Хоромы, блядь, матерился я, когда очередной жилец появлялся в дверях с просьбой поддержать его ходатайство о расширении. В конце концов я заявил, что сам буду расширяться, поскольку у меня животные принадлежат к разным видам хищников. Соседи оскорбились и оставили меня в покое. Размышляя о бренности существования, я начал гулять с дискеткой по комнате. С определенной целью - упрятать спрессованный в пластмассу миллион долларов, чтобы ни одна собака, понимаешь... И обратил внимание на дога Ванечку.
Когда вопрос с дискеткой был решен, я упал на тахту и уснул со спокойной, прошу прощения, совестью. Под утро появилась призрачная бабка Ефросинья. Она была всклокоченная, как туман на дереве, и заметно нервничала. Если можно так выразиться по отношению к призраку.
- Ох, поганец, доигралси! - переживала. - От тёбя, Ванёк, загнуть в бараню роговину.
- Ничего, прорвемся, ба, - отмахивался. - Сказала бы лучше пароль?..
- В хвост и в гриву такого лупцовати, - расстраивалась. - Якую таку паролю, прости мя Господи!
- Словцо какое. Или знак.
- Тьфу на тёбя, засоранец! - уходила в открытое окно, где стыло раннее утро. - У святово Егория с коня подкову срезали, да в гадину медициньску звернули. То-то и оно...
Прошамкав эти аллегории, призрак с чувством выполненного долга удалился. Понятно, что поздним утром я ничего не вспомнил, а занялся текущими проблемами. По телефону нашел Аи и договорился о встрече на бульваре... и так далее.
После посещения дочери и снаряжения дога на собачью ферму почувствовал себя намного легче. Теперь можно любую версию активно отрабатывать. Как говорится, жизнь берет свое. Жить все время с перепуганной душой? Простите-простите. Пусть меня, Ванька, пугаются. А я у себя на родине, хотя и вынужден находиться в плотном кольце конституционных глупцов (их 16% от всего населения республики), полноценных идиотов (7%), радостно-возбужденных дебилов (6%), печальных олигофренов (5%), замаскированных дегенератов (19%) плюс ушибленные при рождении (2%); итого больше половины, не способных мало-мальски функционировать; я уж не говорю об оставшихся, которые мечтают лишь на халяву нажраться, да торопливо пошпокаться на рабочих местах. И тем не менее эта моя Родина и мои соотечественники. И они, при всех своих патологических недостатках, мне симпатичны. За их полупридушенные души можно и нужно бороться. На этой пафосной мысле последовал сигнал из космоса - я поднес сотовый телефончик к уху. Это был Миха Могилевский. Я удивился, куда он, поцик, запропастился? Здесь я, здесь, чуть раздражаясь ответил товарищ и признался, что у него появились материалы по программе "S". Надо ли говорить, что я, уточнив местонахождение продувного по своей природе приятеля, рванул олимпийцем по улицам, площадям и переулкам...
Я крепок задним умом. Так и не научился ощущать опасность. Самонадеянный болван, бесконечно наступающий на грабли. Господин Могилевский назначил встречу в банке "ОЛИМП", (название условное) что само по себе являлось гарантией безопасности. Олимпийское движение - залог здоровья, не так ли?
Находился банк в старинном особнячке, выкрашенным в цвет розоватого кремового мороженого. Над входом горело пошлым сусальным золотцем название капиталистического учреждения. Скучающие секьюрити, сверив мою фамилию в списке, указали направление движения. Я поднялся по мраморной лестнице с летящими на поворотах бронзовыми херувимчиками, протопал по длинному коридору, где желающих сдать свои кровные не наблюдалось. В кабинете, заставленном компьютерной техникой, я ввалился, как стадо верблюдов на цирковую арену. Господин Могилевский сидел за дисплеем и был похож на клерка, которого принудили работать в неурочное. Прокисший его видок мне не понравился, я ляпнул что-то оптимистическое и сделал несколько шагов...
Неожиданно кресло с высокой спинкой развернулось и я увидел... господина Лиськина. Со своей многообещающей ухмылочкой. Понятно, что я занервничал и рука сама по себе ушла под куртку, чтобы вырвать из-под неё "Стечкин".
