствующих мигом обратились в нашу сторону. Началась мелкая суета - охрана с нежностью гамадрил начала отжимать желающих помолоть языком с Монархом, снизошедшим до какого-то жалкого партикулярного пачкуна словом.
Я старался не отвлекаться, когда ещё выйдет поговорить с героем нашего, взбаламученного им же, времени.
- Шта, тяжела жизнь, сынок? - спросил Государь. - Думаешь, у меня легка? Ох, и тяжела ж ты, шапка Мономаха.
- Известные слова, - вздохнул я. - История повторяется. Может, выпьем для осветления души? - Предложил. От растерянности: оказывается, и боги на земле тоже живые люди.
- Нельзя, сынок, - сказали мне. - Собственный народ и народы мира смотрят на меня. Пью исключительно под подушкой.
- Жаль, - ответил я. - Теперь понятно, почему у нас как бы реформы идут через жопу. Тот, кто пьет под подушкой не увидит нужд народа. Почему крестьянам не отдают их же землю, а рабочим их же заводы? Где собственность, обещанная за этот еб... ный чубайсик , в смысле, ваучер? Человек должен работать на самого себя, и тогда и ему, и государству будет хорошо. Разве не понятно, что народ объявил вам своеобычную забастовку: никто не работает. Вы сдираете семь шкур, да ещё требуете всенародной поддержке чиновничьей банде, которая ничего не хочет, кроме, как владеть огромным пространством и малопроизводительными рабами. Государство - все, человек - ничто. Так? Нет, ошибаетесь, милейшие, топчитесь на месте... увлекся, это со мной бывает. - Кем вы себя окружили? Блядишкими, понимаешь, людишками.
- Цыц, пес поганый! - вдруг гаркнул мой собеседник. - Ты кто такой? Чтобы мне вопросы такие задавать? Ась?
- Человек! - решил идти до конца. - Который пьет открыто, а не под подушкой. Я тварь, но тварь свободно пьющая и поэтому имею право говорить то, что считаю нужным.
- Ишь какой храбрый? А ты попробуй на моем месте. Обложили со всех сторон, как ты говоришь, блядишкины людишки. Продыху нет.
- Значит, вы, извините, их. А долготерпение у народца не бесконечное, не выдюжат, снова за колы возьмутся, не дай Бог.
- Ладно, не кликушничай, пьяная твоя рожа, - меня обняли за плечи. Не такой я простой, как думаешь. - Многообещающе ухмыльнулся. - А за речи правдивые, надоть тебя, поганца, на кол!..
- На кол?! - и невольно рукой защитил место, куда, собственно...
И проснулся от грубых тыков в задницу. Свят-свят, где я и что со мной? И почему так холодно? И чей это такой знакомый голос:
- Ну, связался на свою голову. Вылезай, чумовой дурень, приехали.
- Вася, - зевнул, вспоминая, что прежде чем, залечь в багажник, заглотил родной и светлой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Тяпнули ещё одну бутылку; поговорили о международном положении - НАТО на восток, понимаешь, ломится, как теща из Засрайска в неожиданные гости, потом мой новый друг йехуанул к палатке за новым допингом - заложили ещё грамм по пятьсот, начали было о бабах. Мол, стервозы перворазрядные они все от острова Ямал до отрогов Гималай, да ба! Легка на подъеме - супруга Йехуа. От одного вида которой (и запаха), я протрезвел как стеклышко. Во-первых, далеко не красавица, во-вторых - голая, как в бане, но лохматая, а в - третьих, по размерам больше муженька раза в три. Если не в пять. И яростная, словно сопло стартующего на орбиту космического комплекса "Мир". Явилась из новогодней поземки косматой Снегурочкой и без лишних слов, как треснет моего лучшего друга по немытой потылице. Тот - кувырк в сугроб. А я за ним - меня ветром сдуло. От поступательного движения дамской десницы. Размером с палатку, которая соседний ларек с разноцветьем гирльяндных бутылок.
