!
Председатель. – Следователь, задавайте свои вопросы.
Следователь. – Я хочу зачитать выдержки из газеты «Дейли уоркер» от пятнадцатого января тридцать пятого года... Цитирую: «Выдающийся революционный композитор Ганс Эйслер прибывает двадцать седьмого января... С тех пор, как в Германии к власти пришел Гитлер, Ганс Эйслер проживает в Париже и Лондоне; всему миру известны произведения этого блистательного музыканта; нельзя не восторгаться его высокоталантливыми операми, песнями и фильмами, такими, как – немецкое название я произношу по буквам – кэй-ю-эл-и-даблью-ай-эм-пи-и...» Что это значит, Эйслер?
Эйслер. – Это опера и фильм, сделанные мною в Берлине в тридцать втором году. Называется «Куле Вампе».
Следователь. – Продолжаю цитату: «эм-ай-эс-эсэн-ай-эм-и...» Что это такое?
Эйслер. – Это мое произведение «Масснаме»... По-немецки это звучит как «мероприятие», «целесообразность»...
Следователь. – Продолжаю цитату: «Рот фронт»... Это все вы сочинили, Эйслер?
Эйслер. – Да.
Следователь. – В статье говорится, что вы один из выдающихся композиторов современности, вас называют борцом-коммунистом против гитлеровской тирании, утверждают, что вы не только великий музыкант, но и товарищ , стоящий в первой линии борьбы. Вы подтверждаете, что это написано про вас?
Эйслер. – Про меня так много писали, что я не могу помнить каждую статью...
Следователь. – Я просмотрел нью-йоркские газеты этого же периода, о вас нигде не писали как о великом композиторе, кроме как в газете американских коммунистов.
Эйслер. – Вы плохо смотрели, я могу показать вам сотни статей обо мне, они где-то валяются в моих архивах.
Следователь. – Подойдите ко мне и посмотрите фото в газете «Дейли уоркер». Это ваша фотография?
Эйслер. – Совершенно верно, моя.
Следователь. – Что за жест вы делаете на фото?
Эйслер. – Это салют немецких ра...
Следователь (перебивает). – Вы подтверждаете, что на фото изображены именно вы и именно вы держите правую руку над головой, причем пальцы сжаты в кулак?
Эйслер. – Подтверждаю, посколь...
Следователь (перебивает). – Вы не отвергаете, что вы держали руку в коммунистическом салюте?
Эйслер. – Да, подтвер...
Следователь (перебивает). – Продемонстрируйте комиссии этот жест!
Эйслер демонстрирует коммунистический салют, подняв правую руку, сжатую в кулак.
Председатель. – Вы не хотите опровергнуть подлинность фотографии?
Эйслер. – Нет. Это салют не только коммунистов, но всех антифашистов. Это не партийное приветствие, а салют антифашистов всего мира.
Следователь. – Вы писали музыку к фильмам режиссера Йориса Ивенса, работавшего с Хемингуэем в Испании?
Эйслер. – Да.
Следователь. – Им мы еще займемся, этим Ивенсом... В статье про вас написано, что вы заявили: «В единстве голосов и действий – надежда на будущее мира». Вы говорили эти слова корреспонденту?
Эйслер. – Журналист вправе писать, что он хочет. Я могу отвечать только за себя...
Следователь. – Это вы написали оперу «Мать»?
Эйслер. – Да. Опера «Мать» написана по мотивам повести Горького.
Следователь. – В одной из арий этой оперы есть слова: «Учи азбуку, не бойся, ты только начни, рабочий, и ты возьмешь власть, ты победишь!» Вы писали музыку и к этим словам?!
Эйслер. – Не мог же я писать музыку к одним словам повести и не писать ее к другим?!
Председатель. – Вы имеете в виду, что сейчас надо быть готовым к тому, чтобы «взять власть и победить»?!
Эйслер. – Я не понимаю вопроса...
Председатель. – Где вы писали эту оперу?
Эйслер. – В Берлине, в двадцать девятом, мне кажется...
Председатель. – Значит, ваша опера обращена к немецким рабочим?