- И не думай, Ёхан, как тебя там, Палыч, - проговорил шоу-мен, и я затылком убедился в добром его совете: металл ствола, как говорится, остудит любую бедовую головушку.
Грубые руки громил меня разоружили, вытащили бумажник из куртки, а из карманчика рубахи - страничку, которую я показывал пациенту Лб-66 и которую он разрисовал штрихами и кинули в кресло. Что вселяло надежду, если пристрелят, то только после душевной беседы. Следовательно, я могу себе позволить сказать все, что думаю о предателе господине Могилевском.
Боже, как я раньше ничего не замечал! Эти долгие странные отсутствия, эти ухмылочки, эти эстетствующие ужимки при виде крови... И главное, теперь понятно, что Костьку Славича убрали с его интеллигентной сучьей помощью.
- Мойша - ты труп. Раньше или позже, - сказал я и проговорил речь, основывающуюся на образах, услышанных в раннем сонном лесу, когда господин Берековский костерил своего телохранителя. От себя я ещё припомнил Иуду и тридцать сребреников.
Меня слушали самым внимательным образом, словно пытались узнать дополнительную информацию. Обругиваемый покрылся краской стыда за свое незначительное еврейское прозябание и даже не пытался возражать. Великая сила искусства арго в действии.
Наконец господин Лиськин поморщился и сделал знак громиле. Тот без лишних слов саданул меня по уху и так, что возникло впечатление - рядом в космические мерцающие дали стартовала ракета. Я мужественно перенес встряску, вспомнив отчаянных космонавтов, и всем своим серьезным видом показал, что готов к разговору о проблемах дня. Господин Лиськин, на удивление молчаливый, снова сделал знак рукой, и публика удалилась вон. Вместе с бывшим товарищем, но будущим покойником.
Я, переводя дух, гадал, когда он начал нас сдавать. Если с самого начала, то дела плохи. Но скорее всего его купили на середине, скажем так, нашего тернистого пути.
- Ну-с, как дела? - задали мне оригинальный вопрос.
- Какие дела? - развел я привычно руками. - Делишки.
- А я думал, это ты уже труп, - задумчиво проговорил господин Лиськин. - А ты, как мошкара, зудишь-зудишь, - тронул мочку уха. И внезапно гаркнул. - Раздр-р-ражаешь, зараза!
Такая неуравновешенность характера всегда настораживает: либо гены, либо били палкой в детстве, либо употребление наркотической дури. Подобное поведение надо пресекать на корню, и поэтому я эхом возопил:
- Раздр-р-ражаешь, зараза!..
Это вызвало должный эффект: известный коммерсант на поп-музыкальной ниве заметно дрогнул и поменял маску скучающего арлекина на простака (удивленного).
- Ты чего орешь? - спросил миролюбиво.
- А ты чего орешь? - повторил.
- С кем имеешь дело, знаешь?
Я хотел ответить правду, да решил повременить: всегда успею закончить путь под кладбищенскими березками. И поэтому изобразил на лице нечто подобное на деликатную фразу: "А кто ж вас, засранца, не знает?" Господин Лиськин сделал вид, что удовлетворен моим неопределенным ответом:
- Ну-с, как собираешься жить дальше, порнограф?
- Лучше папарацци.
- Папарацци? Ехан Палыч Лопухин - папарацци? - похмыкал. И, продолжая глядеть на меня немигающими глазами, сказал: - А ты знаешь, срань папараццкая, что из-за тебя, анекдота, мы теряем время... Деньги - ху... ня, а вот - время...
- А можно вопрос? - выступил я, как примерный ученик.
- Ну?
- Гамбургер - ваш человек? Ваш, так сказать, источник?
- И что?
- А то, что это он меня заслал к "Метрополю", хотя должен был в "Националь".
- И что?
- Ничего. Все вопросы к нему. Правда, вы его уже наказали, но это ваши проблемы.
Господин Лиськин помрачнел, сраженный такой доходчивой логикой. Потом многообещающе усмехнулся:
- Все правильно, родной, за исключением одного: этот жидок человек Савелло... Был. Решили надо мной пошутить, суки.
- Это ваши разборки, ребята, - поднял я руки.
