Розенталь не счел нужным отвечать что-либо своему напарнику. Дескать, дело твое. Тогда Бочдалек повернулся к Штейну и громким шепотом произнес:
– Он любит меня.
– И вы действительно не имели никакого представления? – спросила Елена у Штейна.
– Нет. Наши научные интересы практически не пересекались. Я занимался системой культуры, Тернеру я поручил совершенствование самого Протея. А результаты, о которых он мне докладывал, оказались, как я потом понял, сфальсифицированными.
Карлос раздраженно прервал старика:
– Ну какое это теперь имеет значение? Тернеру пришлось сообщить нам, что Протей представляет собой нечто большее, чем просто очередную модель рака, и что из-за пожара все мы, возможно, стали носителями этого вируса. А то, что Протей безжалостный убийца, мы знали и без него.
Бочдалеку пассаж Карлоса показался восхитительным. Он проникался все большим интересом к этой истории. Сидевшая рядом Елена начала с опаской поглядывать на своего соседа.
Штейн между тем продолжал:
– Он показал мне свои записи, все по порядку. Это было что-то невероятное… – Профессор на секунду умолк, чтобы посмотреть на Карлоса, потом продолжил: – Он проделал фантастическую работу. Тернеру удалось свести в единое целое огромное количество онкогенов, промоторов и блокаторов рецессивных генов. Он использовал все три рамки считывания. Результат его работы можно с полным правом назвать произведением искусства. – После этих слов Штейн виновато опустил глаза, словно стыдясь своего восторга. – Это было совершенное оружие.
Теперь уже Карлос вынужден был продолжить рассказ. Получилось это у него безрадостно и даже цинично:
– Так неожиданно выяснилось, что мы работали над биологическим вариантом ядерной бомбы, и, что еще хуже, мы обнаружили, что, скорее всего, носим эту бомбу в себе.
Бочдалек негромко присвистнул. Разговор об оружии явно его возбуждал.
Штейн продолжил:
– Как только мне все стало ясно, я позвонил Старлингу. Тот моментально поднял трубку, будто ждал моего звонка. – Штейн перевел взгляд на Розенталя, который в продолжение всего рассказа профессора молча стоял у окна. Поймав на себе этот взгляд, Розенталь меланхолично проговорил:
– Начало моего романа с Протеем.
– Позвольте, я попробую догадаться, что случилось потом, – предложил Айзенменгер.
Бочдалек закивал.
– Да, да, – начал настаивать он, очевидно забыв совет Розенталя поубавить свое любопытство. По всему было видно, что разворачивавшаяся перед ним драма захватывала его все больше и больше.
– Мистер Розенталь прибывает на остров с одним или двумя коллегами. Он разбирается в произошедшем, а его коллеги берут у всех сотрудников лаборатории анализ крови.
Бочдалек посмотрел на напарника и, не дождавшись от него ответа, обратился к Штейну:
– Это так?
Штейн кивнул, и это еще больше подняло авторитет Айзенменгера в глазах Бочдалека.
– И что дальше? – спросил он у доктора.
– Полагаю, полиция тоже проявила интерес к инциденту в лаборатории. Местный инспектор сунулся было со своими вопросами, но Розенталь быстро взял ситуацию под контроль. Он или кто-то из его коллег сочинил полуправдивую историю о неисправности в электропроводке, что, надо отдать должное, было недалеко от истины – оборудование в лаборатории оставляло желать лучшего. А потому эта сказка не вызывала подозрений у полиции. При этом из протоколов были исключены всякие упоминания о предмете деятельности лаборатории. – Айзенменгер остановился и, повернувшись к Карлосу, спросил: – Вам предложили что-нибудь вроде отступного?
– Перевод в любое выбранное нами место – разумеется, в пределах разумного. Плюс сумма наличными – сто тысяч фунтов без налогов каждому. При условии, что мы будем держать язык за зубами. Нам еще раз напомнили, что мы дали подписку о неразглашении и что в случае нарушения этого обязательства нас ждут самые печальные последствия.
Айзенменгер улыбнулся Розенталю:
– Кнут и пряник? У вас богатый опыт в таких делах, а?
