— Впрочем, многие старожилы Праги утверждают, что каждые тридцать три года Голем появляется на улицах Йозефова…
— Йозефова? — переспросил Старыгин.
— Ну да, так называют еще пражское гетто, квартал получил это название в честь австрийского императора Йозефа II, по приказу которого гетто было полностью перестроено во второй половине восемнадцатого столетия.
— Простите, что перебил вас.., так что говорят старожилы?
— Что Голем торопливо проходит по улицам гетто, и многие видели его издалека. Он высок ростом, безбород, с плоским невыразительным лицом и слегка раскосыми глазами…
Старыгин невольно вспомнил сидящего на ступенях человека из своего сна. Впрочем, у того вовсе не было лица.
— Еще одна странность есть в появлениях Голема. Он идет навстречу человеку, но при этом постепенно уменьшается, как будто уходит вдаль, пока вовсе не исчезает…
— Но это, разумеется, легенда, и могилы хозяина глиняного человека не существует?
— Отчего же! Голем, конечно, легенда, но его создатель, большой знаток каббалы раввин Лев историческое лицо, человек, живший в гетто в семнадцатом веке, и его могила сохранилась. Она относится к числу самых посещаемых надгробий на старом еврейском кладбище. И все-таки, скажите, почему эта легенда так вас заинтересовала?
— Ну.., хотелось бы взглянуть, я бывал в Праге, но никогда не посещал это место…
— Все ясно, — укоризненно сказала Катаржина, — вы решили совместить приятное с полезным. Погулять по весенней Праге и осмотреть достопримечательности. Устроили себе отпуск! Это в то время, когда «Ночной дозор» может быть уже вывезли из России!
— А может быть, его туда и не ввозили, — ответил Старыгин.
Ему не понравился ее тон. Дмитрий Алексеевич очень не любил, когда с ним разговаривают таким сварливым тоном. Еще он не любил женщин, которые помыкают и командуют. Именно поэтому он счастливо дожил до сорока с лишним лет в обществе кота Василия, и никакая женщина не могла затесаться в их теплую компанию. Следует отметить, что таких было не слишком много.
Надо отдать должное пани Катаржине — она тут же опомнилась. И даже пробормотала извинения.
— Я так волнуюсь, — она взяла Старыгина за руку и заглянула в глаза. — Промедление в таких делах смерти подобно!
— Русские в делах обычно руководствуются поговоркой «Поспешишь — людей насмешишь!», уклончиво ответил Старыгин и взглянул на часы.
До встречи с фотографом было еще достаточно времени.
— А далеко до этого кладбища?
— Нет, Йозефов находится в самом центре Старого Города, нам достаточно перейти на правый берег Влтавы, а там — рукой подать… — послушно ответила Катаржина, и Старыгин мысленно порадовался своей маленькой победе.
Они миновали предмостные башни и перешли реку по знаменитому Карлову мосту, как по галерее под открытым небом — между двумя рядами старинных статуй и скульптурных групп.
Катаржина на мгновение задержалась перед статуей святого Франциска Серафинского и прочла надпись на каменном свитке:
«Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих».
Пройдя под огромной Староместской предмостной башней, они оказались в Старом Городе.
— Здесь проходила «коронационная дорога», по которой чешские короли поднимались на Град в день своей коронации, — сообщила Старыгину Катаржина.
Обогнув памятник Карлу IV и пройдя мимо собора Святого Сальватора, они свернули в одну из узких и живописных староместских улочек.
Вокруг теснились сувенирные лавки, маленькие магазинчики, в которых продавались богемский хрусталь, цветное стекло, сувенирные пивные кружки, нарядные куклы, плоские бутылки с карлсбадской настойкой «Беккеровкой», бутылки с абсентом, изделия из гранатов, календари с видами Чехии и репродукциями знаменитого чешского художника Йозефа Мухи…
Туристов постепенно становилось все больше, и они перетекали из лавки в лавку, фотографируясь на фоне средневековых домов.