- Все, закрыли тему, - потянулся в кресле, щелкнул пальцами, как костяшками домино, и проговорил с брезгливостью. - Меня интересует чаепитие...
- Какое чаепитие?
- Твое, папарацци, с Савелло?
Я задумался: в какой же это мы живем стране, где незначительный ленч на природе вызывает такой нездоровый интерес? Черт знает что происходит? Чайку ужо нельзя хлебнуть на свежем воздухе.
- Ну-с?
- О погоде говорили, - признался. - Хорошие деньки, не так ли?
- Не валяй дурака, Ваня, - притомлено проговорил господин Лиськин. Мы знаем все и даже более того...
Лицом я выразил заинтересованность: "и даже более того", скажите, пожалуйста? Мой собеседник понял, что имеет дело с идиотом, включил видео и на экране телевизора я увидел наше конфиденциальное чаепитие на воздушной веранде.
Проклятье! Я себе не понравился: хлюпал из чашки, утирал сопли рукавом и улыбался, как халдей. С такими манерами да в высшее общество? А если серьезно, то работали невидимые папарацци великолепно: было такое впечатление, что съемка велась из космоса. К тому же зрительный ряд сопровождался звуковым.
- Ну-с?
- Нет слов, - признался я. - Умеем, если хотим.
- Ты о чем, Лопухин?
- О работе папарацци.
- Ааа, - протянул, вытягивая из кармана пиджака короб с папиросами. Как собак недорезанных... вас.
- Без нас было бы скучно, - позволил себе заметить.
- А с вами весело, - с наслаждением затянулся папиросой. - Отстреливал бы через одного. А оставшихся - вешал на столбах.
- "И мертвые проснутся".
- Чего?
- Ничего. Мысли вслух.
- А ты рисковый малый, - подобрел лицом, заглатывая наркотический дымок. - Мне такие по душе. - Я поморщился: и этот прохиндей изрекает о бессмертной душе. - Взял бы тебя, да ты не жидок, как Могилевский. С ними легко. А с тобой, сукой... Сам по себе, да? Но мы можем договориться.
- О чем?
- О дискетке, милый, о дискетке. В два миллиона долларов, - лихоимски подмигнул. - Один и два - чувствуешь разницу?
- Не, - признался. - Не чувствую.
- Почему?
- Господин Савелло я обещал первому. А я слово держу.
- Аркаша - говно, - твердо заявил господин Лиськин. - Телячьи нежности. Демократ, мать его так! Козел!
- Он такого же мнения. Что вы, Лиськин, козел! Но это скрывает.
- Хватит! - ударил ладонью по столу. - Два миллиона, и пи... дец!
- Мало будет, - пошутил.
- Мало?
Собеседник от огорчения закашлялся и снова потребовал объяснений. Пришлось поделиться своими сомнениями о том, что моя жизнь стоит пять тысяч долларов (это в базарный день), и платить такому малобюджетному субъекту один или два, или три миллиона баксов по крайней мере глупо и расточительно. На эти верные слова господин Лиськин гадливым движением пальцев открыл мой бумажник, изрек:
- Голь перекатная.
На что я ответил с достоинством, что лучше быть ею, чем мелким воришкой, тыря из государственных учреждений коробки с зарплатой трудящихся масс.
- Защитник сирых и убогих, - хекнул шоумен и развернул страничку, где была надпись "Программа "S"", заштрихованная пациентом Лб-66, проживающим в соседней с нами параллельной реальности. - Вижу, любопытен ты, Ваня, без меры... - И покосился на бумагу. Я проследил за его взглядом и увидел значок $ на бумаге и услышал. - А это плохо кончается для таких, как ты...
$ - вот пароль для дискетки, сказал я себе с обреченным спокойствием и пониманием. Ванёк, ты всегда был ваньком, однако сейчас нужно сделать все, чтобы избежать печальных последствий для твоего здоровья. И при первой возможности... Но как это сделать? Взорвать ситуацию?.. И я это делаю:
- Предлагаю обмен: вы все о программе S, а я вам дискетку. Бесплатно.