Розенталь, не меняя выражения лица, легким наклоном головы подтвердил догадку доктора. Тогда тот обратился к Штейну:
– А как поступили с вами?
– Я был просто вне себя. Я чувствовал себя подставленным и «ПЭФ», и Тернером. Собирался выступить публично, но потом… – Старик сник и закончил фразу уже совсем на другой ноте: – Потом мне напомнили про подписку о неразглашении, и…
Он замолчал, ему было стыдно. Как ни странно, ситуацию прояснил Розенталь:
– У почтенного профессора есть сын, а у сына – пристрастие к героину. Мы помогли.
Объяснять, в какой именно форме была оказана помощь, он не стал, а Штейну, естественно, не хотелось вдаваться в подробности. Он сказал лишь:
– Когда умерла его мать, мы с сыном отдалились друг от друга. Он покатился по наклонной. Это моя вина.
Айзенменгер повернулся к Розенталю:
– А как насчет Тернера? Когда вы свернули работы по Протею, он, наверное, был огорчен?
Розенталь пожал плечами:
– Его больше заботило, заразился он или нет. Думаю, что перспектива сдохнуть от своего изобретения отбила у Тернера охоту продолжать исследования.
Бочдалек, уже не скрывая интереса, переводил взгляд с Айзенменгера на Розенталя и обратно. И Елена заметила, что ствол его револьвера уже не направлен на доктора. Она даже прикинула, не попытаться ли выхватить оружие из его рук или хотя бы выбить его ногой. Но вот Розенталь…
– Значит, проект закрыли и всех вывезли с Роуны. Кроме вас, профессор, – подытожил Айзенменгер.
– Я решил остаться.
– Почему?
Старик глубоко вздохнул:
– Я намного старше остальных членов группы, и мне просто некуда было возвращаться. Я решил выйти на пенсию и поселиться здесь. А еще я хотел попытаться как-то исправить зло, причиной которого явился.
Айзенменгер задержал взгляд на профессоре несколько дольше, чем делал это до сего момента, затем продолжил:
– А они все ждали результатов анализов, – и, повернувшись к Розенталю, закончил: – Которые оказались сфабрикованными. Вами.
Бочдалек обрадовался словам доктора как дитя. Подобное вероломство привело его в неописуемый восторг. Реакция Карлоса и Штейна оказалась совсем иной. Карлос весь посерел, его лицо мгновенно утратило признаки жизни, голова бессильно упала на грудь.
– Значит, это правда, – тихо, почти шепотом вымолвил он.
Штейн бросил короткий взгляд на Розенталя. Услышанное определенно не укладывалось у него в голове. Затем он повернулся к Айзенменгеру, который грустно кивнул:
– Боюсь, что правда. Во время несчастного случая Протей высвободился, и вы все заразились. Вероятно, после этого огонь стерилизовал очаг заражения, но для вас это уже не имело значения.
Штейн посмотрел на доктора невидящим взглядом, потом опустил глаза:
– Иногда я задумывался об этом. Но я был слишком напуган, чтобы проверить свою догадку.
Теперь заговорил Розенталь. Скрывать что-либо от этих людей уже не имело смысла.
– Когда все анализы дали положительный результат, мы поняли, что у нас проблема. Методов борьбы с Протеем не существует, поэтому все шестеро являлись фактически мертвецами. Но проблема состояла даже не в этом. Вопрос стоял так: как выйти из сложившейся ситуации с наименьшими потерями для «Пел-Эбштейн».
– Какой же вы мерзавец! – отрывисто, с нескрываемой ненавистью проговорила Елена.
Розенталь с деланной признательностью поклонился:
– Можете думать, что вам заблагорассудится, но мне поручили работу. И если посмотреть на все с позиций сугубо практических, то выбора у нас не было. Если бы мы сообщили нашим… хм… друзьям подлинные результаты анализов, то уже через два дня о Протее знал бы весь мир. Им же нечего было терять, они обратились бы в газеты, на радио, на телевидение. Поводов для обвинений у них было предостаточно. Поэтому мы решили использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах. Тернер был уже близок к завершению работы, и представлялось вполне логичным посмотреть, насколько Протей эффективен. Мы сообщили всем, что результаты анализов отрицательные и беспокоиться не о чем, после чего нам оставалось лишь ждать и наблюдать. Рано или поздно кто-нибудь подхватил бы простуду или грипп, которые должны были дать старт Протею. А дальнейшие события позволили бы нам понять, насколько он совершенен.
