пол в раздевалке уже давно не мыли, все крючки были либо заняты, либо отломаны, а шкафчики заперты – что казалось Хартману вполне логичным. Не менее сложно было отыскать относительно чистый синий форменный халат – как правило, для этого приходилось наносить визит в прачечную, напоминавшую кадр из фильма ужасов. Завершался процесс переодевания поиском бахил. Несмотря на то что бахилы Хартмана были подписаны, ими, по всей видимости, периодически пользовался кто-то еще.
Переодевшись, Хартман направлялся в прозекторскую, но, чтобы попасть туда, ему требовалось пройти через помещение с морозильными камерами, мимо комнаты, где хранились инструменты и образцы для гистологических исследований. Нередко Хартман заставал там кого-нибудь из ординаторов, проводивших внутриутробное вскрытие. И всякий раз при этом Хартман чувствовал, как в нем поднимается волна симпатии к этому бедолаге, – настолько живо воскресали в его памяти отвратительные картинки, которые он ежедневно наблюдал, будучи сотрудником отделения педиатрической патологии.
В этой же комнате находились халаты, пластиковые фартуки и резиновые перчатки. Вернее, должны были находиться – при условии, что их запасы своевременно пополнены. На сей раз Хартману улыбнулась удача, и он направился прямиком в прозекторскую. Тут-то его и окликнул Дэнни.
Дэнни был высоким тощим парнем с короткой стрижкой. Он утверждал, что за свою недолгую жизнь успел приобрести твердые представления о ней, именовал себя скинхедом и всеми своими поступками старался поддерживать этот имидж. Конечно, у Хартмана никогда не было желания вступать с Дэнни в серьезные разговоры и тем более подсмеиваться над его рыжими волосами и веснушчатым лицом. Дэнни любил предаваться воспоминаниям о драках, из которых вышел победителем, о людях, которых он «приложил», и о женщинах, которых «оттрахал». Тем не менее Дэнни был Хартману симпатичен. Несмотря на вызывающую грубость, он был смышленым и по-своему приятным парнем. Кроме того, хорошие отношения с Дэнни приносили ему неплохие дивиденды в виде помощи во время вскрытий (обычно лаборанты не столько помогали, сколько мешали) и регулярного поступления документов на кремацию и, соответственно, полагавшуюся за это оплату.
Хартман не знал отца Дэнни, но полагал, что у этого человека, несомненно, было фантастическое чувство юмора: только этим мог объясняться тот факт, что своим сыновьям он дал совершенно дурацкие имена – Дэнни и Ленни. В сочетании с фамилией Теннисон это превращалось в катастрофу.
– У нас гости, – заговорщицким тоном, но с явным оттенком гордости сообщил Дэнни Хартману. Тот, стараясь не обидеть лаборанта, придал своему лицу заинтересованное выражение. Кто-то из клиницистов, решил Хартман, хотя что-то в поведении парня его насторожило. Неужели?…
Войдя через широкую дверь в прозекторскую, он успокоился. Хартман не обладал особым чутьем на полицейских – в отличие от Дэнни, вращавшегося в среде, где умение мгновенно распознать присутствие копов было важнейшим, если не единственным условием выживания. Но в одном он был уверен: мужчина и женщина, стоявшие плечом к плечу в галерее для клиницистов, определенно не являлись докторами.
Галерея несколько возвышалась над основным помещением морга и была отделена от него толстым плексигласовым экраном, который тянулся по всей длине прозекторской. На шести белых мраморных столах, установленных в прозекторской, размещались лотки из нержавеющей стали с ровными рядами отверстий. Над каждым столом висела яркая лампа, а у основания имелся водопроводный кран с присоединенным к нему шлангом. Два стола были заняты. На одном покоился пожилой мужчина, который был уже не только раздет, но и вскрыт; его тело с извлеченными внутренностями напоминало вытащенную на берег доисторическую лодку. На другом столе лежал белый мешок для трупов, чистый и блестящий.
