Он был высоким, стройным, с бледным узким лицом и высоким лбом, в очках в стальной оправе. Ему было около тридцати. Когда он говорил необыкновенно мелодичным своим голосом, его маленькие, красивые руки нервно дергались.
Две-три ночи в неделю он работал на заправочной станции – до пяти утра. Я не мог понять, как ему удавалось не заснуть на работе – Олли был бухгалтером. Он много рассказывал о городах, в которых он побывал, о том, что ему довелось увидеть, но никогда не говорил о себе. Он рассказывал про балет, книги, картины, оперу, путешествия, архитектуру… Я попытался объяснить ему, что он говорит со мной о вещах, которые я не очень понимаю. Потом заметил, что это не имеет для него значения, перестал возражать и слушал.
Однажды утром за ним приехал полицейский автомобиль. И его увезли. Было около четырех утра, и он, как всегда, говорил о книгах, горячо и увлеченно. Но когда он увидел высокого мужчину в гражданском, идущего к входу на станцию, его лицо рассыпалось, подобно аспирину, упавшему в воду. Мне показалось, что он собирается бежать, но понял – уже не успеет.
Полицейский стоял в дверях. Сразу стало холодно.
– Ну что ж, поехали, Оливер, – сказал он. Непроницаемое лицо мужчины было широким и плоским, с высокими скулами.
– Нет, – прошептал Олли. – Нет! – Это был крик отчаяния. Он бросился к выходу, но полицейский встал на его пути, схватил за воротник рубашки и потащил к распахнутой двери. Дверь захлопнулась.
Я понимал, что по совершенно меня не касалось, но все-таки подошел к машине. За рулем сидел полицейский в форме. Я постучал по закрытому окну. Олли плакал. Полицейский опустил стекло и посмотрел на меня.
– Что все это значит? – спросил я.
Полицейский сидел, склонив голову, будто прислушиваясь к словам, доносящимся с заднего сиденья. Вдруг он резко поднял стекло, включил передачу и выехал на шоссе.
Растворились в ночи задние огни полицейской машины. Было очень холодно, небо было затянуто облаками, и только огни заправочной станции светились в темноте. Арест Олли не касался меня – официально, – и я не мог уйти и бросить станцию. Я вошел, дрожа от холода. Пальто Олли все еще лежало на стуле.
Несколько раз я звонил в полицейский участок. Никто там не слышал об Олли Барнсе. Я описал высокого мужчину, который арестовал Олли. Этот мужчина оказался им хорошо знаком. Его звали лейтенант Уинник.
В пятом часу пошел снег. Мне то и дело приходилось брать лопату и расчищать въезд на заправочную станцию. К рассвету снегопад усилился, подул сильный ветер. В восемь часов пришел мой сменщик, но мне пришлось задержаться больше чем на час, чтобы помочь ему убирать снег и заправлять все увеличивающийся поток автомашин.
Когда я освободился, автобусы уже не ходили. Я взял пальто Олли и пешком отправился в город. Намело сугробы высотой в пару футов. Ледяной ветер обжигал лицо. Но несмотря на холод, я обливался потом, входя в дверь полицейского участка.
Я не знал, что привело меня сюда. Я чувствовал, что Олли не такой уж безупречный человек. И все-таки, если бы я оказался на его месте – неужели мне не захотелось бы, чтобы кто-нибудь выяснил, в чем дело?
Я подошел к дежурному сержанту и начал расспрашивать его. А он вместо того, чтобы отвечать на мои вопросы, стал допрашивать меня. Кто я такой? Где живу? Где работаю? Почему проявляю такой интерес к Оливеру Барнсу? Наконец, посмотрев в журнал, он ответил, что никакого Оливера Барнса у них нет.
Тем не менее я не уходил. Никто не прогонял меня, просто не обращали внимания. Жара в приемной была такая, что меня стало клонить ко сну. В одиннадцать часов н оставил пальто у дежурного сержанта – когда Олли освободят, ему понадобится теплая одежда, сказал я, – и пошел домой спать.
Проснулся я в четыре часа дня. Все еще шел снег.
Я оделся, быстро поел и пошел в полицейский участок. Тот же самый дежурный сержант обратился ко мне прежде, чем я успел спросить его про Олли.
– Лейтенант Уинник хочет поговорить с тобой, парень, – сказал он. – Вторая дверь налево.