Прости, брат, сказал мой товарищ по празднику, надо идти, бля, в Гималаи, детки арахис в шоколаде ждут и папку, то бишь меня, Ёхана Палыча. Ну, это святое, ответил я, привет им от дяди Вани, то бишь меня, тоже Ёхана Палыча. Заметано, поклялся Йехуа, выбираясь из сугроба, а ты, Ванюха, передавай привет всему цивилизованному человечеству.
- Базара нету, - закричал вслед удаляющейся в сторону гор парочке. Через денек-другой!.. читайте репортаж о вас, родные мои!
Дал слово - держи. Мне повезло - после Нового года коллектив находился в таком состоянии, как мы с Ёханом Палычем, когда улетели в сугроб от затрещины его любезной благоверной. И поэтому мне не составило особого труда тиснуть рождественскую сказку-быль: "Йехуа, брат мой.". Потом наступили трезвые и привычные дни - у стен редакции снова забурлили активисты этого гринписнутого вконец общества охраны всего живого на земном шаре. С обвинениями в адрес репортера, мол, последний экземпляр Снежного человека был им (мной) нещадно одурманен алкогольным суррогатом неизвестного производства. И это вместо того, чтобы пригласить Йехуа с супругой в ресторацию, допустим, гостиницы "Урожай". Под видом чукчей и нанайцев - передовиков оленеводческого колхоза "Светлый Путь Ильича". Естественно, руководство обратило внимание на марш зевак под окнами редакции. Меня обвинили в том, что я в очередной раз показал всему миру неуважение к природе родного края. Я обиделся - и это вместо того, чтобы объявить мне благодарность. За мужество, проявленное при визуальном контакте с представителями из параллельного мира. Да, употребили, но самую малость. Для лучшего взаимопонимания, понимаешь.
Странно, эти доводы, равно как и обнаруженный мной в сумке кусок смердящей йехуанской шерсти, который я пихал под утонченные носы своих упрямых оппонентов, не дали никакого положительного результата. Меня вытурили взашей. Широко распахнув, кстати, окна - надышались бедняги в полное свое удовольствие, а каково было мне?.. Неблагодарная эта роль выступать в роли полноправного представителя всего цивилизованного человечества. Сначала современники обвиняют во всех смертных грехах, а после - памятник. Из тугоплавкой, блядь, стали. В назидание потомкам.
Что и говорить, желание приступить к новой жизни у меня было самое страстное. С понедельника. То есть с завтрашнего дня. А точнее, утра. Подъем - в шесть. Нет, в семь. Или в восемь. И трусцой вокруг дома. Опыт бега у меня имеется. Частенько приходилось давать стрекача из всевозможных экзотических местечек.
Однажды нас, репортеров из нескольких СМИ, десантировали в Центральную клиническую больницу № 1, чтобы мы донесли до как бы трудящихся и колхозных масс состояние Царя-батюшки. Отбор в "группу избранных" был почище, чем в отряд астронавтов, отправляющихся с глубокой разведкой на ипритный Меркурий. Разумеется, моя противоречивая фигура вообще не рассматривалась. Даже в кандидаты. Постоять у забора клиники.
- Господа, - торжественно известил главный редактор Щусев на производственном собрании коллектива. - Нам оказана огромная честь. И мы её должны оправдать. Предлагаю выдвинуть из наших недр, так сказать, самого достойного из достойнейших.
Не трудно догадаться, кто оказался самым достойным, чтобы лицезреть Государя после оздоровительных лечебных клизм и процедур. Коллектив смирился, а меня черт дернул подойти к Василию, личному шоферу нашего Главного. Мы обсудили сложное международное положение о все том же беспардонном передвижении НАТО на восток, потом как-то само собой случилось - я смахал в соседнюю палатку... Через час мы с водилой без проблем уговорились: ежели успешно проводим акцию, ящик водки - его. От всей моей души.
- Да, на хрена тебе все это, Ваня? - не понимал.