Эйслер. – Не только... Это же опера, произведение искусства.
Председатель. – Но это «произведение искусства» показывали в Соединенных Штатах?
Следователь. – Да.
Председатель. – Значит, эти слова из вашей оперы обращены не только к немцам, но и к итальянцам, французам, американцам?
Эйслер. – Повторяю, опера написана по мотивам повести великого Максима Горького... Слова песни соотнесены с ситуацией, которая существовала в России в девятьсот пятом году...
Председатель. – Могли бы вы написать подобную оперу в Соединенных Штатах с призывом «захватить власть и победить» здесь, в этой стране?
Эйслер. – Нет.
Председатель. – Вы изменили своей позиции?
Эйслер. – Нет. Просто здесь я гость, путешественник... Ваше рабочее движение будет само решать свои дела...
Следователь. – Вы когда-нибудь посылали приветствия в Советский Союз?
Эйслер. – Конечно.
Следователь. – Вы ненавидите Сталина?
Эйслер. – Простите, я не понял вопроса?
Следователь. – Вы ненавидите Сталина? Мы слышали, что вы говорили офицерам иммиграционной службы, что вы ненавидите Сталина.
Эйслер. – Я был бы идиотом, если бы говорил им это. Я считаю Сталина весьма серьезным персонажем современной истории.
Следователь. – В советской энциклопедии, изданной в тридцать третьем году в Москве, дано ваше фото и заметка: «Эйслер, композитор, коммунист, глава пролетарского направления в германской музыке...» Вы член коммунистической партии, мистер Эйслер?
Эйслер. – В России коммунистом называют каждого, кто так же активен в своем творчестве, как я. Я не имею права – особенно после тех пятнадцати лет, когда германские коммунисты сражались в подполье против
Гитлера, – считать себя членом партии, потому что все они были героями, настоящими героями... Да и в любой стране, где коммунисты работают в подполье, – они герои. А я не герой. Я просто композитор...
Следователь. – Как зовут вашу сестру, мистер Эйслер?
Эйслер. – Ее зовут Рут Фишер.
Следователь. – Вы получили от нее письмо, датированное двадцать четвертым апреля сорок четвертого года?
Эйслер. – Что за письмо?
Следователь. – В этом письме миссис Фишер обвиняет вас в том, что вы являетесь агентом ГПУ. Она пишет следующее: «Если местное отделение ГПУ попытается устроить мне „естественную“ смерть, то это у вас не получится, – ни у тебя, ни у Герхарда Эйслера, являющегося шефом германского отдела ГПУ в Соединенных Штатах. Это так легко вам не сойдет с рук. Вы всегда играли терроризмом и всегда боялись нести ответственность за это. Я сделала следующие приготовления на случай ваших террористических актов: во-первых, три врача провели тщательное медицинское обследование и засвидетельствовали, что я абсолютна здорова, так что нет никаких оснований для моей естественной смерти. При этом я нахожусь под постоянным врачебным надзором и тщательно слежу за своим состоянием. Доктора проинформированы обо всем, и в случае какого бы то ни было ухудшения моего здоровья они незамедлительно примут соответствующие шаги. Во-вторых, престижные журналисты и политики получили копию этого письма, так же как и ряд немецких иммигрантов...»
Мистер Эйслер, вы подтверждаете получение этого письма?
Эйслер. – Письмо совершенно сумасшедшее...
Председатель. – Вы получили это письмо?
Эйслер. – Я неоднократно читал подобные послания...
Следователь. – Зачитываю цитату из журнала «Советский Союз сегодня», май тридцать шестого года, страница тридцать три: «В день Первомая трудящиеся всего мира наравне с „Интернационалом“ и „Вставай, проклятьем заклейменный“ поют песни Эйслера и Брехта». Конец цитаты. Вы ни разу не называли человека, который писал слова для таких ваших песен, как «Вперед, мы не забыли», «Общий фронт», а ведь в этом журнале говорится, что для вас писал Бертольт Брехт? Да или нет?! Почему вы молчите?! Господин председатель, у меня больше нет вопросов к Эйслеру, я требую его отправки в Голливуд для новых допросов на месте.
