Поинтересовавшись, можно ли к сегодняшнему вечеру напечатать пять объявлений – оплата наличными, организация отдыха и рыбной ловли на Паране, – Роумэн заметил:
– За ценой не постою, начало бизнеса предполагает вложения.
– Размер? – сразу же спросил Игуэрас. – Я могу напечатать прекрасные объявления в два цвета, черный и синий, прекрасный шрифт, возможна переработка в рифмованном стиле, стоить будет ерунду, десять процентов от общего объема работы, довольно дороги воспроизведения фотографического материала, впрочем, и качество не слишком-то хорошее. Я всегда говорю правду в начале разговора, чтобы не было каких-либо недоразумений в конце; мы, аргентинцы, люди чести, прежде всего доверие друг к другу, согласитесь, что я прав?!
Дважды Роумэн пытался перебить сеньора Эрмида Игуэраса, но понял, что дело это безнадежное, – солист ; ну, и слава богу, в таких только надо нащупать нужную точку – скажут все, в чем заинтересован. Упоминание о «рифмованном стиле» помогло Роумэну верно построить разговор, он сразу же попросил хозяина подумать, как можно положить на стихи простой текст: «Желающие отрешиться от суеты могут провести три прекрасных дня на Паране, отдаваясь рыбалке и созерцанию сказочной тропической природы».
– Вообще-то вы довольно красиво сказали текст в прозе, – заметил сеньор Эрмида Игуэрас, но в глазах его уже зажегся алчный блеск творчества, и он подвинул к себе чистый лист бумаги. – Через пять минут я предложу вам варианты.
Роумэн достал свои «Лаки страйк», закурил, подумал, что бы сказала Криста об этом человеке (она давала поразительно точные и в высшей мере краткие характеристики, схватывая самую суть человека), закурил и задумался, как лучше поставить вопрос о том объявлении, что было расклеено в авиапорту: называть имя одного лишь Шиббла или Райфеля тоже? Впрочем, вероятно, хозяин сам назовет эти имена, надо только ждать, из него льется ; как каждый поэт, он, видимо, алчет аудитории.
– Вот, – сказал сеньор Игуэрас; прошло не пять, а всего полторы минуты. – Извольте: «Кто хочет неги и покоя, объятий древней старины, кто хочет спать не сидя – стоя, рыбачьте в дельте Параны!» Как?
Роумэн понял, что сейчас самое время для сакраментальной фразы: «Неужели вы это сами сочинили прямо сейчас?» Ничто не делает поэта твоим другом, как открытая некомпетентная лесть.
– Ах, ну, конечно, сам и прямо сейчас... Но это следствие той работы, – дон Карлос Эрмида Игуэрас постучал себя по лбу, а потом ткнул пальцем в сердце, – которая происходит здесь постоянно, даже во сне.
– Прекрасно, – повторил Роумэн, – просто не верится, что за одну минуту можно написать такие прекрасные строки... Только что вы подразумеваете под строкой «кто хочет спать не сидя – стоя»?
– Как это «что»?! Человек прибыл в Игуасу, вымотанный ритмом большого города, нарушение жизненно важных циклов организма, кишечник ни к черту, позывы появляются в самое неподходящее время, унизительное бурчание в животе, невозможность нормального сна, а ничто так не изводит, как бессонница, человек мечтает о часе сна, как о манне небесной, возможность уснуть на ходу, то есть стоя, кажется ему верхом счастья, – неужели не понятно?!
– Нет, нет, теперь я все понял, – Роумэн с трудом сдержал улыбку. – А вот как объяснить про дельту Параны? Она же в другом месте, людей может отпугнуть необходимость добираться до дельты...
– Во-первых, слово «дельта» можно набрать мелко, а «Парану» укрупнить. Во-вторых, если вас это смущает, я пишу просто, без искусов: «рыбачьте в водах Параны!» Пожалуйста! Но, поверьте, в словосочетании «дельта Параны» есть что-то магическое, притягивающее...
– Лучше все же оставим «воды Параны», – заметил Роумэн. – Сколько я вам должен?
– Сотня. Включая рифму. Десять объявлений – сотня. По-моему, это вполне по-божески. А где текст с адресом и телефоном вашей фирмы?
– Шиббл не рифмовал свой адрес? – усмехнулся Роумэн.
– Кто? – сеньор Эрмида Игуэрас нахмурился. – Шиббл? Почему он должен рифмовать свой адрес?