Обкуренному господину Лиськину показалось, что он ослышался; открыв рот, принялся откручивать мочку уха. Своего. Выражение холенного лица было искренне мудацким. Я даже посочувствовал ему, мол, могу повторить, если хотите?..
- У тебя, блядь, дискетка? - наконец пришел в себя.
- Я такая же блядь, как ты блядь, - отвечал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Когда вопрос с дискеткой был решен, я упал на тахту и уснул со спокойной, прошу прощения, совестью. Под утро появилась призрачная бабка Ефросинья. Она была всклокоченная, как туман на дереве, и заметно нервничала. Если можно так выразиться по отношению к призраку.
- Ох, поганец, доигралси! - переживала. - От тёбя, Ванёк, загнуть в бараню роговину.
- Ничего, прорвемся, ба, - отмахивался. - Сказала бы лучше пароль?..
- В хвост и в гриву такого лупцовати, - расстраивалась. - Якую таку паролю, прости мя Господи!
- Словцо какое. Или знак.
- Тьфу на тёбя, засоранец! - уходила в открытое окно, где стыло раннее утро. - У святово Егория с коня подкову срезали, да в гадину медициньску звернули. То-то и оно...
Прошамкав эти аллегории, призрак с чувством выполненного долга удалился. Понятно, что поздним утром я ничего не вспомнил, а занялся текущими проблемами. По телефону нашел Аи и договорился о встрече на бульваре... и так далее.
После посещения дочери и снаряжения дога на собачью ферму почувствовал себя намного легче. Теперь можно любую версию активно отрабатывать. Как говорится, жизнь берет свое. Жить все время с перепуганной душой? Простите-простите. Пусть меня, Ванька, пугаются. А я у себя на родине, хотя и вынужден находиться в плотном кольце конституционных глупцов (их 16% от всего населения республики), полноценных идиотов (7%), радостно-возбужденных дебилов (6%), печальных олигофренов (5%), замаскированных дегенератов (19%) плюс ушибленные при рождении (2%); итого больше половины, не способных мало-мальски функционировать; я уж не говорю об оставшихся, которые мечтают лишь на халяву нажраться, да торопливо пошпокаться на рабочих местах. И тем не менее эта моя Родина и мои соотечественники. И они, при всех своих патологических недостатках, мне симпатичны. За их полупридушенные души можно и нужно бороться. На этой пафосной мысле последовал сигнал из космоса - я поднес сотовый телефончик к уху. Это был Миха Могилевский. Я удивился, куда он, поцик, запропастился? Здесь я, здесь, чуть раздражаясь ответил товарищ и признался, что у него появились материалы по программе "S". Надо ли говорить, что я, уточнив местонахождение продувного по своей природе приятеля, рванул олимпийцем по улицам, площадям и переулкам...
Я крепок задним умом. Так и не научился ощущать опасность. Самонадеянный болван, бесконечно наступающий на грабли. Господин Могилевский назначил встречу в банке "ОЛИМП", (название условное) что само по себе являлось гарантией безопасности. Олимпийское движение - залог здоровья, не так ли?
Находился банк в старинном особнячке, выкрашенным в цвет розоватого кремового мороженого. Над входом горело пошлым сусальным золотцем название капиталистического учреждения. Скучающие секьюрити, сверив мою фамилию в списке, указали направление движения. Я поднялся по мраморной лестнице с летящими на поворотах бронзовыми херувимчиками, протопал по длинному коридору, где желающих сдать свои кровные не наблюдалось. В кабинете, заставленном компьютерной техникой, я ввалился, как стадо верблюдов на цирковую арену. Господин Могилевский сидел за дисплеем и был похож на клерка, которого принудили работать в неурочное. Прокисший его видок мне не понравился, я ляпнул что-то оптимистическое и сделал несколько шагов...
Неожиданно кресло с высокой спинкой развернулось и я увидел... господина Лиськина. Со своей многообещающей ухмылочкой. Понятно, что я занервничал и рука сама по себе ушла под куртку, чтобы вырвать из-под неё "Стечкин".
- И не думай, Ёхан, как тебя там, Палыч, - проговорил шоу-мен, и я затылком убедился в добром его совете: металл ствола, как говорится, остудит любую бедовую головушку.