Член комиссии. – Мистер Эйслер, вы написали «Балладу о параграфе 218»?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы помните слова?
Эйслер. – Конечно.
Член комиссии. – Вы написали «Балладу о ниггере Джиме»?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы помните слова?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы читали слова этой баллады перед тем, как написать музыку?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы написали «Песню о черством хлебе»?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы читали слова перед тем, как писать музыку?
Эйслер. – Конечно.
Член комиссии. – Господин председатель, я считаю, что все члены комиссии должны тщательно проанализировать песни, которые я упомянул, и в авторстве которых Эйслер сознался. Тексты этих песен нельзя посылать по почте Соединенных Штатов. Это нечто такое, что выходит за рамки политики, это должно быть отправлено на заключение медикам! «Безумное безобразие» – бедные и слабые слова, чтобы определить эту мазню на нотной бумаге! Такое «искусство» не имеет права на то, чтобы существовать в цивилизованном обществе!
Эйслер. – Слова этих песен признаны великой поэзией.
Член комиссии. – Чем, чем они признаны?!
Эйслер. – Великой поэзией.
Член комиссии. – Мы в Америке иначе понимаем великую поэзию! Ясно вам?! Помимо всего прочего, в словах ваших песен есть высказывание против закона об абортах. Да или нет?!
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Песня смеет выступать против закона об абортах?!
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Значит, с вашей, коммунистической, точки зрения, вы вправе высказываться против закона об абортах?!
Председатель. – Мы еще вернемся к вопросу о высказываниях против закона об абортах.
Член комиссии. – Мистер Эйслер, вы где-то позволили себе заметить, что наша комиссия мучает и травит вас...
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Наша комиссия по расследованию антиамериканской деятельности создана в рамках закона и действует в рамках закона. Чем же мы травим вас и мучаем?
Эйслер. – Если вы допрашиваете меня без перерыва в течение двенадцати месяцев, собираете против меня факты, которые не имеют ничего общего с правдой, если вы начали фантастическую кампанию в прессе против меня, да и вообще против художников и артистов, вы просто-напросто хотите уничтожить всех нас, особенно тех, кто не скрывает и никогда не скрывал своей антифашистской, красной идеологии...
Член комиссии. – Мистер Эйслер, это вы написали музыкальную поэму «Об убийстве»?
Эйслер. – Да, это я написал.
Член комиссии. – Господин председатель, я хочу привести девять строк из этой – с позволения сказать – поэзии...
Эйслер. – Я не убежден, что вы достаточно компетентны в вопросах поэзии.
Председатель. – Все члены этой комиссии компетентны в поэзии!
Член комиссии. – Цитирую: «Нет ничего ужаснее, чем пролитая кровь, страшно и горько учиться убивать, мучительно видеть молодых людей, погибших раньше времени на полях битв, но мы должны научиться этому, – для того лишь, чтобы кровь никогда не проливалась более!»
Эйслер. – Вы довольно точно перевели слова. Это антифашистская песня написана мной... И когда Гейдрих был убит чехами на улицах Праги, когда партизаны пролили его кровь, я был согласен с ними... Пойдите в Голливуд... В каждом газетном киоске вы купите журналы с описанием ужасных гангстерских зверств, вы купите их свободно, и мне очень не нравится это, с позволения сказать, искусство... А моя поэма – это призыв к борьбе против кровавых гангстеров.
Член комиссии. – Господин председатель, американские парни погибали, сражаясь против Гитлера, но мне не нравится, когда кое-кто приехал в эту страну из Европы и призывает народ к революции в Соединенных Штатах!
Председатель. – Мистер Эйслер, вам необходимо находиться здесь, пока мы не освободим вас.
Эйслер. – Где я должен находиться?
Следователь. – В Соединенных Штатах. В Вашингтоне. В этой комнате».
Роумэн закрыл глаза, испугавшись, что заплачет. Он явственно увидел лицо композитора. Он ведь такой наивный, сидит дни напролет у рояля и сочиняет ту музыку, которую слышит в себе и которой восторгается мир, а с ним говорили как с мелким жуликом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Председатель. – Следователь, задавайте свои вопросы.