– Ну, его фирма... Они ведь пару недель назад печатали у вас такое же объявление...
– Это не он... Откуда у него деньги? Его фирма на грани банкротства. -Это печатал дон Мигель Райфель.
– Кто? Откуда он?
– Из фирмы по сбыту электротоваров. По-моему, сеньор Райфель перекупил фирму охотничьих экскурсий на корню, он здесь набирает силу, очень хваток... Но совершенно не понимает, как в рекламе важна рифма... Я здорово заработал, когда для фирмы «Дарвин» прорекламировал их крем в Буэнос-Айресе... Прислали текст: «Покупайте крем фирмы „Дарвин“». Лично я бы никогда не купил крем с таким названием. Во имя чего? Я понимаю – крем «Марлен Дитрих» или «Вивьен Ли». Ну, я и сочинил: «Не знал ни Дарвин и ни Брэм, как популярен этот крем! Сеньоры, помажьте им кожу и станьте лет на сто моложе!» Крем расхватали за неделю! О, рифма в рекламе – это золотое дно, прямой путь к человеческой памяти, вы же помните все детские стихи, не так ли?! Ждите, я вернусь с пробным оттиском через двадцать минут.
Роумэн поблагодарил, уплатил деньги и сказал, что придет за оттиском к вечеру, не горит; он узнал все, что ему было нужно.
...В отеле было пусто, ни одного человека, даже портье куда-то ушел из-за стойки. Обычно этот креол сидел, не отлучаясь, сосредоточенно ковыряя в носу, если в холле никого не было, а когда заходил случайный посетитель, лениво, но в то же время пристально его разглядывал, чтобы вечером было о чем поговорить с друзьями.
Ресторанчик был вынесен на улицу – столики стояли под соломенными крышами, вместо стульев – пни красного дерева, совершенно неподъемные; прейскурант был довольно скудный, печатали, видимо, в типографии сеньора Игуэраса, потому что под названием отеля «Сэнт Джордж» красовались строки: «Пьющий „Натураль де колониа“ не знает ни подагр, ни аллергии!» Сегодня давали пиво «Шнайдер де Санта-Фе», сопа негра, карнэ эн салса, арроз и эн салада, карнэ асада и хуго наранха – вот и все, не густо.
– Хорошо кормят в парижже «Пилинчо», – заметил Райфель, – хозяин дон Педро Рохо раньше был немцем, – он улыбнулся. – Забыл, бедняга, как делаются айсбайны, но прекрасно жарит мясо на огне. Если хотите, заглянем вечером.
– Спасибо, я не знаю еще, как у меня сложится вечер. Вот, это вам, – и Роумэн положил на стол конверт. – Если там есть что-то такое, что может наследить , – сожгите, об этом попросил тот, кто передал послание.
Райфель кивнул, вскрыл конверт, быстро прочитал письмо, снова кивнул, словно бы соглашаясь с написанным, и подвинул листок Роумэну.
– Зачем? Это же не мне адресовано, а вам, – Роумэн пожал плечами.
– Там указано, чтобы я и вас ознакомил с текстом.
– Да? Вообще-то я этого не люблю, знаете ли. Я получаю за свою работу деньги, выполняю то, что предписано, – и все. Чем меньше знаешь, тем лучше. А?
– Верно, – Райфель посмотрел на Роумэна иначе, чем раньше, глаза ожили, в них появился несколько недоумевающий, но, тем не менее, плохо скрываемый интерес к этому человеку: письмо Ланхера давало к тому основания.
Роумэн прочитал письмо и, так же как Райфель, недоумевающе пожал плечами: «Дорогой друг! Податель этого письма уполномочен проверить, как идет наш бизнес в регионе. Его рекомендации следует учесть. Человек компетентен в сфере бизнеса и деловых связей. По прочтении ознакомь его с текстом. Затем надлежит сделать то, что положено. Передай с ним отчет о работе филиалов фирмы по пути следования товаров к границе. Полное доверие! Эрнесто Ланхер, генеральный директор „Бытовая химия, краски и лаки“. Лиссабон».
Роумэн положил письмо в карман, снова закурил и, попросив появившегося портье принести два скотча, спросил:
– Ну?
– Почему вы не сожгли послание?
Роумэн усмехнулся:
– Здесь? На глазах у всех? Для чего же тогда строят сортиры в отелях и ресторанах?