Появление Хартмана заставило посетителей перевести взгляд на него и приблизиться к экрану. Заговорил мужчина. Лицо его выглядело усталым, но тем не менее весь его облик был воплощением мужественности. Хартман вдруг поймал себя на мысли, что всегда завидовал людям с подобной внешностью. Женщина явно была моложе своего спутника и к тому же чертовски привлекательна. Впрочем, когда она подняла глаза на Хартмана, его слегка передернуло от ее жесткого взгляда. Она держалась от мужчины на некотором расстоянии, из чего Хартман сделал вывод, что тот является ее начальником.
– Доктор Хартман?
– К вашим услугам.
– Моя фамилия Ламберт, а это инспектор Уортон. Надеюсь, мистер Каупер предупредил вас о возможности нашего присутствия.
Поняв, что перед ним блюстители закона, Хартман почувствовал одновременно раздражение и беспокойство. Он покачал головой:
– Увы, я об этом слышу впервые.
Ламберт тоскливо вздохнул. Губы Уортон искривились в презрительной улыбке.
– Понятно. Дело в том, что, несмотря на отсутствие видимых причин для беспокойства, существует предположение, что эта девушка умерла от ожогов. Однако это никак не согласуется с обстоятельствами, при которых было обнаружено тело.
– Вы в этом уверены? Стало быть, я могу надеяться, что в нашем случае не вскроется никаких подозрительных обстоятельств?
Желание Хартмана услышать подтверждение версии Каупера было вполне понятным. Его сжуют вместе с пуговицами и проглотят со всеми потрохами, а то, что останется, вышвырнут на помойку судмедэксперты, если он проведет вскрытие, а потом вдруг выяснится, что это была жертва преступления. Несколько лет назад Хартману довелось оказаться в подобной ситуации, и он не желал ее повторения.
Ламберт неопределенно покачал головой, и, хотя старший инспектор в этот момент не мог ее видеть, Уортон в точности повторила его движение.
– Ни единого, – подтвердил вслух Ламберт. Ему было глубоко плевать на сомнения Хартмана.
В этот момент дверь открылась, и в прозекторскую вошла ординатор, Белинда Миллер.
– Не возражаете, если я поприсутствую?
Белинда, невысокая и несколько полноватая девушка с короткой мальчишеской стрижкой и таким же по-мальчишески подвижным лицом, была самой способной из ординаторов, и у Хартмана сложились с ней неплохие отношения. Согласно штатному расписанию, на этой неделе производить вскрытия полагалось ей, но младшему персоналу запрещалось проводить аутопсии по заявкам коронера. Других же вскрытий на этот день запланировано не было. Хартман улыбнулся Белинде и кивнул; в ее присутствии он сразу почувствовал себя увереннее.
Покончив с формальностями, он перевел взгляд на тело, лежавшее в мешке, все еще продолжая сомневаться в правомочности своих действий, но в глубине души понимая, что нельзя не произвести хотя бы поверхностный осмотр. Чтобы не затягивать паузы, Хартман коротко кивнул Ламберту и отвернулся. Конечно, он предпочел бы начать со вскрытия мотоциклиста: жертвы дорожно-транспортных происшествий были легким заработком – аутопсия превращалась в стандартную опись повреждений поверхностных, костных и мягких тканей. Однако Хартман решил, что не стоит вступать в пререкания с гостями.
– Дэнни!
Его возглас эхом разнесся по помещению, не вызвав при этом никакого видимого результата. Тогда Хартман принялся сам расстегивать мешок, будучи уверен, что Дэнни слышал его и просто по обыкновению тянет время. Никакие взывания к служебному долгу, никакие уговоры и крики не могли заставить этого парня относиться к своей работе должным образом. Но как бы то ни было, одного взгляда на тело девушки оказалось достаточно, чтобы мысли о Дэнни мигом улетучились из головы Хартмана.
Хартман привык к смерти, привык к самым невероятным следам, которые она оставляет. Он знал, что некоторые люди после ее прихода внешне не меняются, а кто решил распрощаться с жизнью при помощи двигателя внутреннего сгорания и длинного куска шланга, она даже украшает. Многих смерть выставляет в позорном виде, перемазывая блевотиной, кровью или испражнениями, а кое-кого обезображивает ссадинами, зияющими ранами или даже лишает членов.