Следователь. – Я хочу зачитать выдержки из газеты «Дейли уоркер» от пятнадцатого января тридцать пятого года... Цитирую: «Выдающийся революционный композитор Ганс Эйслер прибывает двадцать седьмого января... С тех пор, как в Германии к власти пришел Гитлер, Ганс Эйслер проживает в Париже и Лондоне; всему миру известны произведения этого блистательного музыканта; нельзя не восторгаться его высокоталантливыми операми, песнями и фильмами, такими, как – немецкое название я произношу по буквам – кэй-ю-эл-и-даблью-ай-эм-пи-и...» Что это значит, Эйслер?
Эйслер. – Это опера и фильм, сделанные мною в Берлине в тридцать втором году. Называется «Куле Вампе».
Следователь. – Продолжаю цитату: «эм-ай-эс-эсэн-ай-эм-и...» Что это такое?
Эйслер. – Это мое произведение «Масснаме»... По-немецки это звучит как «мероприятие», «целесообразность»...
Следователь. – Продолжаю цитату: «Рот фронт»... Это все вы сочинили, Эйслер?
Эйслер. – Да.
Следователь. – В статье говорится, что вы один из выдающихся композиторов современности, вас называют борцом-коммунистом против гитлеровской тирании, утверждают, что вы не только великий музыкант, но и товарищ , стоящий в первой линии борьбы. Вы подтверждаете, что это написано про вас?
Эйслер. – Про меня так много писали, что я не могу помнить каждую статью...
Следователь. – Я просмотрел нью-йоркские газеты этого же периода, о вас нигде не писали как о великом композиторе, кроме как в газете американских коммунистов.
Эйслер. – Вы плохо смотрели, я могу показать вам сотни статей обо мне, они где-то валяются в моих архивах.
Следователь. – Подойдите ко мне и посмотрите фото в газете «Дейли уоркер». Это ваша фотография?
Эйслер. – Совершенно верно, моя.
Следователь. – Что за жест вы делаете на фото?
Эйслер. – Это салют немецких ра...
Следователь (перебивает). – Вы подтверждаете, что на фото изображены именно вы и именно вы держите правую руку над головой, причем пальцы сжаты в кулак?
Эйслер. – Подтверждаю, посколь...
Следователь (перебивает). – Вы не отвергаете, что вы держали руку в коммунистическом салюте?
Эйслер. – Да, подтвер...
Следователь (перебивает). – Продемонстрируйте комиссии этот жест!
Эйслер демонстрирует коммунистический салют, подняв правую руку, сжатую в кулак.
Председатель. – Вы не хотите опровергнуть подлинность фотографии?
Эйслер. – Нет. Это салют не только коммунистов, но всех антифашистов. Это не партийное приветствие, а салют антифашистов всего мира.
Следователь. – Вы писали музыку к фильмам режиссера Йориса Ивенса, работавшего с Хемингуэем в Испании?
Эйслер. – Да.
Следователь. – Им мы еще займемся, этим Ивенсом... В статье про вас написано, что вы заявили: «В единстве голосов и действий – надежда на будущее мира». Вы говорили эти слова корреспонденту?
Эйслер. – Журналист вправе писать, что он хочет. Я могу отвечать только за себя...
Следователь. – Это вы написали оперу «Мать»?
Эйслер. – Да. Опера «Мать» написана по мотивам повести Горького.
Следователь. – В одной из арий этой оперы есть слова: «Учи азбуку, не бойся, ты только начни, рабочий, и ты возьмешь власть, ты победишь!» Вы писали музыку и к этим словам?!
Эйслер. – Не мог же я писать музыку к одним словам повести и не писать ее к другим?!
Председатель. – Вы имеете в виду, что сейчас надо быть готовым к тому, чтобы «взять власть и победить»?!
Эйслер. – Я не понимаю вопроса...
Председатель. – Где вы писали эту оперу?
Эйслер. – В Берлине, в двадцать девятом, мне кажется...
Председатель. – Значит, ваша опера обращена к немецким рабочим?
Эйслер. – Не только... Это же опера, произведение искусства.
