Мирные, резанные из дерева листья, виноградные гроздья и веселые человеческие лики гирляндами виднелись там, где у военного судна надлежало быть пушечным портам. И мирный, дружелюбный голос спросил с борта не по-русски:
– Wer da?
– Российской таможенной стражи капитан Крыков с солдатами под государевым знаменем! – громко ответил Афанасий Петрович. – Спустить парадный трап!
Карбас глухо стукнулся о борт корабля. Наверху завизжали блоки, послышались отрывистые слова команд. Над карбасом медленно поплыл парадный трап. А с далекого, теперь невидимого берега все еще доносилась удалая веселая песня:
Улица, улица, широкая моя,
Травка-муравка, зеленая моя!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Кто знамю присягал единыжды, у оного и до смерти стоять должен.
Петр Первый
1. ТАМОЖЕННЫЙ ДОСМОТР
– Вы их купите за деньги! – произнес Юленшерна.
– Это невозможно! – ответил Уркварт.
– Вы их купите! – повторил шаутбенахт. – Есть же у них головы на плечах. Они, несомненно, догадываются, что корабль военный. Им не захочется умирать. Они получат свои деньги и уйдут, моля бога за нас.
– Я знаю их начальника! – воскликнул Уркварт. – Поверьте мне, гере шаутбенахт, – его купить нельзя.
– Смотря за какую цену! За пустяковую он не захочет продать свою честь, но за большие деньги... Черт возьми, нам нужно, чтобы здесь все прошло тихо. Зачем нам пальба и шум на шанцах? Если таможенники будут подкуплены, все обойдется тихо, и в крепости могут поверить, что мы действительно негоцианты...
Уркварт молчал, опустив голову: что он мог поделать с этим безумцем? Молчал и полковник Джеймс. Но какой же выход, если ветра нет и эскадра, как назло, остановилась неподалеку от шанцев? Сразу начать пальбу? Это неразумно. Ждать, пока таможенники выстрелом из пушки потребуют, чтобы корабли вызвали досмотрщиков? Нет, самое умное все-таки – поступить так, как советует шаутбенахт.
– А лоцман? Что мы будем делать сейчас с лоцманом? – спросил Уркварт.
Юленшерна пожал плечами: лоцмана следовало опять спрятать в канатный ящик. Чтобы он не шумел, на него можно надеть цепи.
– Это его озлобит! – сказал Уркварт.
– Пусть! Зато они не встретятся. Им незачем встречаться. Ничего хорошего из этого не произойдет.
– Нам придется трудно!.. – заметил Уркварт.
– Если придется трудно, то мы будем драться только холодным оружием. Полковник предупредит об этом солдат. Не такая уж большая работа – перерезать ножами дюжину, другую таможенников.
Уркварт вздохнул.
Через несколько минут Рябову веревкой скрутили руки, потом надели цепь-тройчатку. Он вырвался – тогда ему заткнули рот тряпкой и поволокли по трапу вниз. Митеньку связали тоже.
Стол с угощениями был накрыт в кают-компании, здесь же были приготовлены деньги в красивом вышитом кошельке, в ларце лежали судовые документы, искусно исполненные в Стокгольме на монетном дворе. Таможенников должен был принимать Уркварт со всей учтивостью, Голголсен, как старый и известный в русских водах конвой, был назначен ему в помощники. Матросов для встречи Юленшерна приказал выбрать наиболее благообразных. Чтобы корабль имел еще более мирный вид, полковник Джеймс посоветовал Уркварту не выходить к парадному трапу, якобы шхипер в переходе занемог и чувствует себя настолько слабым, что полулежит, укрытый периною...
Уркварт усмехнулся и напомнил Джеймсу, что оба они достаточно хорошо знают таможенного офицера Крыкова: нечего надеяться на бескровный конец досмотра.
– Что же делать? – спросил Джеймс.
– Делать то, что приказал шаутбенахт! – ответил Уркварт злобно. – Мы все в его власти. Если он считает, что нет ничего проще, нежели обмануть русских, то так оно и должно быть...
Уркварт прилег на диван, велел принести себе перину и теплый шарф, чтобы сделать компресс на горло. Его и вправду стало знобить.