Но эта девушка…
Словно издалека Хартман услышал, как присвистнула Белинда, – именно этот звук вывел его из оцепенения. Переведя взгляд на Ламберта, он был изумлен. Тот стоял как ни в чем не бывало, многозначительно подняв брови. Дескать, «теперь понимаете, что я имел в виду?»
Вошел Дэнни, а за ним и Ленни.
– Что нужно, босс?
– Не поможете вытащить тело из мешка?
Ленни был на два года старше брата, что не мешало ему быть вдвое глупее. Он носил очки, которые, по его мнению, очень ему шли. Очки были квадратными, в толстой роговой оправе и с черными стеклами, и благодаря им Ленни лишался даже малейшего шанса не выглядеть законченным придурком и иметь хоть какой-то успех у противоположного пола. Его интимная жизнь заключалась в развлечении тупыми шутками прыщавых и уродливых девиц, пока его брат занимался любовью с девицами привлекательными. Время от времени ему перепадало кое-что после Дэнни, но и в этих редких случаях, насколько мог судить Хартман, вся его тактика сводилась к тому, чтобы накачать девицу алкоголем и затем приступить к овладению ее бесчувственным телом.
– Конечно.
Сорочка легко поддалась острому скальпелю, открыв взорам собравшихся то, что и как сотворила смерть с этим человеческим существом.
Казалось, вся кожа девушки обгорела, обнажив мясо, красноту мягких тканей; в ярком свете прозекторской тело несчастной выглядело так, словно оно все еще болезненно кровоточило. На трупе не осталось ни одного неповрежденного участка – даже ступни девушки, кожа головы и спина были обезображены.
Хартман приблизился к телу, лаборанты же, освободив труп от мешка и одежды, напротив, отступили от стола. Хартман поднял на них взгляд, но они оставались безучастными: Ленни – по причине непроходимой тупости, Дэнни же потому, что настоящему мужчине не пристало выказывать какие-либо эмоции при виде трупа, сколь бы необычным этот труп ни был.
При более внимательном осмотре Хартман заметил, что кожа на теле шелушится. Рукой, обтянутой резиновой перчаткой, он потрогал живот девушки и осторожно провел по нему ладонью. Из-под перчатки упали на стол несколько маленьких чешуек. Затем он обратил внимание на несколько маленьких бесформенных комочков, выделявшихся на коже темными пятнышками. Эти пятнышки были разбросаны по всему телу, особенно много виднелось их в области паха и под мышками.
Внезапно ощутив облегчение, Хартман в очередной раз перевел взгляд на Ламберта.
– Не думаю, что причиной смерти стало какое-либо возгорание.
Вместо ответа Ламберт смог произнести лишь вопросительное «о». Стоявшая за его плечом Уортон явно была разочарована. Белинда придвинулась ближе, чтобы лучше рассмотреть столь необычный экземпляр. Ее лицо приняло сосредоточенное выражение. Белинда Миллер имела привычку в минуты задумчивости поджимать губу, и это иногда казалось Хартману странно привлекательным. Вопрос Ламберта прервал его размышления об ординаторше.
– Тогда что это?
– Полагаю, какое-то кожное заболевание. Возможно, псориаз.
Ламберт нахмурился, призвав на помощь свои – кстати, весьма обширные – медицинские познания.
– От этого умирают?
Именно об этом и размышлял сейчас Хартман.
– Как правило, нет, – спустя несколько секунд произнес он. – Но не часто встретишь столь интенсивную степень.
Он повернулся к Дэнни и взял у него скальпель. Затем произвел первый надрез. Начав с шеи, прямо от гортани, он провел скальпелем вдоль грудины, живота, аккуратно обойдя пупок, и далее вниз, к области лобка.
– Подайте мне, пожалуйста, емкость для гистологии.
Братья вышли. Спустя пару минут вернулся Ленни, держа в руках маленькую белую пластиковую баночку, наполовину заполненную формалином – именно этот материал обычно использовался в качестве консерванта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66