– Давайте я пойду и сожгу в туалете.
– Я это тоже умею делать. Если я таскал письмо в кармане не один день и пока что ничего не случилось, оно полежит у меня еще полчаса.
– Тогда вы были один. А сейчас мы сидим вместе, сеньор Ниче.
– У вас есть какие-то основания для опасений? За вами смотрят?
– Нет... Мне так, во всяком случае, не кажется. Да и потом я пока в резерве, не за чем смотреть...
– А дело с Шибблом? Кто передал вам сообщение о необходимости срочно напечатать объявление?
– Киккель. Он позвонил мне из Рио.
– Это он дал вам указание расклеить объявления без согласования с местным муниципалитетом?
Райфель усмехнулся:
– Что, возникли какие-то осложнения? Я бы узнал, у меня тут хорошие связи.
– Если я задаю этот вопрос, значит, у меня есть к тому определенные основания.
– Значит, тем более необходима осторожность. Давайте-ка я сожгу этот листок.
«Не может быть, чтобы Спарк не сделал нотариальных копий, – подумал Роумэн. – Хотя вряд ли такое возможно в Португалии, фашизм, все нотариусы на крючке, текст – при всей его деловитости – тем не менее хранит в себе нечто непривычное, значит, лучше – от греха – поставить в известность тайную полицию. Но Спарк мог и обязан был сделать фото; в конечном счете графологическую экспертизу можно работать и по негативу».
– Валяйте, – Роумэн протянул Райфелю конверт, – если вам так будет спокойней.
– Нам, – поправил его Райфель. – Обоим.
Сунув конверт в карман, он отправился в туалет, там прочитал текст еще раз – в высшей мере внимательно. «Точки поставлены, запятые на месте, значит, все в порядке. Случись какой провал в цепи, Ланхер был бы обязан пропустить хоть одну из точек. Предпоследняя точка, правда, очень легкая, одно касание, но, тем не менее, это явная точка, и чернила те же. Странно, почему я должен писать отчет? Такого еще не было, – подумал Райфель (штурмбанфюрер СС Гуго Лаурих, рожден в Линце, до аншлюса Австрии работал в „пятерке“ Эйхмана с правом выхода на руководителя подполья НСДАП доктора Кальтенбруннера). – Я могу изложить этому Ниче на словах то, что его интересует, но зачем писать? Неужели снова начинается канцелярская мука? Разве мыслимо? Не может быть, чтобы мы уже так окрепли; архив – это риск; впрочем, фюрер организовал архив партии, когда мы были еще в подполье, ибо он верил. Посмотрим, как пойдет беседа, но что-то я не хочу ничего писать, не знаю почему, но к себе все же стоит прислушиваться».
Он вернулся; на столе стояли два высоких стакана со скотчем; лед уже растаял, жарища декабрьская, под сорок, вот-вот рождество, будут посыпать пальмы ватой, снега здесь никогда в жизни не видели. Зимой, в июле, температура падает до тридцати, это здесь называют холодом, температура воды всего двадцать четыре градуса, кто ж в такой ледяной купается?!
– Все в порядке, – сказал Райфель. – Теперь можно спокойно разговаривать.
– И раньше можно было спокойно этим заниматься, – усмехнулся Роумэн. – Пейте виски, пока оно не закипело.
«А если рискнуть и связаться с Лиссабоном, – подумал Райфель. – Что-то мне не очень нравится эта просьба Ланхера: почему я должен писать то, что храню в голове? Но я не имею права к нему звонить, это нарушение конспирации, только связник может осуществлять контакт; положение не из приятных; посмотрим, как этот Ниче – впрочем, какой он к черту Ниче, псевдоним, ясно, – станет вести разговор, надо постараться его открыть ».
– Это местное виски? – спросил Райфель.
– Нет. Я попросил шотландское.
– Так и дадут! Конечно, это здешнее пойло, – Райфель понюхал стакан, – сразу можно отличить.
– Какая разница? И то, и другое – дерьмо. Если бы мы пили с вами в Шотландии, в деревенском доме – одно дело, а так... В какое время вам позвонил Риг... Киккель?
Райфель усмехнулся:
– Можете не поправляться, настоящая фамилия Киккеля мне знакома, как и вам...
– Разве вы тоже из Линца?
– Да. Кто вам сказал?
– Я прочитал объявление в газете, – усмехнулся Роумэн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97