Рядом – в темном коридоре, в двух офицерских каютах, на трапе, ведущем в камбуз, – разместились головорезы дель Роблеса с ножами и кортиками, готовые по приказу испанца начинать бой. Юленшерна ходил в своей каюте наверху, в кают-компании были слышны его твердые решительные шаги.
Полковник Джеймс, заикаясь от страха, спросил:
– А потом?.. Что будет... после таможенного досмотра?..
– До этого надобно еще дожить! – ответил Уркварт. – Идите, гере полковник, идите... Господа таможенники не заставят себя ждать...
У парадного трапа капитана Крыкова встретил штурман «Короны» и, вежливо извинившись, попросил проследовать в кают-компанию, где, по его словам, лежал шхипер, простудившийся в море во время шторма.
Крыков кивнул и, рукою в перчатке придерживая шпагу у бедра, с половиной своих солдат и с капралом (остальным солдатам он приказал остаться на правой, почетной стороне шканцев) пошел к трапу, ведущему в кают-компанию. Перед ним знаменосец Ермихин нес русский флаг, сзади два барабанщика мелко выбивали дробь.
В кают-компании Крыков остановился перед накрытым столом и, точно не узнав ни Уркварта, ни Голголсена, резким повелительным голосом сказал:
– Его царского величества войск таможенной стражи капитан Крыков с солдатами для производства законного таможенного досмотра и опроса постатейного явился. В виду флага государства российского наперво всего прошу встать...
Барабанщики коротко выбили сигнал, Уркварт поднялся с дивана, прижимая перинку к толстому животу, улыбаясь жирным лицом, ответил:
– Мы старые знакомые, капитан...
Голголсен тоже встал. Крыков выдернул из-за обшлага бумагу, положил ее на спину барабанщику, другой барабанщик подал пузырек с чернилами из сажи, перо. Афанасий Петрович спросил:
– Имя сему кораблю?
– Сей корабль имеет имя «Астрея», – солгал Уркварт.
Крыков написал крупными буквами: «Астрея».
– Сколько ластов?
Уркварт ответил. Афанасий Петрович строго сказал:
– Я, господин шхипер, не первый год ведаю досмотром кораблей, что вы на себе знаете. Брехать же вам невместно. Извольте говорить правду.
Шхипер пожал плечами, прибавил еще сотню. Капитан смотрел на него не мигая, спокойно. Уркварта под этим взглядом передергивало. Как изменился за прошедшие времена когда-то юный таможенник! Как возмужало это простое лицо крестьянина, каким спокойствием, какой уверенностью дышит весь облик этого офицера. И как хорош он в своем мундире с зелеными отворотами на воротнике, с белой косынкой на шее, в перчатках, облегающих руки, при шпаге, прямо и ловко лежащей у бедра...
– Прошу отвечать на статьи опроса! – сказал Крыков.
Уркварт наклонил голову.
– Которого государства корабли ваши? – спрашивал Крыков холодным служебным голосом. – Не были ли вы в заповетреных, иначе – недужных, местах, не имеете ли вы на борту пушек более, чем установлено для защиты от морского пирата, не находитесь ли вы в союзе и дружбе с королем Карлом, не прибыли ли по его приказанию, не есть ли вы скрытые шведские воинские люди?
– Нет! – твердо ответил Уркварт.
Кают-вахтер подал ему библию. Он положил на нее левую руку, правую поднял кверху, заговорил:
– Богом всемогущим и святой библией клянусь, что корабли каравана моего есть суда негоциантские, в заповетреных, иначе недужных, местах не были, на борту пушек более, чем надобно для защиты от морского пирата, не имею...
Крыков слушал не шевелясь, смотрел в сытое розово-белое лицо Уркварта, думал: «Где же бог? Почему не разразит клятвопреступника на месте? Где молния, что должна пасть на его голову?»
Шхипер приложился губами к библии, Крыков потребовал судовые бумаги. Голголсен, сидя верхом на стуле, уперев изрубленный подбородок в скрещенные ладони, слушал, как ходит в своей каюте шаутбенахт – ждет. Чего? Все равно это не кончится добром. И, щуря один глаз, Голголсен примеривался, куда колоть шпагой наглого русского офицера.
– Чашку турецкого кофе ради сырой погоды? – предложил Уркварт, когда капитан вернул ему бумаги.
– Недосуг! – ответил Крыков.