- Вася, одново живем, - отвечал, пытаясь объяснить причину своей производственной суеты: когда ещё возникнет шанс увидеть венценосца в натуральную величину, как Йехуа.
- Ты чего ругаешься? - не постигали меня. - У нас демократия-девка, но за Помазанника Божьего я т-т-тебе...
- Йехуа - это имя, Василий, - объяснился, отбирая гаечный ключ. - Ёхан Палыч... по-нашему.
- Ааа? Это твой д-д-друг?
- Д-д-друг! После тебя!
- Тогда в-в-выпьем за дружбу!
Уговор - дороже денег, это про нас. Так мы живем. Это наш, простите, менталитет. Дал слово - держи его пломбированными зубами, как гимнаст свою вращающуюся юлой жену под куполом цирка.
На следующее утро я напомнил шоферу об уговоре, и он взялся за голову - это безумие, Ваня? А что - мы уже не поём "песнь храбрым", Вася? Поём, вздохнул водитель и отправился к автомобилю, чтобы очистить багажник от канистр с бензином. Местечко для меня. Такой был план наших действий. Оригинальный, неправда ли? Что-что, а я сначала думаю, потом делаю, и только после всего скребу потылицу и недоумеваю:
- Ёхан Палыч, как же это получилось?
То есть, как яркий представитель своего народа, я люблю поучаствовать в нашей общей национальной потехе, которую мы все называем: "Русская рулетка", где главный принцип: авось, нелегкая, блядь, вывезет.
... В багажнике редакционного "Мерседеса" я пристроился вполне комфортно и чувствовал себя, как в материнской утробе. (Редакция - мать родная?) Шум фордовского мотора и движение укачали меня и я прикорнул. И увидел странный сон. Будто я оказался в кремлевских палатях на некоем помпезном фуршете в честь независимости государства Фасо-Бурсо. (Или Бурсо-Фасо?) Улыбалась себе великосветская публика - дамы полусвета и кавалеры в мятых костюмах мышиного цвета. Столы ломились от яств. Могу пересказать пищу, но лень, да и не следует смущать понурый и голодный народец палтусом в собственном соку, сусальными цыплятами из Бостона, грушами с хересом, кремовыми пирожными "корсар" и так далее.
Как утверждают господа философы: кому раковый супчик, а кому всю жизнь рачком-с. Какая у нас самая привычная поза для как бы трудящихся и колхозных масс - верно, рабоче-крестьянская. Для приема пищи властителей дум народных.
Однако вижу: никто не приступает к приему. В чем дело? Ах, ждут первых лиц, то есть первых жоп текущего политического момента.
Фу, молодой человек, слышу напряженные голоса, как так можно? Не сметь трогать возвышенное! Не трогать священную клоаку, иначе гибель в её мстительных газах, как космической экспедиции в ипритных испарениях далекой и чужой планеты.
Ладно, не буду: неприкасаемые - это святое. Лучше вернемся к столу с яствами. Пока все ждали, я прибился к одному из них и принялся жевать осетрину. Она таяла во рту, как снега Килиманджаро, что, кстати, в Гималаях. Я блаженствовал. Потом моя рука, тянувшаяся для очередного удачного цапа, угодила в металлические тиски. Во всяком случае, так мне показалось.
- Положь на место рыбу, сволочь, - услышал гремучее шипение.
Что такое? Служивый лысоватый дядечка, похожий своим романтическим лакейским обличьем на питекантропа, у которого отобрали любимую берцовую кость.
- Отпусти руку, сволочь, - не был оригинальным и я. - А то за себя не отвечаю, блядь!
- А ты - рыбу, гад!
- Рыба в руке, дурак!
- А за дурака ответишь!
- Лабардан, блядь!
- Чего!
- Лабардан-с! - заорал я не своим голосом от боли в запястье. Классиков читать надо, мать твою так!