Председатель. – Но это «произведение искусства» показывали в Соединенных Штатах?
Следователь. – Да.
Председатель. – Значит, эти слова из вашей оперы обращены не только к немцам, но и к итальянцам, французам, американцам?
Эйслер. – Повторяю, опера написана по мотивам повести великого Максима Горького... Слова песни соотнесены с ситуацией, которая существовала в России в девятьсот пятом году...
Председатель. – Могли бы вы написать подобную оперу в Соединенных Штатах с призывом «захватить власть и победить» здесь, в этой стране?
Эйслер. – Нет.
Председатель. – Вы изменили своей позиции?
Эйслер. – Нет. Просто здесь я гость, путешественник... Ваше рабочее движение будет само решать свои дела...
Следователь. – Вы когда-нибудь посылали приветствия в Советский Союз?
Эйслер. – Конечно.
Следователь. – Вы ненавидите Сталина?
Эйслер. – Простите, я не понял вопроса?
Следователь. – Вы ненавидите Сталина? Мы слышали, что вы говорили офицерам иммиграционной службы, что вы ненавидите Сталина.
Эйслер. – Я был бы идиотом, если бы говорил им это. Я считаю Сталина весьма серьезным персонажем современной истории.
Следователь. – В советской энциклопедии, изданной в тридцать третьем году в Москве, дано ваше фото и заметка: «Эйслер, композитор, коммунист, глава пролетарского направления в германской музыке...» Вы член коммунистической партии, мистер Эйслер?
Эйслер. – В России коммунистом называют каждого, кто так же активен в своем творчестве, как я. Я не имею права – особенно после тех пятнадцати лет, когда германские коммунисты сражались в подполье против
Гитлера, – считать себя членом партии, потому что все они были героями, настоящими героями... Да и в любой стране, где коммунисты работают в подполье, – они герои. А я не герой. Я просто композитор...
Следователь. – Как зовут вашу сестру, мистер Эйслер?
Эйслер. – Ее зовут Рут Фишер.
Следователь. – Вы получили от нее письмо, датированное двадцать четвертым апреля сорок четвертого года?
Эйслер. – Что за письмо?
Следователь. – В этом письме миссис Фишер обвиняет вас в том, что вы являетесь агентом ГПУ. Она пишет следующее: «Если местное отделение ГПУ попытается устроить мне „естественную“ смерть, то это у вас не получится, – ни у тебя, ни у Герхарда Эйслера, являющегося шефом германского отдела ГПУ в Соединенных Штатах. Это так легко вам не сойдет с рук. Вы всегда играли терроризмом и всегда боялись нести ответственность за это. Я сделала следующие приготовления на случай ваших террористических актов: во-первых, три врача провели тщательное медицинское обследование и засвидетельствовали, что я абсолютна здорова, так что нет никаких оснований для моей естественной смерти. При этом я нахожусь под постоянным врачебным надзором и тщательно слежу за своим состоянием. Доктора проинформированы обо всем, и в случае какого бы то ни было ухудшения моего здоровья они незамедлительно примут соответствующие шаги. Во-вторых, престижные журналисты и политики получили копию этого письма, так же как и ряд немецких иммигрантов...»
Мистер Эйслер, вы подтверждаете получение этого письма?
Эйслер. – Письмо совершенно сумасшедшее...
Председатель. – Вы получили это письмо?
Эйслер. – Я неоднократно читал подобные послания...
Следователь. – Зачитываю цитату из журнала «Советский Союз сегодня», май тридцать шестого года, страница тридцать три: «В день Первомая трудящиеся всего мира наравне с „Интернационалом“ и „Вставай, проклятьем заклейменный“ поют песни Эйслера и Брехта». Конец цитаты. Вы ни разу не называли человека, который писал слова для таких ваших песен, как «Вперед, мы не забыли», «Общий фронт», а ведь в этом журнале говорится, что для вас писал Бертольт Брехт? Да или нет?! Почему вы молчите?! Господин председатель, у меня больше нет вопросов к Эйслеру, я требую его отправки в Голливуд для новых допросов на месте.