В комнате Уинника пахло сигарами и кофе. Плоское лицо лейтенанта было непроницаемым. Он откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди и посмотрел на меня.
– Стэнтон сказал, что ты хочешь видеть меня, – сказал он.
– Где Олли? – спросил я.
– В камере. Там его место.
– Почему? Что он сделал?
Узкие глаза Уинника смотрели на меня, не мигая. – У твоего приятеля дурная привычка. Он заманивает маленьких девочек в переулки и дворы и снимает с них трусики. – В хриплом его голосе слышалось отвращение. – Маленьких девочек. Семи-восьми лет. Он делал это и раньше. Поэтому нетрудно было опознать преступника даже по описанию ребенка, девочки, которую мать привела в полицейский участок.
Во рту у меня пересохло.
– И это было точное описание?
– Описание Оливера Барнса. – Внезапно Уинник закричал на меня: – Он уже отбывал срок за подобное преступление! Ты плохо выбираешь себе приятелей, парень. Сколько времени ты в нашем городе?
– Шесть месяцев. Когда это произошло?
– В пять или в шесть часов вечера. Девочка не смогла определить время точнее.
Во мне блеснул луч надежды.
– Пять пли шесть часов вечера?
– Да, пять или шесть часов вечера, – повторил Уинник.
– Тогда это не мог быть Олли! – радостно воскликнул я.
– Он уже признался, – улыбнулся Уинник.
– Признался? – переспросил я. – Послушайте, но ведь вы сами сказали, что это случилось между пятью и шестью часами вечера вчера?
– Именно это я и сказал. – Лейтенант Уинник не сводил с меня пристального взгляда.
– Тогда это не мог быть Олли! – повторил я. – Он принес мне несколько книг уже в пятом часу и оставался у меня в комнате до тех пор, пока я не пошел ужинать в семь часов. Это не мог быть Олли, вы слышите? Это не Олли!
Уинник вышел из-за стола.
– Ты просто перепутал дни. С теми, кто работает по ночам, такое случается. К тому же он признался.
– Нет, черт побери, я не перепутал дни! Как он мог признаться в том, чего он не делал? Вы, наверно…
– Следи за своими словами, парень, – прервал меня Уинник. – Какое отношение ко всему этому имеешь ты? Ты что, такой уж близкий друг Барнса?
– По-моему, он нуждается сейчас именно в таком друге, как я. Я хочу поговорить с ним.
К сожалению, это невозможно, – Уинник покачал головой. – У него приступ раскаяния.
Я чувствовал, что дрожу от ярости.
– Послушайте, я готов быть свидетелем того, что Олли не мог…
– Ты слишком уж торопишься с заявлениями, парень. – Голосом Уинника можно было резать металл. – Разве ты не слышал, как я сказал, что Барнс признался? Притом со всеми отвратительными подробностями?
– Это вы заставили его признаться! Увидев подъезжающую полицейскую машину, ой перепугался до смерти. Если он совершал что-то подобное в прошлом, это не означает, что он сделал это и теперь. Вы, наверно, вынудили…
– Послушай меня. – Голос Уинника снова стал спокойным и рассудительным. – Он виновен и на этот раз. Он признался. Неужели тебе это непонятно?
– Неужели я не смогу поговорить у вас с кем-нибудь другим? – с отчаянием промолвил я. – Вы ведь даже не слушаете меня. Олли не мог…
– Это ты не слушаешь меня. – Острые, как бурава, глаза Уинника впивались в мои глаза. – Барнс на этот раз отправится в тюрьму на очень длительный срок.
– Но ведь он не виноват! На этот раз это был не он!
– Это был он. – Голос Уинника был твердым и уверенным. Он смотрел на меня полузакрытыми глазами. – Хочешь, я спрошу Барнса, был ли ты с ним?
Я сжал ладони до боли.
– Хотите, чтобы я напугался и убежал? Но я знаю, что это был не он, клянусь господом! Я буду твердить, что это был не он, кто-нибудь услышит меня!
– Похоже, ты делаешь все возможное, чтобы и тебя втянули в это грязное дело. – Он наклонился вперед. – Я знаю, на что способен Барнс.
Я ушел, едва сдерживая ярость.
Я не поверил Уиннику. На другой день меня уволили с работы, хозяин дома, в котором я снимал комнату, выгнал меня. Я оказался на улице с двадцатью тремя долларами в кармане.