– Вы будете смотреть наши товары? – спросил Уркварт.
– Буду.
– Большая работа! – сказал шхипер. – Она грозит нам разорением. Ярмарка вскорости закончит свои обороты, дорог каждый день...
– В сем году ярмарки нет! – ответил капитан, прямо глядя в глаза шхиперу. – Об том посланы листы во многие страны...
Уркварт моргал. В кают-компании стало совсем тихо, только Голголсен посапывал, да трещали свечи в медных шандалах. Уркварт не знал, что говорить.
– Ярмарки нет в опасении шведа? – спросил он наконец.
Афанасий Петрович кивнул.
– Еще хуже нам! – сказал Уркварт. – Какие убытки! Мы привезли много прекрасных товаров, а теперь нам должно стоять здесь несколько дней. Матросы получают поденную плату, конвойные солдаты тоже, – из чего я стану им платить? Ярмарки нет, ай-ай-ай. Быть может, нам удалось бы продать наши товары свальным торгом, но только поскорее...
– Да, убытки большие! – согласился Крыков. – У вас еще один корабль потонул возле Сосновца, а другой – в шторм...
Уркварт изумился, замахал руками:
– У нас? Вы ошибаетесь, капитан! У нас все, слава богу, благополучно!
– Значит, не у вас. То была другая эскадра. Тамошние воры силой хватали наших рыбаков и вешали их на нока-рее. Более того: они заковали в цепи кормщика нашего Рябова и запрятали на одном из своих кораблей. Кормщик тот вам, шхипер, небезызвестен, в старопрежние времена был случай, что отыскался он на вашем корабле «Золотое облако»...
Уркварт опять не нашелся, что ответить.
– У вас хорошая память! – сказал он наконец.
– Чего надо – помню! – угрюмо произнес Крыков.
Он повернулся к своему капралу, приказал спокойно:
– Начинать досмотр. Смотреть товары со всем прилежанием. За мной!
Уркварт протянул вперед пухлые руки, воскликнул:
– Капитан! Стоит ли тратить силы? Это продлится бесконечно. Вот кошелек. Здесь – сумма большая, чем та, которая может быть объявлена при конфузии за товары, не обозначенные в описи. Капитан...
Афанасий Петрович посмотрел на кошелек, на шхипера, на конвоя, поднимающегося со стула, повернулся и пошел к двери. Головорезы дель Роблеса – в коридоре, на темном камбузном трапе, в штурманской каюте – затаили дыхание. Мимо них с барабанным боем, твердыми шагами поднимались на ют русские таможенники.
– Вон светится! – кивнул головою Прокопьев на полуоткрытую дверь в адмиральскую каюту. – Вишь, где ихний главный... Вон он – старичок какой, желтенький...
Крыков замедлил шаги и тотчас же увидел старичка с желтым лицом и бровями ежиком, который неподвижно стоял и слушал, отогнув сухой ладонью большое твердое ухо.
– Он и есть, зверюга! – шепотом сказал Прокопьев. – Вишь, слушает...
И Крыков, не ответив, согласился, что это и есть зверюга, и подумал, что когда все начнется, он придет и убьет этого старичка.
Кают-компания опустела.
– Ну? – спросил Голголсен.
– Что – ну? – ответил Уркварт. – Они все понимают и идут на смерть. Они не хотят драться здесь, они предпочитают бой на шканцах, там их увидят с берега... Берите свою шпагу и идите туда, если не верите мне на слово.
Голголсен поправил панцырь, ребром ладони взбодрил колючие усы, свистнул в пальцы. Дель Роблес просунул темное худое лицо в круглое окошко над столом.
– На шканцы! – сказал конвой. – Ножи в руки! Сколько их всего?
– Шесть десятков! – ответил дель Роблес. – Мы их сомнем в одно мгновение!
Голголсен вынул пистолет из кармана, подсыпал пороху на полку, пошел к трапу.
– Стрелять нельзя! – шепотом напомнил шхипер.
– Я стар для того, чтобы рубиться, – ответил конвой. – Да и не так это просто...
Он поднялся на ют. Из люков, в серой мути моросящего дождя, отовсюду появлялись люди дель Роблеса. Склонившись, они шли вдоль бортов, один за другим, сильные, умелые, в хороших панцырях из гибкой стали, с длинными острыми ножами в рукавах.
