- Кто? Отелло?
- Этот Савелло! - точно выматерился. - Аркадий Аркадьевич!
Девушка подпрыгнув на сидении обезьянкой на пружинке, возмущенно всплеснула руками: вот так благодарность за хлопоты. Вместо того, чтобы думать о решении дальнейших сложных алгебраических уравнений с тремя неизвестными, Ванюха занимается арифметическими упражнениями для подготовительного класса начальной школы.
- Вот именно: с тремя неизвестными, - взъярился я. - Откуда ты его знаешь - это первое? Трахалась - это второе? И третье: зачем тебе, кукла, все это наше говно?
- Дурак в кубе, - ответила находчиво, прекратив обращать на меня внимания.
И была права: у меня дурная наследственность - моя кровь замешена на гари бескрайних азиатских солончаков с галопирующими табунами диких лошадей, на весенних грязевых потоках, несущих обглоданные стервятниками трупы скота и кочевников, на холодных и выстуженных ночах с мертвым зимним небом, похожим на плотный саван; у меня выразительные скулы раба, их нельзя отрихтовать учебой в престижных кембриджах и гарвардах; я не умею быть сдержанным в чувствах и быть куртуазным, как рояль; под моими обгрызанными ногтями грязь веков, что, разумеется, не является большим достоинством, но я такой, какой есть.
И принимать меня нужно именно таким - графским выблядком своего трудового народа. И вместе со своим народом я в меру развратен и хитер, в меру глуп и благоразумен; я - порнограф конца века, то бишь летописец смутных дней. И, согласитесь, господа, это занятие не самое дрянное. Случаются дела куда худее, в чем нетрудно убедиться, оглянувшись в скорбном сочувствии к этому истлевающему, как кости, миру.
...По возвращению в наше коммунальное сообщество мы обнаружили, что события продолжают развиваться по закону Мэрфи, то бишь по закону бутерброда, падающего на пол маслом. Плюм - приятного аппетита!..
Во-первых, боевые старушки и проценщица Фаина Фуиновна объединились, как ООН перед угрозой планетарного голода, и пытались выказать свои претензии. Мне. Во-вторых, господин Могилевский самым бесстыдным образом дрых на тахте, выгнав кота на подоконник. И в-третьих, оскорбленная Саша тотчас же удалилась в свою светелку, посчитав свою миссию выполненной сполна.
Я кое-как отбился от старушек, заявив, что они меня не так поняли. Потом выгнал Мойшу с Голланских высот, то бишь тахты, и вернул туда силой орущего и царапающего косматого и обожаемого Ванечку.
- Отпусти кота, ирод, - потребовал любитель животных. - Ему было хорошо там, на окошке... На скознячке...
- А лучше всего было тебе, - вредничал я. - И это вместо того, чтобы держать ушки на макушке...
- Ёхан Палыч, шел бы ты тундрой, однако, - не выдержал моего инициативного напора. - Приняты все звонки и даже более того...
- Как это? - насторожился. - Что значит: "более того"?
И выяснилось, что за мое короткое отсутствие обо мне, любимом, вспомнили, тут господин Могилевский вытащил записную книжку и зачитал список: 1. Из библиотеки Н.А. Некрасова, чтобы вернул журнальную подшивку "Северных широт", 2. Из домоуправления, чтобы уплатил за комнату, 3. Из "Голубого счастья", чтобы посетил их в обозримом будущем, 4. Из страхового общества "Шанс", чтобы...
- ... чтобы застраховал свою жизнь, - завопил не своим голосом. Хватит издеваться! Меня интересуют звонки по нашему делу, умник, и только они!
- Тогда верни кота, где взял, - сказал Мойша.
Как меня не хватил удар от возмущения, не знаю. Повезло, потому что в коридоре брызнул телефонный сигнал и я устремился к аппарату. И кто это был? По закону подлости. Если бы позвонили из Ватикана и предложили пожертвовать будущий гонорар за новые срамные снимки, я был бы только счастлив и рад, но служки Господни еще, видать, не знали о простом российском пареньке и папарацци Ванечке Лопухине, и поэтому звонила... Асоль Цырлова.
О, боги, вздрогнул я и хотел закричать, что меня нет дома. Однако сквозь треск и шум на линии, похожий на серебристый дождик, услышал голос дочери. Что такое, детка?! И выяснилось, что деда отъезжает в госпиталь для лечения, его надо сопровождать, и у меня появилась внеочередная возможность погулять с Марией.