Катаржина, не задерживаясь, быстро шла по этим улочкам, хорошо знакомым ей с детства, и наконец, после очередного поворота, остановилась и сообщила:
— Вот он, Йозефов. Вот это — Еврейская ратуша, видите, на ней необычные часы — их стрелки движутся в обратном направлении, отмеряя время, оставшееся до конца света. А вот это — так называемая Староновая синагога, она построена еще в тринадцатом веке.
Она показала на скромное здание серого камня с треугольным готическим фасадом. Стены здания начинались на полметра ниже окружающего тротуара, так что к его входу нужно было не подниматься, а спускаться, как бы погружаясь в глубину времен. Старыгин понял, что синагога за семьсот с лишним лет своего существования, можно сказать, вросла в землю. Здесь особенно осознавалась глубокая древность города.
— А вот здесь, — продолжила Катаржина, — на месте Клаусовой синагоги, находилась школа раввина и философа Лева бен Бецалеля, того самого раввина Лева, который, по легенде, создал и оживил Голема.
— Но я хотел увидеть его могилу…
— Это совсем рядом!
Катаржина свернула вправо от здания ратуши.
Они прошли коротким кривым переулком и оказались в странном месте.
Казалось, они перенеслись в совсем другой мир.
Вокруг больше не было многолюдного города, древнего и в то же время современного.
Под сенью старых корявых деревьев, сцепивших в вышине свои сухие ветви, как старческие руки, бесконечными рядами громоздились, наползая друг на друга, надгробные камни. Замшелые, растрескавшиеся от времени, покрытые темными пятнами от тысяч и тысяч дождей, прошедших над ними за бесконечные века, камни стояли и лежали в несколько слоев. Казалось, они что-то пытаются сказать прохожим на древнем клинописном языке надписей.
Простые прямоугольные плиты, на которых с трудом можно было прочесть остатки средневековой эпитафии, и богатые надгробия, украшенные сложной и вычурной резьбой, надгробия, скрепленные широкими свинцовыми скрепами и разваливающиеся от времени, покрытые еле различимыми полустертыми надписями, наползали одно на другое, как тюлени на лежбище. Между серыми камнями с трудом пробивалась свежая весенняя трава, как сама жизнь пробивается среди мрачных камней древнего города.
— Здесь, на этом небольшом кладбище, больше двадцати тысяч надгробий, — негромко проговорила Катаржина, словно боясь потревожить покой мертвецов. — Местами они громоздятся одно над другим в девять слоев.
— А как здесь найти нужную нам могилу?
— Это просто. Могила раввина Лева — одна из самых известных и посещаемых на этом кладбище.
Катаржина пошла по узкой тропке между камнями, на секунду задумалась, свернула и остановилась перед массивной резной плитой, украшенной каменными завитками и увенчанной вырубленным из песчаника экзотическим плодом.
— Вот она, могила создателя Голема!
Старыгин остановился перед надгробием и огляделся.
Как сказал ему тот человек во тьме — вы должны встретиться с капитаном на могиле хозяина глиняного слуги?
Но он на этой могиле, и никого не встретил. Вокруг вообще не было ни души.
Надгробный камень хранил молчание. Даже если он что-то знал, никто не смог бы заставить его заговорить. Старыгин понял, что зря рассчитывал встретить здесь капитана, даже если тот в действительности существует. Но почему нет? Ведь видел же он двойника сержанта вчера ночью…
Но с чего он взял, что двойник капитана будет его ждать здесь, на могиле, да еще круглосуточно?
А ведь тот человек придавал этой встрече большое значение, и в конечном счете заплатил за нее огромную цену! Расплатился собственной жизнью…
— О чем вы думаете? — вторглась Катаржина в невеселые размышления Старыгина. — И скажите мне, для чего вы так стремились на эту могилу?
Старыгин вздохнул и, прежде чем ответить, еще раз внимательно огляделся.
Старые камни угрюмо молчали, не желая ничем помочь любопытному пришельцу, храня свои мрачные тайны. Словно суровые, неприязненные лица, обступали они спутников со всех сторон. У Старыгина было такое неприятное чувство, какое бывает, когда кто-то пристально смотрит тебе в спину.