Голголсен спустился на шканцы, мотая головой, сказал Крыкову по-русски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– Wer da?
– Российской таможенной стражи капитан Крыков с солдатами под государевым знаменем! – громко ответил Афанасий Петрович. – Спустить парадный трап!
Карбас глухо стукнулся о борт корабля. Наверху завизжали блоки, послышались отрывистые слова команд. Над карбасом медленно поплыл парадный трап. А с далекого, теперь невидимого берега все еще доносилась удалая веселая песня:
Улица, улица, широкая моя,
Травка-муравка, зеленая моя!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Кто знамю присягал единыжды, у оного и до смерти стоять должен.
Петр Первый
1. ТАМОЖЕННЫЙ ДОСМОТР
– Вы их купите за деньги! – произнес Юленшерна.
– Это невозможно! – ответил Уркварт.
– Вы их купите! – повторил шаутбенахт. – Есть же у них головы на плечах. Они, несомненно, догадываются, что корабль военный. Им не захочется умирать. Они получат свои деньги и уйдут, моля бога за нас.
– Я знаю их начальника! – воскликнул Уркварт. – Поверьте мне, гере шаутбенахт, – его купить нельзя.
– Смотря за какую цену! За пустяковую он не захочет продать свою честь, но за большие деньги... Черт возьми, нам нужно, чтобы здесь все прошло тихо. Зачем нам пальба и шум на шанцах? Если таможенники будут подкуплены, все обойдется тихо, и в крепости могут поверить, что мы действительно негоцианты...
Уркварт молчал, опустив голову: что он мог поделать с этим безумцем? Молчал и полковник Джеймс. Но какой же выход, если ветра нет и эскадра, как назло, остановилась неподалеку от шанцев? Сразу начать пальбу? Это неразумно. Ждать, пока таможенники выстрелом из пушки потребуют, чтобы корабли вызвали досмотрщиков? Нет, самое умное все-таки – поступить так, как советует шаутбенахт.
– А лоцман? Что мы будем делать сейчас с лоцманом? – спросил Уркварт.
Юленшерна пожал плечами: лоцмана следовало опять спрятать в канатный ящик. Чтобы он не шумел, на него можно надеть цепи.
– Это его озлобит! – сказал Уркварт.
– Пусть! Зато они не встретятся. Им незачем встречаться. Ничего хорошего из этого не произойдет.
– Нам придется трудно!.. – заметил Уркварт.
– Если придется трудно, то мы будем драться только холодным оружием. Полковник предупредит об этом солдат. Не такая уж большая работа – перерезать ножами дюжину, другую таможенников.
Уркварт вздохнул.
Через несколько минут Рябову веревкой скрутили руки, потом надели цепь-тройчатку. Он вырвался – тогда ему заткнули рот тряпкой и поволокли по трапу вниз. Митеньку связали тоже.
Стол с угощениями был накрыт в кают-компании, здесь же были приготовлены деньги в красивом вышитом кошельке, в ларце лежали судовые документы, искусно исполненные в Стокгольме на монетном дворе. Таможенников должен был принимать Уркварт со всей учтивостью, Голголсен, как старый и известный в русских водах конвой, был назначен ему в помощники. Матросов для встречи Юленшерна приказал выбрать наиболее благообразных. Чтобы корабль имел еще более мирный вид, полковник Джеймс посоветовал Уркварту не выходить к парадному трапу, якобы шхипер в переходе занемог и чувствует себя настолько слабым, что полулежит, укрытый периною...
Уркварт усмехнулся и напомнил Джеймсу, что оба они достаточно хорошо знают таможенного офицера Крыкова: нечего надеяться на бескровный конец досмотра.
– Что же делать? – спросил Джеймс.
– Делать то, что приказал шаутбенахт! – ответил Уркварт злобно. – Мы все в его власти. Если он считает, что нет ничего проще, нежели обмануть русских, то так оно и должно быть...
Уркварт прилег на диван, велел принести себе перину и теплый шарф, чтобы сделать компресс на горло. Его и вправду стало знобить.
Рядом – в темном коридоре, в двух офицерских каютах, на трапе, ведущем в камбуз, – разместились головорезы дель Роблеса с ножами и кортиками, готовые по приказу испанца начинать бой. Юленшерна ходил в своей каюте наверху, в кают-компании были слышны его твердые решительные шаги.