Никто не хотел меня выслушать. Я сходил с ума от ненависти к этому самодовольному городу, живущим в нем людям и лейтенанту Уиннику. Особенно к Уиннику. Ночь я провел на железнодорожной станции – до четырех часов утра спал на скамейке, положив голову на чемодан. Полицейские Уинника нашли меня и выбросили на улицу. Дрожа от холода, я бродил по ледяному городу в ожидании, пока откроется первый кафетерий.
Когда наступил серый холодный рассвет, я окончательно понял, что проиграл. Прошел до окраины города, остановил автобус и попросил водителя увезти меня отсюда на расстояние в одиннадцать долларов.
Автобус пересек почти весь штат, отъехав от ненавистного города на сто восемьдесят миль.
Работать я устроился в продуктовый магазин. Три раза в неделю я покупал газету, выходящую в северном Огайо, надеясь в ней найти какие-либо новости об Оливере Барнсе.
Через три месяца я прочитал, что Олли приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения.
В тот день я разочаровался во всем человечестве.
В ломбарде я купил револьвер.
Через некоторое время местные газеты стали едко критиковать полицейские власти за то, что они не могут арестовать юнца, грабящего по ночам заправочные станции.
Меня удивило, насколько это оказалось легко. Лишь два раза я потерпел относительную неудачу. Однажды сам отказался от своего замысла, почувствовав, что обстановка не благоприятствует, и другой раз пришлось остановить служащего заправочной станции, бросившегося на меня, несколькими выстрелами – пули прошли над его головой.
Денег у меня становилось все больше. Я купил подержаный автомобиль и научился управлять им. Через десять недель после того, как Олли дали срок, я вернулся в мой бывший город.
Вернулся к Уиннику.
В десять часов вечера я позвонил в его дверь. Он сам открыл.
Я выстрелил ему в лицо четыре раза. Удары пуль отбросили его назад.
– Это тебе за Олли, сукин сын, – сказал я ему, но он вряд ли слышал меня. По-моему, он скончался еще до того, как его широкие плечи коснулись пола.
Он был первым.
* * *
Проснувшись на рассвете в мотеле Брэкетвилля, я перешел улицу, сел за столик кафетерия и позавтракал беконом, яйцами и черным кофе. Затем вернулся в отель и опять лег в постель. Проснулся я на следующее утро в половине шестого, чувствуя себя намного лучше.
Я сел за руль своего нового «форда» и выехал на шоссе. Все вокруг было свежим и чистым после ливня.
Но асфальт успел высохнуть. На первой же прямой я решил попробовать, до какой скорости смогу разгонять «форд». На скорости в сто шестнадцать миль в час у меня перехватило дух, но я чувствовал, что выжал еще далеко не все.
Я промчался через Увалде, Сан-Антонио, Хыостон, Бомонт, Орандж. Переночевал я в Лейк-Чарлзе, штат Луизиана, за день, проехав 469 миль.
На следующий день я хотел приехать в Мобил, штат Алабама, поэтому чувствовал, что нужно поднажать.
В Мобиле я мог приобрести новое оружие и документы.
Нужно было избавиться от старых пистолетов, потому что пули моего «смит-вессона» остались в трупах охранников банка в Фениксе, а пуля из кольта – в теле неизвестного бандита, плавающего где-то в двухстах милях от Эль-Пасо.
На следующее утро я снова мчался по шоссе. В десяти милях к востоку от Лейк-Чарлза свернул на север, на дорогу 168, и проехал по этой дороге до Киндера, затем повернул на дорогу 190 – кольцевое шоссе, опоясывающее Новый Орлеан.
За спиной остались Юнис, Опелусас, Хаммонд в Луизиане. Я въехал в Миссисипи. Через несколько миль дорога 190 снова соединилась с шоссе 90, и я поехал по Старому испанскому пути через Бей Сент-Луис, Пасс Кристиан, Галфпорт. Около пяти я въехал в Мобил. Остановился в мотеле, умылся, пообедал и поехал в центр города в ресторан «Золотой павлин», где обычно работал Мэнни Себастьян. Он уже давно не видел меня, но сразу узнал, подошел, и мы пожали друг другу руки, Он пополнел, появившиеся подбородки и свисающие жирные щеки превратили лицо, которое раньше было просто безобразным, в нечто зловещее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22