Грубые руки громил меня разоружили, вытащили бумажник из куртки, а из карманчика рубахи - страничку, которую я показывал пациенту Лб-66 и которую он разрисовал штрихами и кинули в кресло. Что вселяло надежду, если пристрелят, то только после душевной беседы. Следовательно, я могу себе позволить сказать все, что думаю о предателе господине Могилевском.
Боже, как я раньше ничего не замечал! Эти долгие странные отсутствия, эти ухмылочки, эти эстетствующие ужимки при виде крови... И главное, теперь понятно, что Костьку Славича убрали с его интеллигентной сучьей помощью.
- Мойша - ты труп. Раньше или позже, - сказал я и проговорил речь, основывающуюся на образах, услышанных в раннем сонном лесу, когда господин Берековский костерил своего телохранителя. От себя я ещё припомнил Иуду и тридцать сребреников.
Меня слушали самым внимательным образом, словно пытались узнать дополнительную информацию. Обругиваемый покрылся краской стыда за свое незначительное еврейское прозябание и даже не пытался возражать. Великая сила искусства арго в действии.
Наконец господин Лиськин поморщился и сделал знак громиле. Тот без лишних слов саданул меня по уху и так, что возникло впечатление - рядом в космические мерцающие дали стартовала ракета. Я мужественно перенес встряску, вспомнив отчаянных космонавтов, и всем своим серьезным видом показал, что готов к разговору о проблемах дня. Господин Лиськин, на удивление молчаливый, снова сделал знак рукой, и публика удалилась вон. Вместе с бывшим товарищем, но будущим покойником.
Я, переводя дух, гадал, когда он начал нас сдавать. Если с самого начала, то дела плохи. Но скорее всего его купили на середине, скажем так, нашего тернистого пути.
- Ну-с, как дела? - задали мне оригинальный вопрос.
- Какие дела? - развел я привычно руками. - Делишки.
- А я думал, это ты уже труп, - задумчиво проговорил господин Лиськин. - А ты, как мошкара, зудишь-зудишь, - тронул мочку уха. И внезапно гаркнул. - Раздр-р-ражаешь, зараза!
Такая неуравновешенность характера всегда настораживает: либо гены, либо били палкой в детстве, либо употребление наркотической дури. Подобное поведение надо пресекать на корню, и поэтому я эхом возопил:
- Раздр-р-ражаешь, зараза!..
Это вызвало должный эффект: известный коммерсант на поп-музыкальной ниве заметно дрогнул и поменял маску скучающего арлекина на простака (удивленного).
- Ты чего орешь? - спросил миролюбиво.
- А ты чего орешь? - повторил.
- С кем имеешь дело, знаешь?
Я хотел ответить правду, да решил повременить: всегда успею закончить путь под кладбищенскими березками. И поэтому изобразил на лице нечто подобное на деликатную фразу: "А кто ж вас, засранца, не знает?" Господин Лиськин сделал вид, что удовлетворен моим неопределенным ответом:
- Ну-с, как собираешься жить дальше, порнограф?
- Лучше папарацци.
- Папарацци? Ехан Палыч Лопухин - папарацци? - похмыкал. И, продолжая глядеть на меня немигающими глазами, сказал: - А ты знаешь, срань папараццкая, что из-за тебя, анекдота, мы теряем время... Деньги - ху... ня, а вот - время...
- А можно вопрос? - выступил я, как примерный ученик.
- Ну?
- Гамбургер - ваш человек? Ваш, так сказать, источник?
- И что?
- А то, что это он меня заслал к "Метрополю", хотя должен был в "Националь".
- И что?
- Ничего. Все вопросы к нему. Правда, вы его уже наказали, но это ваши проблемы.
Господин Лиськин помрачнел, сраженный такой доходчивой логикой. Потом многообещающе усмехнулся:
- Все правильно, родной, за исключением одного: этот жидок человек Савелло... Был. Решили надо мной пошутить, суки.
- Это ваши разборки, ребята, - поднял я руки.
- Все, закрыли тему, - потянулся в кресле, щелкнул пальцами, как костяшками домино, и проговорил с брезгливостью. - Меня интересует чаепитие...
- Какое чаепитие?
- Твое, папарацци, с Савелло?