Полковник Джеймс, заикаясь от страха, спросил:
– А потом?.. Что будет... после таможенного досмотра?..
– До этого надобно еще дожить! – ответил Уркварт. – Идите, гере полковник, идите... Господа таможенники не заставят себя ждать...
У парадного трапа капитана Крыкова встретил штурман «Короны» и, вежливо извинившись, попросил проследовать в кают-компанию, где, по его словам, лежал шхипер, простудившийся в море во время шторма.
Крыков кивнул и, рукою в перчатке придерживая шпагу у бедра, с половиной своих солдат и с капралом (остальным солдатам он приказал остаться на правой, почетной стороне шканцев) пошел к трапу, ведущему в кают-компанию. Перед ним знаменосец Ермихин нес русский флаг, сзади два барабанщика мелко выбивали дробь.
В кают-компании Крыков остановился перед накрытым столом и, точно не узнав ни Уркварта, ни Голголсена, резким повелительным голосом сказал:
– Его царского величества войск таможенной стражи капитан Крыков с солдатами для производства законного таможенного досмотра и опроса постатейного явился. В виду флага государства российского наперво всего прошу встать...
Барабанщики коротко выбили сигнал, Уркварт поднялся с дивана, прижимая перинку к толстому животу, улыбаясь жирным лицом, ответил:
– Мы старые знакомые, капитан...
Голголсен тоже встал. Крыков выдернул из-за обшлага бумагу, положил ее на спину барабанщику, другой барабанщик подал пузырек с чернилами из сажи, перо. Афанасий Петрович спросил:
– Имя сему кораблю?
– Сей корабль имеет имя «Астрея», – солгал Уркварт.
Крыков написал крупными буквами: «Астрея».
– Сколько ластов?
Уркварт ответил. Афанасий Петрович строго сказал:
– Я, господин шхипер, не первый год ведаю досмотром кораблей, что вы на себе знаете. Брехать же вам невместно. Извольте говорить правду.
Шхипер пожал плечами, прибавил еще сотню. Капитан смотрел на него не мигая, спокойно. Уркварта под этим взглядом передергивало. Как изменился за прошедшие времена когда-то юный таможенник! Как возмужало это простое лицо крестьянина, каким спокойствием, какой уверенностью дышит весь облик этого офицера. И как хорош он в своем мундире с зелеными отворотами на воротнике, с белой косынкой на шее, в перчатках, облегающих руки, при шпаге, прямо и ловко лежащей у бедра...
– Прошу отвечать на статьи опроса! – сказал Крыков.
Уркварт наклонил голову.
– Которого государства корабли ваши? – спрашивал Крыков холодным служебным голосом. – Не были ли вы в заповетреных, иначе – недужных, местах, не имеете ли вы на борту пушек более, чем установлено для защиты от морского пирата, не находитесь ли вы в союзе и дружбе с королем Карлом, не прибыли ли по его приказанию, не есть ли вы скрытые шведские воинские люди?
– Нет! – твердо ответил Уркварт.
Кают-вахтер подал ему библию. Он положил на нее левую руку, правую поднял кверху, заговорил:
– Богом всемогущим и святой библией клянусь, что корабли каравана моего есть суда негоциантские, в заповетреных, иначе недужных, местах не были, на борту пушек более, чем надобно для защиты от морского пирата, не имею...
Крыков слушал не шевелясь, смотрел в сытое розово-белое лицо Уркварта, думал: «Где же бог? Почему не разразит клятвопреступника на месте? Где молния, что должна пасть на его голову?»
Шхипер приложился губами к библии, Крыков потребовал судовые бумаги. Голголсен, сидя верхом на стуле, уперев изрубленный подбородок в скрещенные ладони, слушал, как ходит в своей каюте шаутбенахт – ждет. Чего? Все равно это не кончится добром. И, щуря один глаз, Голголсен примеривался, куда колоть шпагой наглого русского офицера.
– Чашку турецкого кофе ради сырой погоды? – предложил Уркварт, когда капитан вернул ему бумаги.
– Недосуг! – ответил Крыков.
– Вы будете смотреть наши товары? – спросил Уркварт.
– Буду.