То бишь возник пошлый скандалец, закруживший меня, как водяной коловорот. Возникло впечатление, что я угодил в косяк фаршированных осетров, мотающих хвостами по моим же щекам - хлобысть-хлобысть! Ничего себе приемчик в честь независимости новой африканской республики!
Когда пришел в себя, оказалось, что публика аплодирует. Не мне. Порфироносцу, шествующему в окружении придворного люда. И прошел бы мимо, да я, оскорбленный таким неуважительным приемом, полоумно заорал:
- И эта демократия-девка, понимаешь, когда рылью в лабардан-с?!
- Шта? - Отец родной надвинулся на меня всей своей державной массой.
- В лабардан-с. Лицом, - промямлил я, решая на всякий случай брякнуться в барские ножки, чтобы сохранить свой недавно потревоженный скелет.
- Не нравится демократия, шта ли? - удивился Самодержец. И подал мне руку. - Из щелкоперов, шта ли? - И похлопал мою рабскую спину. - Ну-ну, скажи правду-мать. А то мои людишки измельчались, псы рыжие, плешивые да кудрявые.
Такая вот цесарская прихоть. Взоры всех присутствующих мигом обратились в нашу сторону. Началась мелкая суета - охрана с нежностью гамадрил начала отжимать желающих помолоть языком с Монархом, снизошедшим до какого-то жалкого партикулярного пачкуна словом.
Я старался не отвлекаться, когда ещё выйдет поговорить с героем нашего, взбаламученного им же, времени.
- Шта, тяжела жизнь, сынок? - спросил Государь. - Думаешь, у меня легка? Ох, и тяжела ж ты, шапка Мономаха.
- Известные слова, - вздохнул я. - История повторяется. Может, выпьем для осветления души? - Предложил. От растерянности: оказывается, и боги на земле тоже живые люди.
- Нельзя, сынок, - сказали мне. - Собственный народ и народы мира смотрят на меня. Пью исключительно под подушкой.
- Жаль, - ответил я. - Теперь понятно, почему у нас как бы реформы идут через жопу. Тот, кто пьет под подушкой не увидит нужд народа. Почему крестьянам не отдают их же землю, а рабочим их же заводы? Где собственность, обещанная за этот еб... ный чубайсик , в смысле, ваучер? Человек должен работать на самого себя, и тогда и ему, и государству будет хорошо. Разве не понятно, что народ объявил вам своеобычную забастовку: никто не работает. Вы сдираете семь шкур, да ещё требуете всенародной поддержке чиновничьей банде, которая ничего не хочет, кроме, как владеть огромным пространством и малопроизводительными рабами. Государство - все, человек - ничто. Так? Нет, ошибаетесь, милейшие, топчитесь на месте... увлекся, это со мной бывает. - Кем вы себя окружили? Блядишкими, понимаешь, людишками.
- Цыц, пес поганый! - вдруг гаркнул мой собеседник. - Ты кто такой? Чтобы мне вопросы такие задавать? Ась?
- Человек! - решил идти до конца. - Который пьет открыто, а не под подушкой. Я тварь, но тварь свободно пьющая и поэтому имею право говорить то, что считаю нужным.
- Ишь какой храбрый? А ты попробуй на моем месте. Обложили со всех сторон, как ты говоришь, блядишкины людишки. Продыху нет.
- Значит, вы, извините, их. А долготерпение у народца не бесконечное, не выдюжат, снова за колы возьмутся, не дай Бог.
- Ладно, не кликушничай, пьяная твоя рожа, - меня обняли за плечи. Не такой я простой, как думаешь. - Многообещающе ухмыльнулся. - А за речи правдивые, надоть тебя, поганца, на кол!..
- На кол?! - и невольно рукой защитил место, куда, собственно...
И проснулся от грубых тыков в задницу. Свят-свят, где я и что со мной? И почему так холодно? И чей это такой знакомый голос:
- Ну, связался на свою голову. Вылезай, чумовой дурень, приехали.
- Вася, - зевнул, вспоминая, что прежде чем, залечь в багажник, заглотил родной и светлой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72