– И никто ничего не заподозрил? – спросила Елена. – Все так запросто и поверили?
– Тернер потребовал предъявить ему все данные анализов, но и этого ему показалось мало: он решил провести анализы самостоятельно. Однако мы предусмотрели и этот вариант. Ловкость рук, и образцы были подменены сразу после того, как он взял их у себя. Вместо собственной крови он исследовал мою.
В разговор вмешался Карлос:
– Когда Тернер сказал, что он удовлетворен результатами, мы окончательно успокоились. Думаю, все мы тогда решили: раз так, нам ничего другого не остается, как принять предложение «ПЭФ» и покончить на этом. В конце концов, исследования по Протею прекращены, и это был единственный выход.
Айзенменгер задумался над словами Карлоса и посмотрел в лицо Розенталю, чтобы понять, так ли это на самом деле. Но в глазах этого человека он не увидел ничего. Тогда доктор продолжил рассказ:
– Первой умерла Миллисент Суит. Ее смерть оказалась столь внезапной, что «ПЭФ» не успел вовремя взять ситуацию под контроль.
– Она умерла быстро и от множества разнообразных раковых опухолей, – подтвердил догадку Айзенменгера Розенталь. – Протей продемонстрировал свою эффективность. Я бы сказал, даже чрезмерную эффективность, о которой до того момента никто и не подозревал. Совершенно ясно, что смерть Суит не была естественной, и мы не могли допустить, чтобы этот факт получил огласку. Нам пришлось взять ситуацию под контроль.
– Марк Хартман.
– Да. Решить вопрос с ним оказалось проще пареной репы.
Елена время от времени поглядывала на револьвер Бочдалека. Напарник Розенталя держал указательный палец возле курка, но не на курке.
Розенталь зевнул:
– Как ни интересен ваш рассказ, доктор, но на дворе уже ночь, и, полагаю, нам пора заканчивать.
Тем временем буря за окном разыгралась с новой силой. Темнота еще не сгустилась окончательно, но свет, лившийся в окна, уже был достаточно тусклым.
Затянувшееся молчание нарушил Штейн.
– Что вы теперь собираетесь делать? – спросил он. Наверное, это был самый бессмысленный вопрос из всех, которые Розенталь слышал в своей жизни; тем не менее он счел необходимым дать на него исчерпывающий ответ.
– Убрать всех, – беспристрастно произнес он.
– Фосфорная бомба. Очень эффективная вещь – сгорает без следа, так что от вас не останется даже горсти пепла, – любезно пояснил Бочдалек.
– Так же вы избавились и от Жан-Жака?
Бочдалек не успел ответить, потому что в этот момент раздался громкий и настойчивый стук в дверь. Он эхом прокатился по прихожей и ворвался в комнату. Розенталь как кошка метнулся к окну и осторожно отогнул край занавески. Окинув взглядом улицу, он отступил на несколько шагов.
– Полиция, – бросил он Бочдалеку.
– А я-то думал, ты держишь ситуацию под контролем. – Ответ напарника прозвучал как издевка.
– На протяжении нескольких миль дорога была пуста! – огрызнулся в ответ Розенталь.
Тем временем стук в дверь повторился, на этот раз значительно более настойчивый.
Розенталь кивнул Штейну:
– Пошли.
Старик заколебался, но тем не менее встал. Палец Бочдалека вернулся на спусковой крючок, и револьвер в его руке вновь занял горизонтальное положение. Розенталь схватил Штейна за руку и потащил в прихожую. Бочдалек, не сводя глаз с остальных, предупредил ледяным голосом:
– Все сидят смирно и тихо, как послушные детки.
Уже в прихожей Розенталь прошептал Штейну:
– Накиньте цепочку, откройте дверь, и, кто бы за ней ни оказался, он ничего не должен заподозрить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66