– Большая работа! – сказал шхипер. – Она грозит нам разорением. Ярмарка вскорости закончит свои обороты, дорог каждый день...
– В сем году ярмарки нет! – ответил капитан, прямо глядя в глаза шхиперу. – Об том посланы листы во многие страны...
Уркварт моргал. В кают-компании стало совсем тихо, только Голголсен посапывал, да трещали свечи в медных шандалах. Уркварт не знал, что говорить.
– Ярмарки нет в опасении шведа? – спросил он наконец.
Афанасий Петрович кивнул.
– Еще хуже нам! – сказал Уркварт. – Какие убытки! Мы привезли много прекрасных товаров, а теперь нам должно стоять здесь несколько дней. Матросы получают поденную плату, конвойные солдаты тоже, – из чего я стану им платить? Ярмарки нет, ай-ай-ай. Быть может, нам удалось бы продать наши товары свальным торгом, но только поскорее...
– Да, убытки большие! – согласился Крыков. – У вас еще один корабль потонул возле Сосновца, а другой – в шторм...
Уркварт изумился, замахал руками:
– У нас? Вы ошибаетесь, капитан! У нас все, слава богу, благополучно!
– Значит, не у вас. То была другая эскадра. Тамошние воры силой хватали наших рыбаков и вешали их на нока-рее. Более того: они заковали в цепи кормщика нашего Рябова и запрятали на одном из своих кораблей. Кормщик тот вам, шхипер, небезызвестен, в старопрежние времена был случай, что отыскался он на вашем корабле «Золотое облако»...
Уркварт опять не нашелся, что ответить.
– У вас хорошая память! – сказал он наконец.
– Чего надо – помню! – угрюмо произнес Крыков.
Он повернулся к своему капралу, приказал спокойно:
– Начинать досмотр. Смотреть товары со всем прилежанием. За мной!
Уркварт протянул вперед пухлые руки, воскликнул:
– Капитан! Стоит ли тратить силы? Это продлится бесконечно. Вот кошелек. Здесь – сумма большая, чем та, которая может быть объявлена при конфузии за товары, не обозначенные в описи. Капитан...
Афанасий Петрович посмотрел на кошелек, на шхипера, на конвоя, поднимающегося со стула, повернулся и пошел к двери. Головорезы дель Роблеса – в коридоре, на темном камбузном трапе, в штурманской каюте – затаили дыхание. Мимо них с барабанным боем, твердыми шагами поднимались на ют русские таможенники.
– Вон светится! – кивнул головою Прокопьев на полуоткрытую дверь в адмиральскую каюту. – Вишь, где ихний главный... Вон он – старичок какой, желтенький...
Крыков замедлил шаги и тотчас же увидел старичка с желтым лицом и бровями ежиком, который неподвижно стоял и слушал, отогнув сухой ладонью большое твердое ухо.
– Он и есть, зверюга! – шепотом сказал Прокопьев. – Вишь, слушает...
И Крыков, не ответив, согласился, что это и есть зверюга, и подумал, что когда все начнется, он придет и убьет этого старичка.
Кают-компания опустела.
– Ну? – спросил Голголсен.
– Что – ну? – ответил Уркварт. – Они все понимают и идут на смерть. Они не хотят драться здесь, они предпочитают бой на шканцах, там их увидят с берега... Берите свою шпагу и идите туда, если не верите мне на слово.
Голголсен поправил панцырь, ребром ладони взбодрил колючие усы, свистнул в пальцы. Дель Роблес просунул темное худое лицо в круглое окошко над столом.
– На шканцы! – сказал конвой. – Ножи в руки! Сколько их всего?
– Шесть десятков! – ответил дель Роблес. – Мы их сомнем в одно мгновение!
Голголсен вынул пистолет из кармана, подсыпал пороху на полку, пошел к трапу.
– Стрелять нельзя! – шепотом напомнил шхипер.
– Я стар для того, чтобы рубиться, – ответил конвой. – Да и не так это просто...
Он поднялся на ют. Из люков, в серой мути моросящего дождя, отовсюду появлялись люди дель Роблеса. Склонившись, они шли вдоль бортов, один за другим, сильные, умелые, в хороших панцырях из гибкой стали, с длинными острыми ножами в рукавах.
Голголсен спустился на шканцы, мотая головой, сказал Крыкову по-русски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94