Я задумался: в какой же это мы живем стране, где незначительный ленч на природе вызывает такой нездоровый интерес? Черт знает что происходит? Чайку ужо нельзя хлебнуть на свежем воздухе.
- Ну-с?
- О погоде говорили, - признался. - Хорошие деньки, не так ли?
- Не валяй дурака, Ваня, - притомлено проговорил господин Лиськин. Мы знаем все и даже более того...
Лицом я выразил заинтересованность: "и даже более того", скажите, пожалуйста? Мой собеседник понял, что имеет дело с идиотом, включил видео и на экране телевизора я увидел наше конфиденциальное чаепитие на воздушной веранде.
Проклятье! Я себе не понравился: хлюпал из чашки, утирал сопли рукавом и улыбался, как халдей. С такими манерами да в высшее общество? А если серьезно, то работали невидимые папарацци великолепно: было такое впечатление, что съемка велась из космоса. К тому же зрительный ряд сопровождался звуковым.
- Ну-с?
- Нет слов, - признался я. - Умеем, если хотим.
- Ты о чем, Лопухин?
- О работе папарацци.
- Ааа, - протянул, вытягивая из кармана пиджака короб с папиросами. Как собак недорезанных... вас.
- Без нас было бы скучно, - позволил себе заметить.
- А с вами весело, - с наслаждением затянулся папиросой. - Отстреливал бы через одного. А оставшихся - вешал на столбах.
- "И мертвые проснутся".
- Чего?
- Ничего. Мысли вслух.
- А ты рисковый малый, - подобрел лицом, заглатывая наркотический дымок. - Мне такие по душе. - Я поморщился: и этот прохиндей изрекает о бессмертной душе. - Взял бы тебя, да ты не жидок, как Могилевский. С ними легко. А с тобой, сукой... Сам по себе, да? Но мы можем договориться.
- О чем?
- О дискетке, милый, о дискетке. В два миллиона долларов, - лихоимски подмигнул. - Один и два - чувствуешь разницу?
- Не, - признался. - Не чувствую.
- Почему?
- Господин Савелло я обещал первому. А я слово держу.
- Аркаша - говно, - твердо заявил господин Лиськин. - Телячьи нежности. Демократ, мать его так! Козел!
- Он такого же мнения. Что вы, Лиськин, козел! Но это скрывает.
- Хватит! - ударил ладонью по столу. - Два миллиона, и пи... дец!
- Мало будет, - пошутил.
- Мало?
Собеседник от огорчения закашлялся и снова потребовал объяснений. Пришлось поделиться своими сомнениями о том, что моя жизнь стоит пять тысяч долларов (это в базарный день), и платить такому малобюджетному субъекту один или два, или три миллиона баксов по крайней мере глупо и расточительно. На эти верные слова господин Лиськин гадливым движением пальцев открыл мой бумажник, изрек:
- Голь перекатная.
На что я ответил с достоинством, что лучше быть ею, чем мелким воришкой, тыря из государственных учреждений коробки с зарплатой трудящихся масс.
- Защитник сирых и убогих, - хекнул шоумен и развернул страничку, где была надпись "Программа "S"", заштрихованная пациентом Лб-66, проживающим в соседней с нами параллельной реальности. - Вижу, любопытен ты, Ваня, без меры... - И покосился на бумагу. Я проследил за его взглядом и увидел значок $ на бумаге и услышал. - А это плохо кончается для таких, как ты...
$ - вот пароль для дискетки, сказал я себе с обреченным спокойствием и пониманием. Ванёк, ты всегда был ваньком, однако сейчас нужно сделать все, чтобы избежать печальных последствий для твоего здоровья. И при первой возможности... Но как это сделать? Взорвать ситуацию?.. И я это делаю:
- Предлагаю обмен: вы все о программе S, а я вам дискетку. Бесплатно.
Обкуренному господину Лиськину показалось, что он ослышался; открыв рот, принялся откручивать мочку уха. Своего. Выражение холенного лица было искренне мудацким. Я даже посочувствовал ему, мол, могу повторить, если хотите?..
- У тебя, блядь, дискетка? - наконец пришел в себя.
- Я такая же блядь, как ты блядь, - отвечал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72