Член комиссии. – Мистер Эйслер, вы написали «Балладу о параграфе 218»?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы помните слова?
Эйслер. – Конечно.
Член комиссии. – Вы написали «Балладу о ниггере Джиме»?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы помните слова?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы читали слова этой баллады перед тем, как написать музыку?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы написали «Песню о черством хлебе»?
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Вы читали слова перед тем, как писать музыку?
Эйслер. – Конечно.
Член комиссии. – Господин председатель, я считаю, что все члены комиссии должны тщательно проанализировать песни, которые я упомянул, и в авторстве которых Эйслер сознался. Тексты этих песен нельзя посылать по почте Соединенных Штатов. Это нечто такое, что выходит за рамки политики, это должно быть отправлено на заключение медикам! «Безумное безобразие» – бедные и слабые слова, чтобы определить эту мазню на нотной бумаге! Такое «искусство» не имеет права на то, чтобы существовать в цивилизованном обществе!
Эйслер. – Слова этих песен признаны великой поэзией.
Член комиссии. – Чем, чем они признаны?!
Эйслер. – Великой поэзией.
Член комиссии. – Мы в Америке иначе понимаем великую поэзию! Ясно вам?! Помимо всего прочего, в словах ваших песен есть высказывание против закона об абортах. Да или нет?!
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Песня смеет выступать против закона об абортах?!
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Значит, с вашей, коммунистической, точки зрения, вы вправе высказываться против закона об абортах?!
Председатель. – Мы еще вернемся к вопросу о высказываниях против закона об абортах.
Член комиссии. – Мистер Эйслер, вы где-то позволили себе заметить, что наша комиссия мучает и травит вас...
Эйслер. – Да.
Член комиссии. – Наша комиссия по расследованию антиамериканской деятельности создана в рамках закона и действует в рамках закона. Чем же мы травим вас и мучаем?
Эйслер. – Если вы допрашиваете меня без перерыва в течение двенадцати месяцев, собираете против меня факты, которые не имеют ничего общего с правдой, если вы начали фантастическую кампанию в прессе против меня, да и вообще против художников и артистов, вы просто-напросто хотите уничтожить всех нас, особенно тех, кто не скрывает и никогда не скрывал своей антифашистской, красной идеологии...
Член комиссии. – Мистер Эйслер, это вы написали музыкальную поэму «Об убийстве»?
Эйслер. – Да, это я написал.
Член комиссии. – Господин председатель, я хочу привести девять строк из этой – с позволения сказать – поэзии...
Эйслер. – Я не убежден, что вы достаточно компетентны в вопросах поэзии.
Председатель. – Все члены этой комиссии компетентны в поэзии!
Член комиссии. – Цитирую: «Нет ничего ужаснее, чем пролитая кровь, страшно и горько учиться убивать, мучительно видеть молодых людей, погибших раньше времени на полях битв, но мы должны научиться этому, – для того лишь, чтобы кровь никогда не проливалась более!»
Эйслер. – Вы довольно точно перевели слова. Это антифашистская песня написана мной... И когда Гейдрих был убит чехами на улицах Праги, когда партизаны пролили его кровь, я был согласен с ними... Пойдите в Голливуд... В каждом газетном киоске вы купите журналы с описанием ужасных гангстерских зверств, вы купите их свободно, и мне очень не нравится это, с позволения сказать, искусство... А моя поэма – это призыв к борьбе против кровавых гангстеров.
Член комиссии. – Господин председатель, американские парни погибали, сражаясь против Гитлера, но мне не нравится, когда кое-кто приехал в эту страну из Европы и призывает народ к революции в Соединенных Штатах!
Председатель. – Мистер Эйслер, вам необходимо находиться здесь, пока мы не освободим вас.
Эйслер. – Где я должен находиться?
Следователь. – В Соединенных Штатах. В Вашингтоне. В этой комнате».
Роумэн закрыл глаза, испугавшись, что заплачет. Он явственно увидел лицо композитора. Он ведь такой наивный, сидит дни напролет у рояля и сочиняет ту музыку, которую слышит в себе и которой восторгается мир, а с ним говорили как с мелким жуликом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97