- А тетя Ая не может?
- Она работает, папа. У неё операции на собачках.
- А тетя Аура?
- Уехала на дачу. Еще вчера.
- Тогда больше нет вопросов, - ответил я. - Скоро буду.
- А я на роликах буду, да, па?
Вот так всегда, вздохнул я, жизнь диктует свои законы и от них удрать ещё никому не удавалось. Что делать: дети - это святое, и я засобирался на свидание. Черт, у семи нянек ребенок без присмотра: одна с любимым папой, вторая режет псов, а потом штопает их, как чулки, а третья выращивает редиску и петрушку на собственном мелкособственническом огородике с дырявым нужником. И каждая считает, что она занимается самым важным на свете делом, а Лопухин валяет ваньку... Ну бабы, гималайского Ёхана на вас нет!
Когда господин Могилевский понял, что я не шучу и удаляюсь по чрезвычайному делу, то признался - был сигнал от Константина Славича, который просил передать: работа с известным мне лицом идет полным ходом, хотя от срочной встречи оно, лицо, пока отказывается. Убедительная просьба со стороны журналиста Славича созвониться, чтобы выработать единую тактику поведения.
- Тактика у нас одна: раздавить гадину, - сказал я и, выбежав в коридор, вспомнил об Александре.
Помимо многих недостатков, у меня есть одно достоинство: я не злопамятный и, когда чувствую, что меня занесло на вираже, то готов сбить скорость и повиниться перед пешеходом, которому в горячке отдавил ногу. Такой вот невозможный, но благородный характер.
Я пошкрябался в дверь соседки, мол, люди мы не местные, бедствуем, сиротки, уж дайте на пропитание, люди добрые.
Сашенька отдыхала - услаждала слух "Танцами с саблями" товарища композитора Хачатуряна. Эта классическая музона, на мой взгляд, полностью соответствовала душевному состоянию воительницы-победительницы. Я представил остроконечные янычарские сабельки в ласковых руках любимой и решил, что лучше будет, если повинюсь во всех смертных грехах.
- Ну виноват, - повесил буйную головушку. - Ну, что теперь не жить? Не дружить? Не любить? Не пить? И дела не делать?.. Поехали с Машкой познакомлю. У неё все мои положительные качества.
- В следующий раз я тебя, сукиного сына, кастрирую, как ты кота, простила и спрятала "сабли" в ножны. - Тебе, Ванечка, надо или учиться хорошим манерам, или лечиться в психлечебнице грязью...
- ... чтобы в князи, в смысле, в графы, - обрадовался я, пытаясь приложиться к дамской ручке, как это совсем недавно делал молодой царедворец, находящийся, очевидно, уже на борту авиалайнера Air France эх, Париж-Париж...
- Подлиза, - сказала Александра. - И беспринципный к тому же. Убила бы.
Я не оспаривал этих утверждений. По принципиальным, кстати, соображения. Как показывает всесветный опыт, женщина - друг человека. А какие могут быть споры между друзьями?
Отбив очередную атаку неугомонных боевых бабуль, требующих компенсацию за моральный урон в виде серебряной форели, я и Саша поспешили в душегубку имени "Победа" - давненько не плавились, как отвратно рекламированный и омерзительный на вкус суррогатный маргарин "Rama" в пастях лживых домохозяек.
Наша поездка была скорой - на магистралях наблюдалось временное перемирие перед вечерними баталиями. Мирная обстановка на дорогах и мой виноватый вид повлияли на Александру самым благородным образом. Спутница была мила, и я наконец узнал то, что хотел узнать.
Молодой реформатор, летящий уже у термоядерного светила, но в прохладной дюралюминиевой птичке, есть товарищ по экспериментальным опытам её б/у супруга Любошица. Между ними, Аркадием и Александрой, приятельские отношения, и все мои домыслы...
А что касается духовитого добра, растекающегося по всем нашим весям и городам, то нельзя жить в чане с дерьмом, делая вид, что находишься меж грядок с розанчиками роз.
- Прости, - снова повинился. - Должно, жара на меня так подействовала.
- Будем считать, что жара, - засмеялась.