— Ну что же — вы видели эту могилу, — напомнила о себе Катаржина. — Теперь мы можем покинуть кладбище? А то, честно говоря, мне здесь как-то неуютно…
— Еще одну минуту… — Старыгин наклонился над надгробием создателя Голема.
Перед тем, как уйти, он решил еще раз внимательно осмотреть камень… И его старание было вознаграждено.
Заостренная с одной стороны металлическая скрепа, стягивавшая сбоку начавшее разрушаться надгробие, словно стрелка компаса, указывала на соседнюю плиту, наполовину скрытую травой. И там, на этой плите, среди древних полустертых букв, Старыгин разглядел еще одну стрелку, нарисованную чем-то коричнево-красным.
— Возможно, обыкновенная губная помада? неуверенно спросил Старыгин, указывая на рисунок. Стрелка была едва различима, но ее явно нарисовали совсем недавно, иначе ее смыло бы дождем.
Проследив за ее направлением, Старыгин увидел еще одну стрелку, прочерченную на корявом стволе старого вяза. Эта стрелка была красно-коричневого цвета, только очень смелая женщина выбрала бы такой оттенок помады.
Катаржина с сомнением потерла стрелку, брезгливо вытерла руки о траву, но наблюдала за его поисками молча.
Старыгин сделал несколько неуверенных шагов от могучего дерева и остановился перед прямоугольной плитой, косо торчавшей из кладбищенской земли, как расшатавшийся и готовый выпасть зуб огромного чудовища.
Осмотрев эту плиту, он окончательно удостоверился, что шел по верному следу: тем же инструментом в углу плиты была условно изображена вписанная в круг звезда, символ десятого Старшего Аркана Таро — Колесо Судьбы, алхимический символ Порядка. Теперь уже оттенок и вовсе не напоминал цвет губной помады. Разве что ведьма могла намазать губы этой субстанцией буро-коричневого цвета.
Старыгин отошел назад, чтобы лучше видеть рисунок. Тот самый рисунок, который в последнюю секунду своей жизни начертила на асфальте женщина, выбросившаяся из окна Эрмитажа.
Тот знак на петербургском асфальте был нарисован свежей человеческой кровью.., этот символ, несомненно, начертан тоже кровью, она уже успела засохнуть.
— Что это значит? — едва слышно спросила Катаржина.
Оставив вопрос без ответа, Старыгин вгляделся в наклонную плиту.
В отличие от всех окружающих надгробий, надпись на ней была сделана не на древнееврейском языке, а на латыни, которую Старыгин хорошо понимал.
Эта надпись состояла всего из четырех слов:
«Tempi i Omnium Pacis Abbas»
— Священник храма всего мира, — машинально перевел Старыгин эту надпись и повернулся к Катаржине. — Вы случайно не знаете, чье это надгробие?
— Нет, конечно, — она зябко пожала плечами. —Здесь ведь около двадцати тысяч надгробий, и никто не знает их все. Если на камне не написано, кто под ним похоронен, установить это практически невозможно.
— Однако надпись довольно странная… — протянул Старыгин. — Не представляю, на чьей могиле могли написать такую многозначительную фразу…
— Особенно странно то, что она сделана на латыни.
— И кто-то очень хотел, чтобы я эту надпись нашел…
Старыгин достал из кармана листок бумаги, ручку и тщательно переписал с надгробного камня надпись, стараясь сохранить даже особенности почерка.
Затем он осмотрел плиту и обошел ее, чтобы убедиться, что на задней стороне камня нет никакой дополнительной информации.
И именно там, позади плиты, наклонно погруженной в землю, он увидел какой-то маленький пестрый сверток, похожий на самодельную куклу. Опустившись на одно колено, Дмитрий Алексеевич поднял этот предмет из густой травы.
Это действительно была маленькая, довольно уродливая кукла.
Она отдаленно напоминала женскую фигурку, что подчеркивалось, несомненно, женской одеждой, но на голове среди соломенных волос виднелись маленькие черные рожки, а из-под юбки торчал кончик длинного хвоста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43