- Надеюсь, скоро пройдут грозовые дожди...
- Грозовые дожди?
Я объяснился, вспомнив первую нашу ночь; Саша подивилась диковинным образам и сказала, что с моим сочинительным даром привирать надо срочно строчить романы о нашей действительности. Так оно и будет, согласился я, и первый опус, знаешь как будет называться?
- "Ёхан Палыч - герой нашего времени".
- Не-а.
- "Граф Лопухин - как зеркало капитализма"?
- Отнюдь.
- Тогда не знаю.
- Подсказываю: чем я занимаюсь?
- Вместе со мной... черт знает чем.
- Посмотри на меня, - и поправил на своем животе фотоаппарат. - Думай, родная?
- Ах "Папарацци"! - и захлопала в ладоши.
- Вот и нет, - прервал её радость. - Кто в нашей варварской сторонке правильно осмыслит "папарацци"? Подумают, что это из жизни древних римлян патриций... А кому это интересно сейчас? Никому.
- Ну тебя, романист хренов.
- Угадала-угадала, - признался. - В принципе. Потому, что в переводе это будет "Порнограф".
- "Порнограф"? - переспросила. - А что - мне нравиться. Я бы такую книжку купила. Про нашу, как понимаю, жизнь. Везде и всюду, - отмахнула рукой в открытое окошко, - "порнуха". В широком смысле этого слова.
- Будешь моим редактором, - решил я. - А то, не дай Бог, угодит мой нетленный труд в нежные SS-ские ручки какой-нибудь рафинадной мадамулечки, доказывай после, что не рыжий. И сам себя не секвестировал.
- Сегодня рыжий цвет самый модный, - заметила Александра. - А твоя кастрация будет только на пользу общему делу.
- Нет, только не это, - скукожился за баранкой.
- Надо, Ванёк, надо! - и "клацала" пальцами близ моего причинного места.
За столь беспечным трепом мы подкатили к жилому дому, хорошо знакомому. Мне. Стоял тот дом, напомню, почти на самом Садовом кольце и комнаты с окнами выходящими на окольцованную магистраль были похожи на камеру пыток. И провел я в такой камере лет пять. Думаю, после этого мне не страшны ни Лефортово, ни Бутырка, ни прочие лечебно-санаторные учреждения.
Чтобы не травмировать собой бывшую тещу и Асоль, я притормозил авто на углу дома - дети на роликах выписывали кренделя, и среди них была моя дочь, тепличный лопушок. С помощью мобильного телефона я установил связь с квартирой Цырловых и сообщил о своем прибытии. И скором убытии в ЦПКиО имени М. Горького. Получив "добро", проклаксонил - на крякающие звуки прикатила вся детская ватага. Окружила дедушку советского автомобилестроения, будто бронтозаврика, пробудившегося из глубин мезозойской эры.
- Па! - несказанно удивилась Мария. - Ты купил такую старую машинку?
- Это тети Саши, - открыл дверцу. - Садись и знакомься.
- О боже! - проговорила Александра. - Я уже тетя.
- А я на роликах, - вспомнила Мария.
- Ничего, Маша - машина наша, - сказала "тетя".
- А вы папина новая жена? - спросил непосредственный ребенок, удобно угнездывающийся на заднем сидении.
- Я?.. - запнулась Александра. - Я папин друг.
- Друг?
- Сердечная подруга.
- Ааа, - проговорила дочь. - Хорошо! - И принялась отмахивать руками малолетним "роллерам", тянувшимся за нашей колымагой.
Что тут сказать: наши дети все видят и понимают; с ними лучше вести себя на равных, иначе можно попасть впросак. Когда наш "бронтозаврик" покатил по Садовому, я перевел дух и поинтересовался здоровьем дедушки. По мнению дочери, тот слопал трехдневные бабушкины пирожки, потом прочитал газетку и ему сделось худо. На это я банально заметил, что обжорство и чтение прессы к добру не приводит.
- А деда сказал, что ты шалопай, - вспомнила Мария. - Это кто?
- Тетя Саша лучше знает, - ответил я. - Да, тетенька?
Александра закатила глаза от возмущения, но была вынуждена объяснить, что "шалопаем" называют того, кто все на свете путает и шалит, точно маленький ребенок. Тогда это про папу, вздохнула дочь, огорчив тем самым меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72